Тихий омут

— Кто — он? — не поняла Вера.

— Ну, в кого ты влюбилась. За кого замуж собралась.

Поверил. Во как. Значит — соврала. Ну и хорошо. Вот только влюбиться ей не хватало.

— Да ты его не знаешь, — начала она, не очень представляя, что врать дальше. — Так, больной один.

— По нашему профилю? — неожиданно заинтересовался Владимир Витальевич.

— По какому нашему профилю? — удивилась Вера. — Я ж не практикующий врач… Да и профиль там совсем другой. У него нога покалечена… И вообще я не представляю, как можно влюбиться в кого-нибудь из наших клиентов.

— Повезло тебе, — с острой завистью буркнул Владимир Витальевич. Заметил непонимающий взгляд Веры, отвернулся и заговорил быстро и зло: — Ты не понимаешь, как тебе повезло! Подумаешь — калека хромой… Я третий раз знаешь, на ком женился? На своей пациентке. Наркоманка… Двадцать три года, студентка, худграф… Сама ко мне пришла. Маленькая, худенькая, глаза — как у щенка брошенного. Говорит: не могу сама завязать, помогите… Плакала. Врала, конечно. Тогда ее ломало сильно, денег никаких, дозу просто так никто не подарит, вот и думала, что в наркологии хоть помереть не дадут, выведут как-нибудь, а там видно будет. Здесь родных никого, да и вообще рядом никого, кроме таких же. Да и такие же — они тоже не рядом, они так, сами по себе. Я ее сам вел. И платил за все сам. Родители смогли бы, наверное. Но они далеко, в Саратове, Лялька просила им не сообщать… Проклянут, мол, а она их любит. Тоже врала. Они знали, что она еще до института дрянь какую-то жрала. Даже лечили там, у себя. Вроде бы, вылечили. Потом она замуж вышла, с мужем сюда приехала, в институт поступила… И опять по новой начала: сначала — курила травку всякую, потом на кокаин перешла, потом укололась разок — и все… с мужем развелась. Она — в общежитие, ну, и понеслось… Матери писала, что совсем здоровая и к прежнему никогда не вернется. А сама к нам пришла… Ее выписали — и мы поженились. А через месяц — опять все по новой. Я год бился… Все не мог понять, что бестолку. Может, и дальше не понимал бы. Она сама на развод подала. Кричала, что я ей жить не даю. Что ее талант загубил. У нее правда талант был, давно только, когда еще нормальная была. Родители приехали, забрали ее к себе, потом несколько раз звонили — вроде как за советом… Потом что-то не звонят и не звонят, ну, я сам позвонил. Говорят: умерла от передоза. Еще в октябре. И голос у отца такой… с облегчением. Я ж все это знаю, это ж всегда все одинаково… Но когда врач и пациент — это одно, а когда в одной лодке — это совсем другое. Это такой ужас… А ты говоришь — как можно влюбиться… Можно, оказывается. Хотя, конечно, нельзя. Я полгода из всего этого выплывал. В последнее время более-менее в норму пришел. Мечтать стал. Вот женюсь на здоровой девушке… Которая и не курит, и не нюхает, и не колется, и не пьёт… И не врет все время… Вот так. А ты уже за другого замуж собралась. Может, еще передумаешь?

— Да я вообще-то замуж пока не собираюсь, — честно призналась Вера. — Про замуж я просто так сказала…

И он, конечно, не поверил. Посидел, похлопал печальными глазами — и почему ей раньше казалось, что они глупые? — помолчал и, наконец, со спокойным смирением сказал:

— Да я понимаю: я тебе не пара. Красавица и чудовище. Это я так размечтался что-то. Извини.

Вера смутилась и рассердилась одновременно. И жалко было этого идиота тоже. И все-таки шевелилось в ней подозрение, что он без зазрения совести и очень профессионально ведет хитрую психологическую атаку. Ведь если честно — рядом с ним и какой-нибудь «Мистер Европа» отдыхает… А он тут на нее печальными глазами хлопает.

— Вот что я должна вам сказать, Владимир Витальевич! — Вера погрозила пальцем, а потом обвиняющее наставила этот палец на него. — Не надо напрашиваться на комплименты! Это называется кокетством, а человеку с вашим интеллектом не к лицу делать вид, что он не знает, что красив и… Так, я это не говорила. Володь, а чего ты, правда, все время прикидываешься, черт знает кем? Иногда прям так бы и стукнула. Креслом.

— А я разве прикидываюсь? — Владимир Витальевич подумал, похлопал печальными глазами и согласился: — Ну, прикидываюсь иногда. Если обстоятельства требуют. А ты зачем прикидываешься?

— А я — чтобы изменить обстоятельства, — честно призналась Вера. Могла себе позволить время от времени честно в чем-нибудь признаваться. Все равно никто не верил.

— Поставлю-ка я чайник, — со вздохом решил Владимир Витальевич. — Ты так и не съела ничего. И про чай мы забыли, остыл совсем. И тортику этому дурацкому пропадать теперь, что ли?

