Тимолеон Вьета. Сентиментальное путешествие

Кокрофт не знал, что сказать, но чувствовал — что-то сказать надо, и задал осторожный вопрос:

— На чьей стороне ты сражался? — заранее понимая: для него слова парня все равно будут пустым звуком.

Босниец молчал, внимательно вглядываясь в какую-то точку на горизонте. Должно быть, решил Кокрофт, перед его мысленным взором возник образ далекой родины: несчастная, охваченная войной, опустошенная и разоренная страна. В конце концов парень ответил:

— На чьей стороне? — Его голос звучал так тихо, что Кокрофту пришлось напрягать слух. — На той, у которой есть оружие.

— О, бедный, бедный мальчик, — проговорил Кокрофт, с трудом подавляя желание протянуть руку и ласково дотронуться до руки Боснийца, лежавшей на подлокотнике кресла, — большая рука с короткими сильными пальцами и не очень чистыми ногтями. — Буквально вчера я так и сказал Тимолеону Вьета: «Не понимаю, почему люди не могут жить мирно». Все эти войны кажутся такой глупостью. — Он взял бутылку за горлышко: — Еще вина?

По-прежнему не отрываясь от созерцания далекой точки на горизонте, Босниец едва заметно кивнул. Кокрофт торжественно разлил вино по бокалам, словно это была не дешевая шипучка, а марочное шампанское.

После большой тарелки спагетти под чесночным соусом, еще нескольких бокалов вина, пары стаканчиков бренди и двух-трех сигар радушный хозяин проводил Боснийца в спальню для гостей, где тот повалился на кровать, застеленную сероватыми, пахнущими пылью простынями, и мгновенно уснул. Кокрофт сложил шезлонги и втащил их на веранду, помыл посуду, немного почитал, сидя за кухонным столом, поцеловал Тимолеона Вьета в холодный нос, пожелал псу спокойной ночи и отправился спать, радуясь, что утром за завтраком будет с кем поговорить.

Инструменты

Кокрофта разбудил какой-то неприятный металлический скрежет. Звук шел прямо из-за окна его спальни. Кокрофт накинул халат, подошел к окну и отдернул занавеску. Ему пришлось высунуться далеко наружу и вытянуть шею, чтобы разглядеть Боснийца, который чинил проржавевший водосточный желоб, несколько месяцев назад сорванный сильным порывом ветра.

Босниец устал спать на пляжах и ютиться в чужих палатках. Свои последние деньги он истратил на дешевые мотели, в которых ему пришлось жить всю зиму. Зима выдалась настолько холодная, что даже в спальном мешке невозможно было ночевать под открытым небом. Он устал бродить по дорогам, нигде подолгу не задерживаясь из опасения, что слишком длительное пребывание в одном месте вызовет у людей подозрения и ненужные вопросы. Ему хотелось остановиться в какой-нибудь уединенной местности, где не нужно будет озираться по сторонам, боясь встретить знакомых, где он сможет расслабиться и просто немного отдохнуть, ничего не делая и даже ни о чем не думая, и где у него не будет иных забот, кроме одной-единственной: как бороться со скукой. Он проснулся на рассвете и, прогулявшись по окрестностям, решил пока пожить в доме у старика. Мягкая постель, вкусная и сытная еда, полное отсутствие соседей, которые могут начать интересоваться, кто он и откуда, — молодой человек был уверен, что нашел самое подходящее место, где ему без труда удастся поскучать.

Он не стал попусту терять время и быстро нашел несложную, но вместе с тем важную работу, которую можно растянуть на несколько дней. Босниец работал без спешки и особого напряжения. На самом деле, чтобы поднять и закрепить желоб, ему потребовалось всего несколько минут. Старый дом сразу как-то преобразился и приобрел гораздо более опрятный вид. В принципе Боснийца вполне устраивало его новое жилье, но кое-что все же вызывало смущение: злобный пес и то, каким образом ему придется расплачиваться за гостеприимство старика. Выплата должна происходить каждую среду — таков был договор, который он заключил с Кокрофтом во время их первой встречи во Флоренции. Но до среды еще далеко, и он решил пока не думать об этом.

Что же касается злобного пса… Босниец хорошо помнил тяжелый взгляд собаки, устремленный на него из-под полуопущенных век. Накануне вечером, пока они с Кокрофтом ужинали на лужайке перед домом, пес почти все время пристально смотрел ему в лицо, лишь изредка отворачиваясь в сторону, чтобы подобрать брошенный хозяином кусок.

Кокрофт не мог поверить своему счастью — встретить молодого, симпатичного парня, который сам, без лишних просьб берется за починку дома! Чтобы по достоинству вознаградить своего помощника, Кокрофт приготовил вкусный и обильный завтрак и пригласил гостя к столу. Босниец не спеша спустился со стремянки, делая вид, что с трудом оторвался от работы.

— Я чинил… э-э… — Он ткнул пальцем в направлении крыши.

