Тихий омут и бестолочь

Стараясь не заразиться ее мандражом, Костя сосредоточился на дороге до «Канцелярии». Едва припарковавшись у дверей офиса, он развернулся к побелевшей жене и уставился на нее вопросительным взглядом.

— Ну?

— У меня задержка, — едва дыша, проговорила Марина. — Три недели примерно.

Бирюков окаменел, лишь через минуту выдал:

— Байкал?

— Возможно. Или нервы.

— Аптека есть поблизости?

— В двух шагах.

Они вылезли из машины и поспешили за тестами, а потом вместе поднялись на этаж «Канцелярии». Марина отправилась в туалет, вручив Косте ключи от офиса. Но, дойдя до двери, Бирюков развернулся и двинул обратно к уборной, где проторчал долгие десять минут.

— Дважды положительно, — оповестила Марина, даже не имея сил отчитать его за почетный караул у туалета.

— Поехали, — только и сказал Костя, утаскивая ее обратно к машине.

— К врачу? — аккуратно уточнила девушка.

— Угу, — подтвердил Кос.

— Родной, пожалуйста, не психуй, — тихонько попросила Марина уже в машине по пути в поликлинику.

— Стараюсь, солнце. Просто немного внезапно.

— Говорят, это бывает, когда отменяешь таблетки. Вроде даже метод такой есть.

— Мы ведь собирались на обследования только через неделю.

— Ну, теперь обследуемся по полной, — хихикнула Маринка. — Я так уж точно.

Костик тоже хмыкнул, отпуская волнение. Позитивный настрой жены ему явно в этом помог.

А потом был долгий разговор с врачом о проблемах и рисках, о регулярном наблюдении и готовности лечь в стационар. Марина кивала, Костя заваливал доктора вопросами. Потом они пошли на УЗИ, где полуслепая тетка, кажется, почти час пялилась в экран, сводя с ума сведенными на переносице бровями. И вердикт: «Два плода». И далее: «Один следует удалить». И Маринино категоричное: «Нет». И Костино побелевшее лицо. Он отвез ее на работу, не проронив ни слова, хотя с языка так и рвалось много чего сказать. Только дома, вечером, едва он открыл рот, чтобы начать ее убеждать, жена твердо заявила:

— Во мне умерло трое, и я не собираюсь сама убивать.

Кос снова потерял дар речи, но крыть такое ему было категорически нечем. Марина дождалась, пока он скурит на балконе три сигареты и вернется внутрь. Она обняла его, трясущегося от нервов и холода, и тихо сказала:

— Если Бог дал нам сразу двоих, даст и сил их выносить. Ты только не бойся, родной. Хорошо?

— Хорошо, — только и прохрипел Костя, стараясь отогнать подальше липкий страх.

Он отчаянно старался проникнуться Маринкиной верой, но пока ему было жутко страшно. Не за маленькие жизни, которые только-только поселились в ее теле, а за нее. Костя жутко боялся осложнений и последствий, которые могли отразиться на здоровье Марины. Поэтому он полночи таращился в ноутбук, изучая случаи с близнецами и ранними выкидышами, а утром уже обладал информацией о лучших врачах города. Выбрав лучшего из лучших, получив от него вполне позитивный прогноз, они оба немного расслабились, и на плановом двенадцатинедельном УЗИ синхронно замерли, слушая стук двух маленьких сердечек.

Однако, хотя прогнозы и обнадеживали, Марину практически сразу упекли в больницу. Она не сопротивлялась, знала, что придется лежать в стационаре, догадывалась, что не выйдет больше на работу, предвидела, что вся ее жизнь ближайшие месяцы будет борьбой за двух крошечных существ. И она не боялась, только иногда замирала на мгновение, замечая поджатые губы врача и нервно бодрую улыбку Кости.

Единственную слабость, которую она себе позволила — это суеверие. Девушка запретила мужу рассказывать друзьям и родным, что они ждут близнецов. Регулярными сохранениями в современном мире никого не удивишь, и Марина старалась избегать расспросов, никогда не вдавалась в детали, если знакомые интересовались, как протекает беременность. В конце второго триместра стало лучше. Меньше больниц, больше дома, даже улицы. Бирюкова старательно вкушала все прелести пузатости. Она много гуляла, закупалась в магазинах детскими вещичками, даже пару раз ездила с Костей на покер к Митьке.

А еще Маринку невероятно взбодрил роман Токарева с Сашкой. Эти двое чудиков так старательно пытались не подавать виду, но все равно примагничивались друг к другу, вопреки Сашкиному глупому упрямству. Марина была твердо убеждена, они созданы друг для друга, и гордилась, что приложила руку к их сближению, подав идею с покером у Митьки. Ей так хотелось, чтобы все вокруг были счастливы, хотелось купаться в любви и позитиве.

