Тингль-Тангль

– Не хочу.

Не выпуская из руки пистолета, Ямакаси принялся выщелкивать патроны из обоймы другой рукой. Они падали на почти стерильный светлый паркет с глухим стуком – как падают на землю желуди, недозревшие плоды или капли дождя.

Одна, другая, третья, четвертая, пятая…

Настоящий ливень, когда же он закончится, так немудрено и до нитки вымокнуть, вот черт!..

Шайзе.

– Пятнадцать, – сообщил Ямакаси. – Должно хватить…

– На что?

– На что-нибудь… На всё.

Расставив все пятнадцать патронов в линию и полюбовавшись полученной картиной несколько секунд, Ямакаси смешал их, как смешивают костяшки домина. И снова принялся запихивать патроны в обойму.

– А ведь это еще не конец, кьярида…

Что он имеет в виду?

Глушитель, вот что.

Глушитель, вынутый следом за пистолетом и поначалу показавшийся Ваське обыкновенной стальной трубкой, лейтой-недомерком. Она столько раз видела такие штуки в кино – и вот, пожалуйста, не признала.

Ямакаси больше не обращал на Ваську никакого внимания. Он вставил обойму обратно в рукоять и принялся накручивать глушитель: вз-ззы, вз-ззы, взззз-зззы, от этого звука мурашки бегут по коже. А до сегодняшнего дня она еще наивно полагала, что такие чувства может вызвать лишь царапанье куском пенопласта по стеклу.

Ошибка, хотя и не очень существенная.

Главной ошибкой было то, что она выбрала не тот мешок, ведь ничто не мешало ей сказать «правый» вместо «левого». Главной ошибкой было то, что она вообще согласилась спрыгнуть в эту мансарду, хотя…

Ничего бы это не изменило.

Даже если бы она осталась стоять на крыше, Ямакаси все равно отправился бы вниз и нашел бы сумку, и нашел бы этот пистолет, и патроны к нему, и трубку глушителя, какие проблемы можно решить с ее помощью?.. Можно колоть ею орехи, можно забивать гвозди и проталкивать в бутылку винную пробку, когда под рукой нет штопора… что еще? Еще ее можно использовать вместо утяжелителя для скатерти. Можно толочь чеснок, а это почти то же самое, что колоть орехи, такая вещь пригодилась бы пауку на его дьявольской кухне… Стоп-стоп-стоп, о чем она думает? Ни о чем.

Она просто пытается отвлечься от пистолета. И не просто от пистолета, а от пистолета в руках Ямакаси. Один вид вооруженного Ямакаси вызывает у нее безотчетный страх. – :

Непонятно только – почему. Это же Ямакаси – король воздуха, чудесная птица Кетцаль, парень, с которым она спит и с которым частенько совершает путешествия по питерским крышам. Он столько времени развлекал ее историями, в которых невозможно отличить правду от вымысла, он живет в ее доме, он купил ей дорогое белье, наконец. Он сказал, что хочет жениться на ней (она ему не поверила и наверняка он сам себе не поверил, но ведь слова – слова! – были произнесены); " так почему же она его боится?

• В нем ничего не изменилось, вся та же жилетка и полотняные штаны, и волосы той же длины, и та же татуировка на лице, имитирующая тоненькую бородку. Ямакаси остался прежним, таким, каким был всегда, – и именно этого Васька боится больше всего.

Самое главное в жизни Ямакаси – он сам. И его желания. Ямакаси никогда бы не стал подавлять их, перекрывать им кислород или откладывать на будущее. Они должны быть реализованы: сию минуту, немедленно, в худшем случае – при первой удобной возможности. Вот и сейчас – ему хочется выстрелить.

Потребность в этом настолько велика, что Ямакаси, взведя пистолет на уровень глаз, мечется в поисках цели, переводя его с одного предмета на другой. Несколько раз подслеповатый зрачок ствола останавливался на Ваське, и тогда Ямакаси громко и отчетливо произносил

пау-пау-пау,а затем

паф-паф-паф! пиф!

И па лице у него сразу же появлялось выражение блаженства, – во всяком случае, блаженства в Васькином понимании. Ни во время мастурбации, ни во время секса с Васькой – ни разу у Ямакаси не было такого лица, а в тот момент, когда он разбегается и перескакивает с высокой крыши на низкую крышу, и хватается за пожарные лестницы, и хватается за водосточные трубы, – за его лицом не уследишь: слишком оно далеко, слишком неприступно.

Ей давно пора было сказать ему: успокойся, милый, что ты размахался, еще подстрелишь меня ненароком, а может, этого он и хочет – подстрелить кого-нибудь ненароком. В комнате они одни, следовательно, «кто-нибудь» и есть Васька.

– Ну что ты размахался? – наконец, не выдержав, прошептала она.

– Опасаешься, что подстрелю тебя ненароком, кьярида? – это была самая неотразимая из всех его улыбок, жаль только, что увидеть ее пришлось при довольно сомнительных обстоятельствах.

Лучше сказать правду.

– Опасаюсь. Да.

– Я и сам опасаюсь. Очень уж хочется пустить ее вдело. Да.

– Можно выйти отсюда и пострелять… по банкам из-под пива… по воронам…

– Патронов всего пятнадцать. Не будем тратить их на пустяки.

Банки из-под пива – пустяк. Вороны – безусловный пустяк. Не пустяк то, что может привести к необратимым последствиям, вот на это имеет смысл потратиться: именно такую нехитрую комбинацию мыслей можно прочитать сейчас на лице Ямакаси.

– Ты когда-нибудь стрелял… в кого-нибудь?

– Нет. Если мне нужно было решить проблему, я обычно обходился подручными средствами, – непонятно, шутит он или говорит серьезно.

– Тогда, может, не стоит и начинать?

Ямакаси не торопился с ответом, он приподнял ствол пистолета вертикально вверх и опустил на него подбородок.

– Думаю, пистолет – это очень интеллигентно. А этого мне всегда не хватало – интеллигентности. Ты бы хотела видеть меня интеллигентным человеком, кьярида? Он не собирается стрелять в Ваську.

– Я бы хотела видеть тебя без этой штуки, да. Без нее ты выглядишь гораздо привлекательнее.

– Ты говоришь неправду, детка.

Он отвел пистолет от своего подбородка и снова перевел его на Ваську.

Он собирается выстрелить.

– Давай оставим все как есть, положим вещи на место и уйдем…

– Я уже предлагал тебе это, но ты не согласилась, помнишь?

– Я была не права, признаю. Но еще не поздно…

– Поздно, – сказал он.

И в ту же минуту раздался хлопок. Не резкий, приглушенный и какой-то нежный. Ямакаси все-таки выстрелил. Но не в Ваську, а в плакат над тахтой. На лбу неприятного одутловатого очкарика в водолазке появилась небольшая дырка.

– Мертв, – констатировал Ямакаси. – Завтра об этом сообщат все информационные агентства.

– Он был известным человеком? – коченея от страха, подыграла Ямакаси Васька.

Известность в понимании Ямакаси – вещь относительная, нужно помнить об этом всегда.

– Скорее всего. Иначе его чудесное личико не поместили бы на плакат… Мы не можем оставить все как есть, кьярида. Потому что все уже не так, как есть.

– Плакат, – проницательно заметила Васька.

– Ага. Дырка в плакате. Дырка в стене. Теперь патронов осталось четырнадцать, и мы больше не будем тратить их на пустяки.