Тихоходная барка "Надежда" (Рассказы)
Шрифт:
А барахло у нас неплохое. Все, что надо, имеем. Из очень ценных вещей - холодильник "Бирюса" и телевизор "Рассвет". Стиральная машина, торшер, трельяж- это само собой разумеется. В общем, когда мы приехали с машиной прямо из деревни прямо в Академгородок, была уже слаболунная ночь, а освещение еще не включили.
— Как же мы будем таскать обилие вещей? – оробела моя Людмилочка.
— Утащим, слышишь, как люди таскают, - направил я ее на верный путь.
И действительно - не одни мы нашлись такие умники. В слаболунной ночи во многих подъездах раздавалось сопенье и кряканье. Подъезжали
Ну и мы тоже. Шофер помогал. Я не имел возможности угостить его водкой по случаю темного времени. Но и наглеть мне тоже не хотелось. Я ему дал пять рублей, и он остался очень доволен.
Со шкафом очень намучились. Потому что там какие-то расставили по всей лестнице этажерки, а спросить, кто - невозможно. Свечки не горят, лампы не включены. Одно слово - темнота.
Свалились спать на узлах. И вот утром я просыпаюсь и смотрю на дорогие моему сердцу мои стены. Стены как стены. Белого цвета. Я смотрю на дорогой моему сердцу мой потолок. Потолок как потолок. Низкий. Я смотрю на дорогие моему сердцу мои двери. Двери как двери. Открываются и закрываются.
И я подхожу к дорогому моему сердцу моему окну, и тут меня охватывает от непонимания обстановки некоторое беспокойство.
Дело в том, что квартиру нам выдали на третьем этаже, а я смотрю из окна и вроде бы как-то высоковато. Потолки вроде бы низкие, так что вроде бы как-то высоковато для третьего этажа.
Я вышел на лестничную площадку и увидел, что интуиция меня не обманула. Попутали мы в темноте этажи. Вместо двадцать второй влетели в двадцать шестую квартиру.
Я тогда спустился вниз, чтобы прояснить, как обстоят дела в квартире двадцать два. В частности, может быть, там еще никого нет, и мы спокойно, без скандала туда въедем.
Ан нет. На двери уже висит табличка "А.Н. Пидколодный". И ниже: "Н.А. Пидколодный, Ф.Х. Пидколодная".
Оказалось, муж с женой и ихний папаша. Рабочая династия.
Я им говорю:
— Простите, но как вы попали в мою квартиру?
— Это наша квартира, - отвечают Пидколодные.
(В жар тут меня бросает, естественно.)
— Вот у меня ордер.
Показываю.
— У нас тоже ордер.
Показывают.
(Вроде бы ни хрена не понимают.)
— Так у вас же ордер на квартиру двадцать шесть, четвертый этаж. А вы заняли двадцать вторую, третий.
— Темнота, знаете ли, - нервно засмеялись Пидколодные.
– Попутали
— Придется освободить. У меня старушка мама. Она не может жить на четвертом этаже.
— А у нас - старик отец. Он тоже не может жить на четвертом этаже.
— Ничего подобного. Пускай живет согласно ордеру.
— Может, вы все-таки останетесь в двадцать шестой квартире? Площадь-то ведь одна и планировка тоже.
— Нет, граждане, давайте выметайтесь. Коммунизм еще не наступил, чтобы я совершал такие поступки.
— Давайте, а, молодой человек?
Это я-то молодой человек?
— Давайте, молодой человек, а мы вас отблагодарим.
— Что? Взятка?
– Почему взятка? Решим это по-джентльменски. Коньячку выпьем. А жены - шампанского. Шоколаду купим.
Тут и Людмилочка подает сверху измученный голос:
– Может, черт с ними, а? Пускай живут.
Меня снова в жар бросило. Да что это за несчастья?
– Запихайте, - говорю, -
этот ваш шоколад знаете куда?И тут Пидколодные, сбросив фальшивую маску любезности, нахально заявляют:
— А мы не уйдем.
— Это как же так?
– опешил я.
Хотя с моим опытом не хрена было бы удивляться.
— А вот так - не уйдем, и все. Мы просили пониже.
Мы право имеем.
— Права граждан определяют специальные организации, - парировал я.
– Я на вас на суд подам.
И я подал на них в товарищеский суд при домоуправлении. Я выиграл дело, но они не ушли. Я подал в районный суд, но они не ушли. Я подал в городской, но они не ушли. Я им лил керосин в щели. Я повесил им с балкона дохлую собаку. Но они собаку срезали и даже не поморщились, а мне за это как-то всю ночь стучали в свой потолок, который у меня является полом.
Очень меня это огорчает, что химиков подобных развелося полный город. Ну как с ними дальше жить? Я грущу. Я тут как-то встретил инженера Женю.
— Как дела, Женя, как там Саша?
— Уехал Саша, в командировку уехал Саша.
— Хорошо. А как здоровье матушки?
— Умерла. Умерла мама, - отвечает Женя, и голос его дрожит.
Жалко мне его стало до ужаса.
– Да, дела. Ну - хоть отмучалась. Как говорится - как ни болела, а все ж померла, правда?
(Это я чтобы его подбодрить. Это вроде как шутка.)
А он вздохнул и ушел.
А я решил, что подам на захватчиков и в Верховный суд, если это потребуется. До каких пор мы будем поощрять нахальство? Пускай горит земля под ногами нахалов. Пускай их судит Верховный суд!
А если и Верховный суд их не выкурит, тогда я выброшусь из окошка и оставлю записку, где напишу, что это они меня столкнули, Пидколодные. Ну это я, конечно, шучу, но я своего добьюсь. Они у меня еще попляшут. Это я вам точно говорю.
Отрицание жилета
...и надо сказать, что раньше я очень и очень верил в жилет. Я искал в жилете остатки человеческого разума, отзвуки гуманистических идей. Сам вид жилета успокаивал меня: длинный ряд пуговиц, отсутствие рукавов, шелковая спинка, хлястик, милые остренькие полы, витая массивная цепь серебряных жилетных часов.
Вспоминал Чарли Чаплина с его тросточкой и малолетним Джекки Куганом. Как, покачиваясь, он раскуривает сигарку около мусорного ящика на дне жизни, роняет дырявые перчатки, тщетно чиркая спичкой, пытается уловить какой-то ускользающий смысл.
Ну, а в тот день потери веры в жилет я сначала тихо и спокойно ехал в первом вагоне пригородной электрички.
Там было много народу. Все куда-нибудь ехали. Вечерело. Ехали домой грибники с полными лукошками - все женщины, дети, мужики, девки, бабы, малые ребята.
Я, уткнувшийся в многостраничный номер "Недели" - воскресного приложения к известной газете "Известия", поглядывал на грибников с уважением и подобострастием, сознавая их превосходство. Они встали в 4 часа утра, ходили босиком по росе навстречу солнцу, их ели кровососущие насекомые, а я спал до 12 часов дня, потом пил чай с клубничным конфитюром, потом лежал на берегу, на песочке. Ленился.