Тишина
Шрифт:
Дождавшись, когда последний из мародёров скроется за горизонтом, Марк поднялся и продолжил путь. Но теперь он был намного осторожней. Полностью сосредоточился на дороге и не позволял себе погрузиться в мысли. Марк шёл быстрым шагом, постоянно оглядываясь и прислушиваясь.
Километры мелькали под ногами. Незаметно на землю опустились сумерки. На этот раз Марк решил отступиться от своего правила не отдыхать. Полгода, проведённые практически без особых физических нагрузок, всё-таки сказывались. Марк устал. И, недолго думая, он расположился под огромным, в несколько обхватов, деревом. Единственная проблема – спать было не очень удобно. Постоянно сквозь куртку и штаны в тело впивались какие веточки, шишки; налетел
Марк проснулся на рассвете. По большей части из-за того, что сильно продрог. Яркие лучи весеннего солнца, только-только поднимающегося из-за горизонта, играли бликами на листьях, постепенно запутываясь в ветвях деревьев. То тут, то там виднелись шапочки еще не растаявшего снега. Легкие порывы ветра ласково гладили Марка по щеке. Он улыбнулся и медленно поднялся, оглядываясь вокруг. С его одежды звонкой капелью посыпалась утренняя роса, заставив его вздрогнуть от неожиданности. Марк на секунду замер, а потом потянулся, широко раскинув руки, и внезапно громко засмеялся. Ветер подхватил его смех и, разорвав на мелкие клочки эха, раскидал его по ветвям деревьев на километры вокруг.
Мир был полон тишины. Даже Марк не в силах был что-то изменить. И никто другой. Теперь тишина была с Марком не только в старой, заброшенной тюрьме, но и повсюду. В эти мгновения, когда он стоял под деревом весь мокрый и громко, счастливо смеялся, Марк осознал, что даже если он сейчас не находился бы посреди леса, а был в центре мегаполиса, ничего бы не изменилось. Вечный гул мегаполиса больше никогда не сможет выкорчевать тишину из его сердца и разума. Она с ним навечно. И он, потеряв всякую осторожность, громко смеялся, смотря, как первые лучи солнца ласкают верхушки деревьев.
Но опьянение счастьем было кратковременно. Где-то в глубине леса грохнул и раскатился эхом выстрел. Марк встрепенулся, собрался. И, подхватив пустой рюкзак, трусцой двинулся вглубь леса, сознательно делая крюк в сторону от того места, откуда послышался выстрел.
Шёл он молча, постоянно прислушиваясь и стараясь сам сильно не шуметь. Где-то щёлкнет ветка, заголосит встревоженно птица – Марк затаился. Те, кто знал лес получше Марка, всяко были и в рядах мародёров.
Не прошло и несколько часов, как Марк понял, что заплутал. Раньше, в прошлые свои вылазки, он шёл напрямик, особо не опасаясь встреч с мародёрами и надеясь на удачу. Сегодня же его подвело не только собственное чутье направления, но и то, что он дважды делал большой крюк.
Марк остановился у старой, покорёженной временем и погодой сосны и огляделся. Вокруг был всё тот же лес. И никаких подсказок. Только солнце, что было уже довольно высоко, могло помочь Марку. Он хорошо помнил, что оно встаёт на востоке. А деревня, куда он шёл, была где-то на северо-востоке. На глаз определив направление, Марк двинулся в путь. С его лица ещё долго не сходила какая-то глупая ухмылка. Это и вправду было смешно – заблудиться и искать дорогу по солнцу. Как-то по-детски. Марк ожидал чего-то более серьёзного – нападения мародёров, сильной непогоды… Но заплутать в трёх соснах… Конечно, у Марка было оправдание – не сделай он тех крюков, он с лёгкостью мог нарваться на мародёров, которые вряд ли бы его оставили в живых. Но он думал, что изучил немного
окрестности тюрьмы и не мог в них заблудиться. А получилось как раз наоборот.Так вот и вышло, что к знакомой деревне Марк шагал не как обычно чуть меньше суток, а едва ли не двое. И вышел к ней со стороны леса, а не поля. Лес заканчивался на холме, одна сторона которого была словно откусана гигантскими челюстями. Даже неискушённому взгляду Марка было видно, что это не время над ним так постаралось, а люди. С давних пор деревенские жители рыли этот холм, добывая песок и глину для своих нужд.