— Желоб, — подсказал Кокрофт.

— Желудь? — переспросил Босниец.

— Желоб. Желоб, — медленно, по слогам произнес Кокрофт.

— Я чинил желоб.

— Да, я видел. Большое спасибо. Я давно собирался закрепить его, но все как-то руки не доходили.

— Ты старый. Ты залезать на крыша, падать и ломать спина, — с трудом подбирая слова, сказал Босниец и прищелкнул языком, изображая звук хрустнувших позвонков.

— Ну, не такой уж я и старый.

Кокрофт был уверен, что на вид ему нельзя дать больше шестидесяти. У него была густая шевелюра — ни малейшего намека на лысину, и хотя волосы давно поседели, они по-прежнему окружали голову пышным серебристо-белым облаком. Конечно, за последние годы он несколько располнел, однако по сравнению с большинством его ровесников, похожих на неуклюжих, заплывших жиром пингвинов, он все еще был в приличной форме. Но в любом случае Кокрофту было приятно, что этот молодой человек проявил столь искреннюю заботу о его благополучии.

Они сели завтракать. Тимолеон Вьета тоже пришел на кухню и, как обычно, устроился возле стола, дожидаясь, когда хозяин кинет ему шкурку от бекона или кусочек жареного хлеба.

— Ну как, — начал Кокрофт, — тебе нравится у меня?

Босниец ничего не ответил. Не желая говорить о том, насколько ему нравится или не нравится дом старика, он предпочел сменить тему.

— У тебя хорошие инструменты, — сказал Босниец, поднимаясь из-за стола.

Утром он нашел в шкафу под раковиной целый ящик с инструментами, которыми, судя по всему, давно никто не пользовался. Некоторые из них были ему совершенно незнакомы, и Босниец решил, что это какие-то особые, профессиональные инструменты, вероятно очень дорогие.

— Ты имеешь хорошие инструменты, а твой дом разрушаться. Посмотри. — Он подошел к окну и почти без усилия отодрал от подоконника подгнившую доску. — Ты не пользоваться этими хорошими инструментами.

— Ну, видишь ли, — сказал Кокрофт, — у меня просто нет времени, чтобы заниматься ремонтом.

Кокрофт, у которого вообще не было никаких занятий, давным-давно позабыл об этих инструментах. Когда-то они принадлежали одному студенту консерватории — прелестный юноша с нежной молочно-белой кожей, которого Кокрофту совершенно неожиданно удалось соблазнить во время поездки в Англию. Любовники позволили себе немного помечтать о будущем и решили, что юноша обязательно должен навестить Кокрофта. Он проведет в Италии летние каникулы, днем будет ремонтировать обветшавший дом, а по ночам любить Кокрофта. К несчастью, Кокрофт всю дорогу пил не просыхая и в результате напрочь забыл об этой договоренности, так что появление юноши в точно назначенный день и час стало для него полной неожиданностью. Кокрофт как раз занимался любовью с итальянским полицейским. Хотя они встречались всего два раза в неделю, полицейский считал англичанина своим постоянным партнером. Но поскольку у стража порядка имелась законная жена, он мог вырваться к своему возлюбленному лишь в те дни, когда дежурил на шоссе неподалеку от того места, где жил Кокрофт. Полицейский натянул штаны и, выхватив из кобуры пистолет, приставил его к виску соперника, приказав тому убираться туда, откуда пришел. Студент консерватории ни слова не понимал по-итальянски, однако со всей очевидностью осознал, что в битве за любовь старого композитора он потерпел сокрушительное поражение. Юноше пришлось спасаться бегством, бросив у крыльца дома тяжелый ящик с инструментами.

Кокрофту, конечно, было приятно, что из-за него двое мужчин выясняют отношения с оружием в руках, однако он с тоской вспоминал симпатичное лицо студента, его большие синие глаза, которые при вечернем освещении приобретали удивительный темно-фиолетовый оттенок, и то, с какой решимостью и безоглядной страстью отдался юноша своему первому опыту однополой любви. Он пожалел, что не остановил разъяренного полицейского или, по крайней мере, не попытался вернуть испуганного мальчика. О, какое бы это было незабываемое лето, если бы студент остался! Позже до Кокрофта доходили слухи, что мальчик попал в лапы Монти Мавританца, который поселил его на своей роскошной вилле и засыпал юного любовника подарками. Кокрофт не раз представлял себе идиллическую картину: Монти сидит на краю бассейна, блаженно потягивает коктейль и любуется, как мальчик весело плещется в прозрачной воде. Кокрофт не сомневался: Монти не упустит случая, чтобы наговорить доверчивому юноше о нем массу гадостей. Потеряв молодого друга, Кокрофт вскоре лишился и сурового друга-полицейского. После истории с неожиданным появлением студента в отношениях со стражем порядка постепенно появилась некая холодность, а вскоре его визиты и вовсе прекратились.