Тихий омут и бестолочь

— Мудак, — почти беззвучно ругнулся Костик под аккомпанемент чирканья зажигалки.

Марина наконец нашарила майку, решив не терять время, она запахнула одеяло, сунула ноги в ботинки, вышла на улицу.

В стороне догорал костер, у которого сидели лишь несколько самых стойких. Костик курил, привалившись к дереву, отпивая вина из пластикового стаканчика. Девушка присела рядом с ним на корточки, тихо позвала:

— Пойдем спать.

— Не хочу спать, — мотнул головой Бирюков, отчаянно стараясь не пересекаться ней взглядом.

— Тогда просто пойдем в палатку, пожалуйста.

Кос опять упрямо мотнул головой.

— Не хочу.

Марина забрала у него стакан, хлебнула, забрала и сигарету, которую затушила в вине. Она раскрыла одеяло, уселась верхом на Костю, укутывая их обоих, целуя его пьяные губы со вкусом дыма.

— Марииииш, — заскулил он не в силах сопротивляться ее близости, теплу, поцелуям.

— Пойдем, — снова позвала она, — Мне холодно без тебя.

Кос послушно встал за ней следом, нырнул в палатку, а потом и в еще теплый спальник. Он не возражал, когда Марина сняла майку с него, с себя, не сопротивлялся, пока она тянула вниз его штаны, не отодвинулся, когда она прильнула к нему. Но и не делал движений навстречу. Иванова понимала, что должна извиниться, но чисто женская упертость не позволяла ей признать собственную неправоту. Она все искала лазейки, подходящие слова, но, в конце концов, только придумала сказать:

— Я ушла от Стаса после того, как мы переспали. Утром.

Это слабо, но смахивало на оправдание и извинение одновременно.

— Я догадывался, что так оно и было, — ответил Костя через несколько секунд томительной тишины, еще немного помолчал и добавил: — Тебе станет легче, если я скажу, что расстанусь с Кристиной, как только вернусь?

Марина открыла рот, глотнула воздуха, закрыла рот и опять уронила челюсть.

— Ты не должен, — выпалила она. — В смысле… Я не знаю. Это не обязательно. Наверное…

— Я уж сам разберусь, что должен, а что нет, окей?

Марина кивнула ему в грудь, потерлась носом о кожу на шее. «Действительно, разберется сам», — подумала девушка, погладив пальчиками мягкие волоски на торсе. Она скользнула руками ниже к животу, вернулась вверх, растирая плечи и спину, и прошептала:

— Я тоже очень скучала.

Она прижалась губами к плоскому соску, лизнула, прикусила, вырвав у Кости из горла тихий стон.

— Чертовки злюсь на тебя, — оповестил Костя, но при этом наконец положил руку ей на талию, чуть сжимая, притягивая ближе.

— Знаю, я сама на себя злюсь.

— Марин, — Бирюков погладил ее большим пальцем по щеке, — поцелуй меня.

И она поцеловала. Извиняясь и отдаваясь. Марина легла на спину, утягивая Костю за собой, чтобы он снова был сверху, чтобы продолжил с того места, где она так глупо прервала его. Она целовала, лаская его рот томно и сладко, нежно и трепетно, страстно и ласково. И получала от этого колоссальное удовольствие. Ее руки порхали по широким плечам, гладили спину, а бедра стремились навстречу, вперед, выше и вверх.

— Хочу тебя, Кос. Так хочу тебя, — шептала девушка, нетерпеливо потираясь об него, стаскивая боксеры, приподнимая попку, чтобы он избавил ее от трусиков.

— Солнышко мое, — только и прохрипел Бирюков, проникая в нее резкими нетерпеливыми толчками.

Марина вскрикнула, и тут же ее рот попал в плен поцелуя.

— Тише, девочка, тише, — взмолился Костя ей в губы, хотя сам едва сдерживал громкие стоны. — В палатке такая хреновая звукоизоляция. Можно сказать, никакая.

Иванова не сдержалась, хихикнула:

— Не все ж Токареву белок распугивать своим храпом.

