Тихое оружие
Шрифт:
— Не проживает, говоришь?
Нина стряхнула с рук мыльную пену и, почувствовав, как по спине у нее потянуло холодком, резко ответила:
— Да я же вам сказала, что нет!
Мужчина еще раз спокойно присмотрелся к ней, а потом, спрятав бумагу в карман, сел на велосипед и поехал по улице.
Нина проследила за ним глазами: если он действительно ищет какую-то женщину, то должен спросить о ней и других. Но велосипедист больше не останавливался.
Вскоре после этого пришел домой «отец», и девушка рассказала ему о подозрительном посетителе.
— Странно… — задумался
— Большой, черный.
— Военного образца, — понял «отец». — М-да… ничего хорошего теперь не жди…
Вскоре после бегства «немецкого лейтенанта» с женой, семьи коммуниста и полицая Дурова писаря и старосту вызвали на допрос в полицейское управление. Допрос вел Корзун. Начал он с того, что обругал беглецов «большевистским охвостьем» и пригрозил выжечь каленым железом всех подпольщиков.
— Я знаю, что комендант вам пока доверяет, — сказал, нахмурившись, Корзун, — но… лично меня на мякине не проведешь.
И потребовал, чтобы староста и его помощник получше присматривались к своей общине и своевременно доносили о всех сомнительных и подозрительных людях.
Те в знак согласия кивали головой. Корзун, будто бы удовлетворенный их покорностью, сказал в заключение:
— Конечно, как говорит господин писарь, в мозги каждому не залезешь. Но вы должны оправдать немецкое доверие. Иначе… Я, между прочим, сам к некоторым давно присматриваюсь!
Двадцать первого июня днем было жарко, душно. А после полудня из-за горизонта поползла темно-синяя хмара, налетел свирепый вихрь и поднял тучи пыли. С тополей сорвался пух и закружился в воздухе метелью. Ветхий заборчик дворика «отца» хрястнул и повалился.
Тяжелые тучи неотвратимо надвигались на город, будто хотели придавить его, придушить. А потом сверкнули молнии, загрохотал гром, и хлынул проливной дождь.
Анна Никитична, закрывая окна, перекрестилась:
— Ох, господи, маланка-то какая… Сила небесная!
После короткого грозового ливня из-за туч выглянуло солнышко, и сквозь его лучи пошел, словно через сито, тихий, теплый дождичек. Артем, Сережа и Володя, засучив штанишки выше колен, помчались во двор и, приплясывая босыми ногами по теплым лужам, приговаривали нараспев:
Дождик, дождик, пуще. Жито будет гуще…Нина с завистью посматривала на ребят в окно, вспоминая свое недавнее детство. Но тут нависла белесая туча, и по крыше забарабанил град. Прикрывая головы руками, дети с визгом бросились в дом.
— Батюшки! — воскликнула Анна Никитична. Белые горошинки, ударившись о землю, подпрыгивали, секли огуречные плети, ботву картофеля и помидоры. Но град пробежал лишь коротким штормом и вскоре прекратился.
Григорий Михайлович, Анна Никитична и Нина прошлись по огороду: картофельная ботва с посеченными листочками полегла на землю, огуречные плети были перевернуты, перекручены, а помидорные стебли, привязанные к палочкам, удержались, устояли, хоть листья у них и обвисли, разлохматились.
Девушка,
понурившись, молчала, а Анна Никитична, поправляя огуречные плети, горестно вздыхала:— Ох, господи, что натворил…
— Ничего, отойдут! — успокаивал ее муж. — Градины были малые.
На другой день, в ясное солнечное утро, когда вся природа, напоенная живительной влагой, ожила, «мачеха» и Нина прошли на окраину деревни, чтобы прополоть просяное поле: делянки хлебов град миновал.
Поработав немного и убедившись, что поблизости никого нет, девушка присела под можжевеловый куст и простучала радиограмму: «Сегодня прибыла новая пехотная часть на машинах с опознавательным знаком «кот». В сторону Осиповичей прошел санитарный поезд, за ним состав из 40 платформ с автомашинами и зенитными установками».
Спрятав рацию, Нина опять принялась за прополку.
Живучий, цепкий пырей невозможно было вырубить железной копаницей — так глубоко он врос в землю. Да и просо можно повредить! Пришлось выдергивать его руками. И девушка до крови порезала себе пальцы жесткими, острыми стеблями.
Работая на поле, женщины то и дело поглядывали по сторонам — все было пустынно — и не видели, что беда уже подползла к их дому…
…На шоссе, у небольшой деревушки, был первый контрольный пункт, который надо было проехать по пути в город некоему Георгию. На руках у него было удостоверение волостного управления о том, что он, крестьянин, везет на базар свою бульбу в количестве четырех мешков.
Обычно на контрольных пунктах полицаи и немцы прокалывали мешки с продуктами тесаком. И если при этом ничего не звенело, пропускали в город с такой фразой: «Валяй нах штадт!» А тут старший полицай, долговязый и усатый, взмахнул тесаком и приказал:
— Высыпай на дорогу!
Екнуло у парня сердце, похолодело в груди. Он робко запротестовал:
— Да как же я, господин старшой, соберу потом? Затопчут же машины! — Они действительно мчались по шоссе одна за другой.
— Давай сворачивай! — настаивал полицай, помахивая тесаком прямо перед лицом.
И Георгий, свернув на обочину, стал трясущимися, непослушными пальцами развязывать мешки.
— Да бульба тут…
— А ну поживей! Шнель, шнель! — Полицай ткнул парня тесаком в спину.
Из первого же мешка вместе с картофелем выпали связанные шпагатом батареи к рации.
— А это что? — зло спросил полицай.
— Не знаю… — пробормотал Георгий.
— А ну, высыпай остальные!
И в других мешках оказались батареи.
— Кому вез? Откуда?
— Никому. Я хотел бульбу продать, а тут вот… Видно, кто-то со зла подложил…
— Не морочь голову, партизан! — сквозь зубы проговорил полицейский и схватил парня за шиворот. — В СД тебе развяжут язык!
Георгия втолкнули в машину и, прихватив улики, повезли в город.
Первым его стал допрашивать следователь Корзун, и парень был удивлен мягким тоном:
— Чего ты так оробел? Конечно, каждому не хочется умирать, но… Ты можешь спасти себя от пыток. Расскажи, кто поручил тебе это сделать и кому ты вез эти штуки. За них ведь петля на шею, сам понимаешь, а у тебя детишки…