Сгущались сумерки. Марк стоял на обрыве, и его взору открывалась вся деревня. Во время прошлых вылазок Марк так и не удосужился изучить её получше. Он лишь набивал рюкзаки едой и уходил. А теперь мог повнимательней её рассмотреть.
Деревня была небольшой и когда-то, наверное, уютной. Всего десяток дворов. И магазин на центральной площади. Раньше здесь, у магазина, наверняка всегда толпились люди – бегали, смеясь, дети; хозяюшки спешили за товаром в магазин, судача о чем-то с соседками, а мужики степенно обсуждали последние новости за чарочкой пива. Теперь всюду царило запустение. Мир изменился, и люди, бросив все, поспешили за мечтой. А дома… Дома остались ждать возвращения своих хозяев и быстро обветшали. Быть может, от тоски, если они умели тосковать.
Больше половины домов в деревне уже смотрели на мир выбитыми окнами и дверями. В магазине не осталось ни одного целого стекла. Лишь мельком взглянув на него, Марк сразу понял – здесь продуктов он больше не найдёт. Да и во всей деревне, скорее всего, тоже.
Марк нашел взглядом дом, в котором жил дед, и решительно начал спускаться вниз. Даже если он пришёл сюда сегодня зря, не навестить старика было бы неправильно.
Довольно быстро дойдя до деревни, Марк пошёл по ней медленным шагом. И каждый ему давался всё с большим трудом. Если бы кто-нибудь ему сказал ранее, что у деревень есть души, сейчас бы Марк посчитал, что душа этой деревни – мертва.
В прошлые свои вылазки сюда он хоть не особо оглядывался по сторонам, но многое видел. Стены домов тогда ещё хранили тепло ушедших хозяев – казалось, моргнёшь, а они возникнут словно ниоткуда. Забегает детвора вокруг тебя; усмехаясь в бороду, помашет тебе с завалинки беззубый дед; проходящая мимо девушка предложит напиться молока из крынки… А сейчас деревня была полна тишины. Могильной, мёртвой тишины.
Будто траурным маршем прошагал Марк по деревне. И остановился только напротив дома старика. В отличие от большинства домов, увиденных Марком, он выглядел не в пример лучше. Все стекла были целы и стояли в окнах. И дверь была на месте. Секунду промедлив, Марк поднялся на крыльцо и дёрнул дверь за ручку. Она неожиданно легко поддалась и открылась.
Смрад. Тяжёлый, трупный. Такой Марк уже чувствовал однажды – когда покинул реабилитационный центр в мегаполисе. И он бегом ринулся внутрь, прикрыв нос и рот.
В доме ничего не изменилось, словно, ограбив всю деревню, мародёры обошли этот дом стороной. И, остановившись напротив кресла в гостиной, Марк уже знал, почему.
Там сидел дед. Он умер скорее всего несколько месяцев назад. На подлокотнике кресла всё ещё покоилось наверняка заряженное ружье. И полусгнившая, с обнажившимися белыми костями пальцев рука всё ещё крепко сжимала цевье.
Марк долго стоял над трупом. Он не знал, что делать ему дальше. Нужно было похоронить старика, но прикасаться к полусгнившей плоти было выше его сил. Да и, собственно, кем ему приходился этот старик? Никем. И Марк ничего ему был не должен. Но всё же просто уйти Марк не мог. Это было бы неправильно.
Старик был душой этой деревни. Он умер вместе с ней, так и не покинув её ради праздной пустоты. И хоть он не продержался долго, не сделать такую малость – даровать его собственной душе покой – было бы кощунством.