И он опять пошел за ширму греметь посудой и хлопать дверцей холодильника, а Вера уминала бутерброды и думала, что в последнее время все чаще стал обнаруживаться ее вопиющий непрофессионализм. Как психолога. Оказывается, она ничего не понимает в людях. Витальевич никакой не бронтозавр. Могла бы и раньше заметить, если бы захотела. Правда, с того расстояния, на котором она сама держится от большинства окружающих, мало чего можно заметить. А любые попытки нарушить установленные ею границы воспринимает как вооруженную интервенцию. И тут же отвечает боевыми действиями. А это, может быть, вовсе не интервенция, а мирная делегация с белым флагом. И с красными розочками. Не говоря уж о красной икре, красной коробке конфет «Москва вечерняя» и красном дрожащем желейном сердце… Да и в бродячем джипе были не просто туловища. Даже генеральный директор господин Сотников с его оригинальным предложением — и тот, наверное, заслуживает снисхождения. Хотя, конечно, медэкспертизы тоже заслуживает… А водитель — тот мало того, что хороший водитель, так еще и заботливый. Тёзке понравился. А грубый Сашкин друг хоть и не понравился тёзке, но все-таки Сашкин друг, а Сашка ее спасать кинулся… Идиот. А если бы башкой об этот крюк? Вот ч-черт, даже в животе от страха похолодело. Да нет, при чем тут страх? Это от злости похолодело… Так бы и вмазала этому идиоту по сопатке, чтобы впредь знал, как в незнакомый водоем с моста сигать… Ремнем бы выпорола, честное слово… Отметелила бы, как сидорову козу…

— Давай здесь попьем, — подал голос Витальевич из-за ширмы. — Все-таки стол побольше.

Вера прихватила с собой блюдце с двумя оставшимися бутербродами, коробку конфет и спокойно пошла за ширму, мимоходом отметив, что еще вчера она бы за ширму к Витальевичу не пошла. А если бы и пошла — то с кастетом…

— Володь, знаешь, я у себя скрытую агрессию подозреваю…

Вот с какой стати она ляпнула, а? Целый день болтает что попало, совершено не задумываясь о последствиях, просто какой-то день открытой души, никакого самоконтроля, да еще нашла, кому душу открывать — психиатру!..

— Ур-р-р… — Витальевич дотронулся до скулы и блеснул белыми зубами из черных зарослей усов и бороды. — Остроумно. Скрытую, ага.

— Да ладно тебе, — обиделась Вера. — Я же сразу объяснила, что это я инстинктивно. Не выношу, когда хватают. И ты вроде бы понял… Володь, а что это значит, когда ты вот так говоришь: ур-р-р?

— Ур-р-р, — животом сказал Витальевич. — Это я смеюсь так. Ой, Вер, ты забавная! Ур-р-р…

Забавная! Надо же… Вот этого о себе она еще не слышала.

— А что значит «гы»? Я заметила — мужики часто говорят «гы», причем — без видимой связи с темой разговора. Так и не поняла, что это должно выражать.

Витальевич серьезно задумался, пожал плечами, не очень уверенно сказал:

— Скорее всего — растерянность. Когда не знают, как реагировать, тогда и говорят «гы»… А при чем тут скрытая агрессия?

Надо же, запомнил. А ей казалось, что она уже увела разговор от этой темы… Надо принимать экстренные меры.

— А действительно — при чем? — заинтересовалась Вера. — Ты считаешь, они между собой связаны?

— Кто? — не понял Витальевич.

— Ну, растерянность и агрессия! Ты же сам только что сказал… А, я поняла! Агрессия — как защитная реакция, да-да-да… Все-таки растерянность — это очень дискомфортное чувство, правильно? Значит, большинство мужиков агрессивны, скорее всего, потому, что постоянно испытывают растерянность? Пожалуй, я с тобой согласна.

— Вообще-то я про твою агрессию спрашивал, — не сразу отозвался Витальевич. — Скрытую.

— Ой! — Вера сделала вид, что от страха чуть не подавилась, и прижала руку к сердцу. — Володь, ты считаешь, что во мне есть скрытая агрессия?

— Я считаю?! С какой стати?..

— Нет? А мне показалось… Господи, как ты меня напугал!

Витальевич молчал с открытым ртом и хлопал ничего не понимающими глазами. Интересно, скажет «гы»?

Он, может, и сказал бы, но тут зазвонил телефон. Вера дернулась было вставать, но Витальевич вскочил первым, на ходу успокаивающе тронул ее плечо ладонью — нормальная рука, никакое не щупальце, — и пошел отвечать сам. Вернулся почти сразу с хорошим известием:

— Сейчас Вера Алексеевна придет. Она мне два часа должна, я говорю: да ладно, — а она все равно придет. Ну вот, тортик все-таки пригодится. А то ночной смене его оставлять не хотелось бы.

В ночь сегодня заступали две тетки, которые вот уже несколько лет громко и изобретательно соперничали между собой. Главное — на телефоне они были выше всяких похвал, просто виртуозы, которые, кажется, могли все: и ободрить, и утешить, и рассмешить мизантропа, и шизика от суицида отговорить, и убедить наркомана обратиться к врачам… Может быть, они сумели бы ласковыми и сочувственными словами и серийного маньяка довести до явки с повинной, если бы серийные маньяки звонили по телефону доверия. А в жизни тетки были невыносимы. Лаялись между собой по всякому поводу и без всякого повода, а если почему-нибудь эту парочку разделяли — каждая из них тут же кидалась на всех, кто оказывался поблизости. Нет, тортик им оставлять не хотелось.

Тёзка прискакала через несколько минут — веселая, энергичная и голодная, как волк, — с пляжа. Не обратила внимания на розы в банке, откровенно обрадовалась бутербродам, схавала их за пять секунд, еще больше обрадовалась тортику и недрогнувшей рукой раскромсала большим ножом дрожащее желейное сердце. Витальевич смотрел, печально помаргивая глазами. Вера старалась не смотреть. Тёзка накладывала куски желейного сердца себе на тарелку и говорила: «Ка-а-айф…»

— Ребята, а что нынче за праздник-то? — наконец спохватилась тёзка, напившись, наевшись и заметив розы в банке. — Государственный? Что-то я совсем не помню… Или семейный у кого?.. Тоже не помню. Володь, у тебя день рождения ведь недавно был, да? Тогда не знаю. А, знаю! Наверное, женишься! Это типа помолвки, да? То есть, нет, как его… мальчишник!