Единственное, что огорчало Марину — это отсутствие секса. Естественно, ей почти сразу прописали половой покой. Костя, хоть и не подавал виду, но очень скучал по близости с женой. Его не раз сдавал с потрохами собственный член. Почти каждый выходной начинался с томного пробуждения. Марина мурлыкала, ощущая, как горячая твердая плоть пристраивается сзади, и Костины ладони на автомате отодвигают ее белье в сторону, чтобы погрузиться в истекающую влагой глубину. Не успев войти, он окончательно просыпался, останавливался, ругал свои чертовы инстинкты, извинялся, зацеловывая воющую от неудовлетворенности Марину.

Лишь однажды их подвели ее инстинкты. Марина проснулась ночью, вскрикнув от яркой вспышки удовольствия, пронзившей ее пах. Костя тут же вскочил, запаниковал, выпытывая, что болит, одновременно хватаясь за телефон, чтобы вызвать скорую. Она едва успела прийти в себя, чтобы остановить его. Пришлось признаться, что ей просто приснился сон. Эротический. И снился ей, какой кошмар, собственный муж. Кос так растерялся от ее откровений, что не оказал сопротивления, когда Марина буквально заставила его довести себя до оргазма. Бирюков вяло отбивался, но все же позволил ей взять свое. Ну и сам кончил по дороге.

На следующий день Марина не решилась даже встать с кровати из-за тонуса. Больше они не позволяли себе послаблений, вернувшись к ставшему уже традиционным минету и ручной работе. Но и этот компромисс скоро стал доставлять Марине кучу проблем. Из-за огромного живота она никак не могла найти удобную позу, все время прерывалась, постанывая. Кос все чаще старался обходиться сам, тайком скуля Митьке, Сашке и Дениске о своей незавидной судьбе воздержанца.

Марина, конечно, разделяла его страдания, но на последних месяцах ее разнесло так, что единственной важной проблемой казалось — как пройти в дверь и не застрять или как чихнуть и не родить тут же. Беременность уже считалась доношенной, а страшные прогнозы, которые сулили одному из малышей по меньшей мере инвалидность, не оправдались. Но Марину все равно уложили под наблюдение, пророча кесарево. Она была рада, что оставляет Костика не одного, а в компании Дениса, который внезапно вернулся из Москвы и временно жил у них.

Хотя только для Марины возвращение Дени было внезапным. Оберегая жену от лишних волнений, Кос потихоньку перестраивал их жизнь на новый лад. Он уже давно намекал Дене, что нуждается в помощи с магазинами, нуждается в человеке, которому сможет доверять, дабы частично отойти от дел. Эти семена упали в плодородную почву и очень скоро взошли в виде решения Дэна вернуться. Его уже давно перестала радовать работа, да и сама Москва так и не стала Бирюкову-младшему родной. Он при любом удобном случае рвался из столицы, признавая себя провинциалом, слабаком, которому чужда мегаполисная гонка. Дениса тянуло ближе к дому, ближе к родным людям и старым друзьям. Поэтому он отбросил свою нелепую гордость и принял предложение брата.

Костик переживал за Сашку, которая раньше слишком остро реагировала на бывшего мужа. Но ее шуры-муры с Митькой, кажется, заживили давние раны, позволив Нестеровой наплевать на существование Дэна. И хотя они периодически сцеплялись по мелочам, но это отдавало скорее панибратским сарказмом, чем надрывом бывших супругов. Костю радовала такая динамика. Огорчало только отсутствие секса на неопределенное время и вернувшиеся к Маринке заскоки. Едва уехав в роддом, она, видимо наслушавшись местного фольклора, категорически запретила ему покупать вторую кровать. Из-за Дениски, который спалил бы их историю с двойняшками, и просто из-за суеверного мандража. Костя смирился, решив, что успеет купить и собрать вторую кроватку после родов. А если и не успеет… На форумах многие писали, что в первые месяцы близнецы нуждаются друг в друге и прекрасно спят в одной. В отличие от Марины, Костя к концу беременности окончательно избавился от страхов и фобий. Он видел на УЗИ своих пацанов и даже мысли не допускал, что может выжить только один. Вот же они — оба. Человеки.

И только, когда он утром прежде, чем поехать повидаться, набрал Марину, чтобы уточнить, чего она хочет поесть вкусненького, и слушал пятнадцать раз подряд гудки, тот липкий страх за ее жизнь, умноженный на три, вернулся вновь. Жена не отвечала, она никогда так не делала, значит, что-то случилось. Разумеется, случиться на сороковой неделе могло только одно — роды. Но кесарево было назначено только на завтра… Очевидно, его дети не собирались ждать.

Костя рванул в роддом, едва выдерживая скоростной режим. Уже влетая в приемный покой, он открыл рот, чтобы допросить тетку в окошке, но тут его мобильный ожил. Вызывала Марина.