Тишина

— Вытащи меня отсюда, — умоляю я.

Он отпускает мою руку и заводит машину, и как только он трогается с места, я широко раскрываюсь и рыдаю, громко и некрасиво.

— О, Боже мой, Деклан. У него есть дочь. У него целая семья!

Он тянется ко мне и кладет мою руку к себе на колени, в то время как все годы тоски сгорают в ревущем пламени. Мой отец избавился от меня, я не существую в его жизни.

Как он мог это сделать?

Как он мог заменить меня?

Мало того, что моя мать не хотела меня, но я никогда не думала, что мой отец будет чувствовать то же самое.

— Я думала, он любил меня, — плачу я, и слезы ощущаются как горячие брызги кислоты, когда они покрывают мои щеки и капают с подбородка. Боль пронзает мое сердце, как нож, и все, что, как я думала, я знала, кажется чистым обманом. Я чувствую себя никчемной и нелюбимой человеком, ради которого убила.

Я никогда не отказывалась от жизни из—за него.

Я продолжала идти из—за него.

Однако все это было напрасно. Он ушел, когда двадцать три года спустя я все еще живу для него, мечтаю о нем, тоскую по нему.

Чувствовать себя никем по отношению к человеку, который для тебя все, это зазубренный шип, который пронзает рубцовую ткань каждого из ударов жизни, оставляющих неизгладимую рану на моей душе.

Внезапно в машине становится меньше воздуха.

Она слишком мала.

Моя кожа слишком натянута.

Воздух слишком густой.

Я не могу дышать.

— Остановись! — Я требую, и он немедленно выполняет.

Отстегнув ремень безопасности, я выпрыгиваю из машины и бегу.

Я не знаю, куда я бегу.

Но я бегу так быстро, как только могу.

Я бегу изо всех сил, ступни топчут траву под ногами, когда я несусь по случайному полю.

— Элизабет! — голос Деклана эхом отдается позади меня, но я не замедляюсь.

Мои ноги начинают болеть, мои легкие горят, но я продолжаю бежать.

Я слышу топот ног Деклана позади меня, и я толкаюсь сильнее, крича от боли. Я выдавливаю его из своих легких в ночь. Ветер развевает мои волосы, и слезы на моем лице холодеют от ветра.

— Элизабет! — Снова зовет он, прежде чем его рука хватает меня за руку, заставляя меня упасть на землю.

Прижав руки к земле, я поднимаю голову к небесам, в которые больше не могу верить, и кричу. Я кричу так сильно, что это причиняет боль, разрывая мои голосовые связки, обжигая их, разрезая их.

Деклан обхватывает меня всем телом, каждый его мускул напрягается, заключая меня в кокон стальных тисков. И когда мои крики перерастают в невыносимую кровоточащую агонию, я таю и прижимаюсь к теплому телу Деклана.

И я плачу.

Я плачу, как плакала, когда мне было пять лет и я смотрела, как на моего папу надевают наручники и забирают у меня.

Я плачу, потому что это то, что ты делаешь, когда человек, которого ты любишь больше всего на свете, не любит тебя в ответ.

Деклан гладит меня по волосам, гладит меня, прижимаясь губами к моему уху, нежно шепча:

— Шшш, детка.

Я позволяю своему разуму сосредоточиться на его прикосновениях, на его запахе и на звуке его голоса. Он медленно покачивает меня, успокаивая, и я кладу руки ему на спину, сжимая пальцами его рубашку. И сквозь свои слезы я спрашиваю:

— Почему он так поступил со мной?

— Я не знаю, дорогая, — отвечает он. — Но мы это выясним. Я дам тебе ответы.

— Я не понимаю, почему он никогда не приходил за мной. Он был жив все это время, всю мою жизнь и он никогда не приходил за мной.

— Может быть, это не то, что ты думаешь, — говорит он, и я смотрю ему в глаза и плачу — Как ты мог не вернуться за своим ребенком?

Он больше ничего не говорит, наверное, боится, что вонзит нож глубже. Вместо этого он встает и подхватывает меня на руки, прижимая к своей груди. Пока он идет обратно к машине, я кладу голову ему на шею и позволяю слезам течь.

Он сажает меня в машину, пристегивает, и больше не произносит ни слова. Когда мы возвращаемся в наш гостиничный номер, он берет управление на себя. Я мертва внутри, поэтому он моет меня, чистит зубы и укладывает в постель и все это в тишине, пока я цепляюсь за него.

Потому что без него я не существую, а мне нужно существовать.

Глава 22

Элизабет

Я иду по оживленной городской улице. Я не уверена, в каком городе я нахожусь, но он полон шумных машин и тут слишком много людей, чтобы их сосчитать. Я не знаю, куда я иду, но я иду. Я следую за толпой. Может быть, они знают, куда мы следуем.

Мы все останавливаемся на перекрестке и ждем, пока загорится знак пешеходного перехода. Прислонившись к большой клумбе, которая окружает периметр высокого здания, я смотрю вниз и вижу розовые маргаритки. Я хватаю один из стеблей, выдергиваю его из почвы и наблюдаю, как появляется маленькая гусеница.

Я улыбаюсь, когда вижу своего друга.

— А вот и ты, Элизабет, — приветствует он со своим британским акцентом.

— Карнеги!

Я опускаю руку, чтобы он мог заползти на нее, а затем поднимаю его к своему лицу.

— Я скучала по тебе, — говорю я ему.

— Это было слишком давно.

Я оступаюсь на ногах, когда велосипедист чуть не сбивает меня с ног. Оглядываясь на свою руку, я вижу, что Карнеги там больше нет. Я ищу его глазами по тротуару, поворачиваясь кругами.

— Карнеги? — зову я его, но его нигде нет.

Меня снова кто—то толкает, на этот раз мужчина, который пробегает мимо меня.

— Эй! — кричу я, и когда мужчина поворачивается, чтобы извиниться, я вижу его лицо. — Папа?

— Извините, мисс, — говорит мой отец, как будто не узнает меня.

— Папа! Это я!

Он поворачивается, больше не замечая меня, и я бегу за ним.

— Папа, подожди! Это я!

Он просто идет, но каким—то образом пропасть между нами увеличивается, и я теряю его. Я сворачиваю за угол и чуть не теряю равновесие. Когда выпрямляюсь, я ловлю свое отражение в зеркальном стекле здания.

Мне пять лет, и я все еще ношу свое блестящее платье принцессы с нашего последнего чаепития. Повернувшись в ту сторону, куда направлялся мой отец, я бегу, продолжая звать его. Я пробираюсь сквозь толпы людей, изворачиваясь от локтей и проталкиваясь сквозь них.