Тим Талер, или проданный смех (худ. Н. Гольц)
Шрифт:
Этот смех — веселые раскаты и переливы, — которым он всякий раз, словно лассо, ловил своих собеседников, не подействовал на мальчика. По отношению к нему он не имел никакой силы. Ведь это был его собственный смех.
Треч поспешно направился к двери. Но прежде чем выйти из номера, он вытер рукавом своего пиджака полированную поверхность небольшого письменного столика, стоявшего на его пути, почти у самой двери; при этом он, искоса взглянув на Тима, пододвинул локтем на середину стола кожаный бювар с письменными принадлежностями.
Только после этого он открыл дверь и, оглянувшись через плечо, сказал:
— Всегда к вашим услугам, господин Талер! Я позову камердинера. Это очень преданный
— Спасибо, — сказал Тим. — Я привык одеваться сам.
— Что ж, тем лучше, — усмехнулся барон. — Значит, на этом мы сэкономим.
Наконец он вышел, бесшумно закрыв за собой дверь.
На лестничной площадке барон постоял немного в раздумье.
— Парень, видно, решил заполучить назад свой смех, — пробормотал он. — Он презирает могущество, которое дают темные силы. Или равнодушен к нему. Он хочет света, а свет… — барон медленно направился в свой номер, — а свет, как известно, преломляется зеркалом. Надо будет попробовать этот способ.
Войдя в свои апартаменты, Треч тут же снова опустился в кресло. Над его головой висела точно такая же люстра, как в номере у Тима. Взгляд барона упал на легонько покачивающиеся стеклянные слезы, и, вспомнив, как Тим швырнул туфлей в паука, он вдруг расхохотался.
Он так хохотал, то наклоняясь вперед, то откидываясь назад, сотрясаемый смехом, что кресло под ним скрипело. Он хохотал, как мальчишка. Смех подымался откуда-то изнутри и выходил на поверхность, как пузырьки в стакане с газированной водой. И все снова и снова рулада смеха оканчивалась счастливым, захлебывающимся смешком.
Но барон был из тех людей, которые никогда не отдаются с веселой беззаботностью своим чувствам. У него отсутствовал талант быть счастливым. Он имел привычку все объяснять и разлагать на части, даже свои собственные чувства.
И на этот раз, как только смолк последний счастливый смешок, барон задумался над тем, чему он, собственно говоря, смеялся. И тут он с изумлением установил, что смеялся над самим собой, над своей неудачной попыткой завоевать расположение Тима при помощи фокусов с черной магией.
Итак, попытка не удалась. Треч оказался побежденным. И все-таки он смеялся. Это было что-то новое для барона, совсем неожиданное.
Он поднялся с кресла и, шагая взад и вперед по комнате, принялся рассуждать вслух.
— Поразительное дело, — бормотал он себе под нос, — я купил этот смех, чтобы обрести власть над сердцами и душами других людей. И вот… — он был так ошарашен, что даже остановился, — и вот я обрел власть над самим собой, над моими настроениями, ужасающими капризами и причудами. У меня больше нет никаких настроений! Я их высмеиваю!
Он снова стал шагать взад и вперед по комнате.
— Раньше я приходил в бешенство, когда, испытывая свою власть, оказывался побежденным. Я мог буквально вцепиться зубами в ковер от ярости. А теперь, даже потерпев поражение, я остаюсь победителем: я смеюсь!
Барон потрогал свою шишку на лбу — он выглядел при этом почти счастливым — и воскликнул:
— Невероятно! Все, чего я добился в жизни, я получил благодаря коварству и обману, козням и лукавым победам над другими. И вдруг теперь что-то досталось мне само собой, просто так, без всяких усилий, только потому, что где-то внутри у меня сидит какое-то клокотание, которое может в любой момент подняться на поверхность и явиться в мое распоряжение. Нет, смех стоит гораздо дороже, чем я предполагал! Да за него не жалко отдать целое королевство!
И снова этот длинный, худощавый человек бросился в кресло. Лицо его на мгновение стало лицом господина в клетчатом с ипподрома, замкнутым и хитрым.
«Ну что ж, гонись за своим смехом, Тим Талер! Гонись, гонись! Ты никогда не получишь
его назад! Я держу его крепко, изо всех сил, зубами и когтями!»Лист семнадцатый.
БОГАТЫЙ НАСЛЕДНИК
Обычная форма юных богатых наследников выглядела во времена Тима так: короткие серые штаны, курточка в красную и черную полоску, белоснежная шелковая рубашка, галстук в красную шотландскую клетку, такие же носки и коричневые замшевые полуботинки на толстой подметке.
Тим стоял в этом костюме перед зеркалом в человеческий рост и причесывался, в первый раз в жизни смочив предварительно волосы одеколоном. На ковре у его ног лежал раскрытый иллюстрированный журнал с фотографиями чемпиона по теннису. Тим старался уложить волосы точно так же, как у чемпиона. Наконец это ему кое-как удалось.
Некоторое время он пристально рассматривал свое лицо в зеркале, потом попробовал приподнять вверх уголки рта. Но это даже отдаленно не напоминало улыбку.
Тим грустно отвернулся от зеркала и стал бесцельно бродить по своему номеру из комнаты в комнату. Он покачался от нечего делать в кресле-качалке, подробно рассмотрел картины, висевшие на стенах — все это были корабли в открытом море, — потом поднял телефонную трубку цвета слоновой кости, но тут же снова положил ее на рычаг и, наконец, раскрыл кожаный бювар с вычурным тиснением, который барон, уходя, пододвинул на самую середину полированного письменного стола.
В бюваре лежала пачка почтовой бумаги. В левом верхнем углу первого листа было напечатано прямыми серыми буквами:
В шелковом боковом кармашке бювара лежали почтовые конверты. Тим вынул один из них и прочел внизу под чертой: «Отправитель — Тим Талер. Генуя, Италия. Отель «Пальмаро».
Тим сел в кресло у письменного стола, открыл авторучку, лежавшую рядом с бюваром, и решил написать письмо.
Когда он взял из стопки листок бумаги и отодвинул бювар, он заметил, что в полированной поверхности стола, словно в зеркале, отразилась наоборот надпись, напечатанная вверху листика. А если прочитать ее?
При этом ему бросилось в глаза слово «черт».
«Похоже, там написано «черт», — подумал Тим. — Но, это уж известное дело, — прибавил он мысленно, — когда черта помянут, он везде и мерещится».
Он положил листок поровнее и начал писать письмо.
Дорогой господин Рикерт!
Я добрался до Генуи не совсем благополучно. Барон умер, и теперь я его наследник. Но я этого вообще-то совсем не хотел. Скорее уж наоборот. К сожалению, сейчас я ничего не могу вам объяснить. Может быть, когда-нибудь после. Пожалуйста, постарайтесь установить связь со стюардом. Его зовут Крешимир, и у него аппендицит. Крешимир вам может все рассказать, а я, к сожалению, ничего! Поговорите еще, пожалуйста, с рулевым «Дельфина»; его зовут Джонни, и он родом из Гамбурга. Он знает всё.