— Застебут утром до смерти. Тот же Токарев, — пообещал Костя, тоже улыбаясь. — Мне то пофиг, я за тебя волнуюсь.

— Я постараюсь быть тихой, — покивала Марина.

— Я постараюсь, чтобы ты очень сильно старалась, — и он снова накрыл ее губы своими, набирая темп.

Хоть Костя и пообещал стараться, но желания устраивать громкий трах марафон у него не было совершенно. Он просто двигался, удерживая темп, который то чуть наращивал, то сбавлял, немного дразня, заставляя Марину просить больше, сильнее, глубже. Ему нравилось просто быть в ней, чувствовать горячую, влажную, тесную плоть, проникать в нее, сливаться с ней, тонуть в ней. Он чуть приподнимался, удерживая себя на руках, наращивая амплитуду толчков, опускался снова, прижимаясь к Маринке всем телом, чтобы чувствовать, как возбужденные острые пики сосков трутся о его грудь. Ему нравилось, когда девушка обнимала его ногами за пояс, стараясь двигаться навстречу, встречать его на полпути. Он растворялся в ее теле, тонул в тихом омуте, увязал с головой и не хотел обратно. Почувствовав, как ее стенки стали сокращаться, а тело напряглось, Костя стал потихоньку отпускать и себя, позволяя оргазму забрать его туда, где уже была Марина. Он немало удивился, когда девушка оттолкнула его, нырнула вниз. Кос не успел толком ничего сообразить, как уже кончал ей в рот, прикусив кулак, чтобы не закричать на весь лагерь.

— Это что еще за фокусы? — наехал Костя, задыхаясь.

— Проглотила, — гордо оповестила его Маринка, хихикнув. — Чего пачкать спальник?

— Ну ты даешь, — продолжал офигевать Бирюков. — Давай возвращайся.

Он потянул девушку вверх, чтобы поцеловать.

— Предупреждай в следующий раз. Я чутка перетрухал от неожиданности.

— Хорошо, — пообещала Марина, подставляя ему губы, улыбаясь довольно.

Костя не без приятного удивления осознал, что ему мало одного раза. Маринка так сладко прикусывала его губы, подставляла грудь его рукам, чуть потягивала пальцами волосы на затылке. Бирюков уже через пять минут возбудился заново. Он сел, увлекая Марину за собой, усаживая девушку на себя верхом. Она чуть заерзала, отстраняясь.

— Куда ты? — не понял Костя, придвигая ее обратно к себе вплотную.

— Опять? — с каким-то странным оттенком нервозности спросила Марина.

— Снова, — хохотнул Кос. — Запрыгивай.

— Нет, подожди… — снова отползла она.

— Я от твоих нет скоро пятнами пойду, — опять начал сатанеть Бирюков.

— Я просто… — Марина вдруг вся прижалась к нему, избегая прикосновений лишь в одном месте, самом интересном. — Просто тут такое дело…

— Марин, говори, как есть.

— Я не предохраняюсь, Кость.

— Почему? — брякнул Костя первое, что пришло в голову.

Этого вопроса Марина как раз и боялась. Она отстранилась, начала бормотать:

— Я должна была тебе сразу сказать. Нам не стоило без защиты… Может, завтра у кого-нибудь попросим… Хотя вряд ли, конечно, но все же…

— Господи, замолчи на минутку, женщина, — попросил Бирюков, приложив ей к губам палец. — Ты вроде таблетки пила. У тебя что-то со здоровьем?

Марина потупилась, противоречиво желая все ему рассказать и просто отказаться говорить.

— Солнце, расскажи мне. Ты же знаешь, мне можно все рассказать.

Она знала. Вспомнив, как приятно было выговориться тогда в курилке, Марина решилась быть честной и сейчас. Тем более, что эта откровенность спасала ее от витиеватого вранья. Да и Костя, будучи, может, не самым моральным человеком на свете, но беспредельно честным, заслуживал того же по отношению к себе.

— Я хотела ребенка, Кость. Поэтому перестала принимать гормональные.

Бирюков сглотнул, но все же задал вопрос, который всплывал по логике автоматом: