Тишина
Шрифт:
— Пыль, la poussiere.
— Мы же вернемся завтра.
Мим улыбнулся. Улыбка не распространялась на глаза.
— Мы можем надеяться на это, — сказал он. — Но быть уверены — вряд ли.
12
Он впервые в жизни видел «ягуар» с табличкой «такси». Задняя дверь распахнулась сама собой, сиденье приняло его в свои объятия, словно женщина. В машине пахло толстой натуральной кожей, это был запах дорогой упряжи, но освещение было каким-то странным. Водитель был взрослым мальчиком с прелатским воротником. Каспер попытался классифицировать его по звуку: предположительно сын мелкого крестьянина с острова Морс, студент-теолог,
— Странвайен, — сказал он. — И если вы спросите меня, то включать счетчик совсем не обязательно.
Ему достаточно было пятнадцати секунд с новым дирижером, чтобы определить, есть ли в нем драйв, точно так же было и с водителями такси. Этот оказался в верхней части шкалы, Фуртвенглер [19] вождения: автомобиль несся вперед, словно река к морю, улица Фабриксвай растаяла в темноте позади машины.
— Христос останется на веки вечные, — сказал водитель, — говорит Иоанн. Все остальное меняется. В сиденьях появились датчики. Соединенные со счетчиком. Так что теперь никаких левых поездок.
19
Вильгельм Фуртвенглер (1886–1954) — знаменитый немецкий дирижер и композитор.
Каспер закрыл глаза. Он обожал такси. Даже если машиной, как вот сейчас, управлял сельский дурачок. Все равно что получить в свое распоряжение феодальную карету с кучером, только лучше. Потому что, когда поездка заканчивается, кучер исчезает, исчезают счета из авторемонтной мастерской, исчезает вся эта груда железа. А ты остаешься без машины и без всякой ответственности.
Водитель насвистывал фрагмент мелодии, очень чисто, что не так часто встречается — даже среди музыкантов. Мелодия тоже была редкой, это был BWV Anhang 127 — один из двух-трех баховских маршей, в ми-бемоль мажоре, который исполняют очень редко, особенно в этом варианте — цирковой оркестровке Джона Кейджа. Каспер когда-то провел два сезона в США, выступая в цирке «Барнум и Бэйли», эта оркестровка стала тогда его музыкальной заставкой.
— Мы посмотрели все пять твоих вечерних представлений. В «Potters field». Мы уходили со сцены в половине двенадцатого. Стирали маску полотенцем. Надевали плащ поверх костюма. На улице меня ждал прекрасный автомобиль. «Мустанг». Если я смазывал его вазелином и держался правой стороны, я мог проехать от Четырнадцатой до Сорок второй улицы, не увидев красного света. Полиция не задерживает движение. Если держаться подальше от хайвея и Риверсайд-драйв, то можно ездить годами даже без намека на штраф за превышение скорости.
Воротник прелата оказался не воротником. Это была филигранная паутина шрамов, как будто к телу была пришита новая голова.
— Фибер, — констатировал Каспер. — Франц Фибер.
Это произошло на съемках автомобильных трюков. Тройное сальто с пандуса. В переделанном «фольксвагене». Первый и последний раз в мировой истории — задумано все было как комический номер. Каспер тогда старательно избегал газетных статей о катастрофе, он находился за десять миль от места аварии, когда все случилось. Оба напарника погибли.
Каспер сдвинул голову на сантиметр. Странное освещение автомобиля объяснялось тем, что между ручкой переключения передач и маленькой иконкой Девы Марии с Иисусом стояла плавающая свечка.
От молодого человека не ускользнуло его движение.
— Я постоянно молюсь. В тот раз заклинило поршень. Я почувствовал
это прямо перед тем, как все произошло. И начал молиться. Когда я очнулся рядом с аппаратом искусственного дыхания, я все еще молился. И молюсь с тех самых пор. Постоянно.Каспер наклонился вперед. Чтобы прислушаться к сидящему перед ним человеку. Одобрительно провел ладонью по обивке сиденья.
— Двенадцать цилиндров, — сказал мальчик. — В такси только семь таких машин. Во всем мире. Насколько мне известно. Все они у меня.
— Значит, у тебя неплохо идут дела.
— Я начал с «линкольна». За двадцать четыре тысячи долларов. И с фальшивой лицензии. Когда меня выписали. К следующему году у меня было семьдесят пять процентов лимузинов в Копенгагене.
— Ты, наверное, хорошо все продумал…
Молодые люди не могут устоять против комплиментов. Спина перед Каспером выпрямилась.
— Стало совершенно ясно, что имеет в виду Павел, когда говорит, что в страдании мы едины с Иисусом.
— Как и Экхарт, — продолжил Каспер. — Не знаю, знаком ли ты с Экхартом? «Страдание — это самые быстрые лошади в Царствие Небесное». Конечно же, это твоя бдительность помогла тебе вычислить мой заказ.
С кольцевой дороги они свернули в Вангеде, из Вангеде — в Гентофте. Звуковые декорации поменялись, у Гентофте было старое звучание — ни на чем не основывающийся оптимизм. Ожидание того, что когда полярные шапки растают и центральные районы города пойдут ко дну, то участок от супермаркета «Cova» до жилого района Блидах Парк всплывет, как спасательный круг.
Машина повернула и остановилась. Это была незаметная стоянка, в темном месте, на одной из дорог, ведущих к ипподрому. Родильный дом находился в пятидесяти метрах от них.
Каспер достал ваучер на такси, выданный ему Мёр-ком, очки, авторучку, написал в графе максимально возможную сумму, поставил подпись, порвал ваучер и протянул половину молодому человеку.
— Я отлучусь максимум на двадцать минут. Ты подождешь меня?
— Это родильный дом.
— Мне нужно помочь принять роды.
Мальчик взял желтую бумажку.
— Наверное, это сильное впечатление, — заметил он. — Для ребенка. И будущей матери.
Каспер заглянул в его нахальные желтые глаза.
— Я заказал такси набором цифр, — сказал он. — По различным связанным с налоговым управлением соображениям телефон не зарегистрирован на мое имя. Так что оно не должно было появиться на дисплее. Вопрос в том, как ты нашел меня. И зачем.
Он пересек Странвайен, пройдя сквозь эхо своих глубинных детских травм. Соленая прохлада Эресунна, парковая тишина окружающей природы, детские воспоминания о двенадцати различных адресах между фортом Шарлотенлунд и гаванью Рунгстед. Звукопоглощающая тяжесть домов состоятельных людей — гранит, мрамор, латунь. Его собственное неразрешенное отношение к богатству.
Дверь была стеклянной, тяжелой, словно дверь сейфа, пол — из красного дерева, не выращенного на плантации, а того, темного, которое росло в течение двух сотен лет, созерцая карнавал в Сантьяго-де-Куба. Освещалось все лампами дизайна Поуля Хенингсена. У сидящей за столом женщины были металлического цвета глаза и такого же цвета волосы, и, чтобы она точно разрешила пройти мимо нее, ему надо было бы выложить двести тысяч крон и согласовать время за два года до наступления его беременности.
Она была проекцией той части архетипа «злая мать», с которой он до сих пор никак не смог разобраться. Крайне удручает мысль о том, что, когда тебе уже исполнилось сорок два, ты по-прежнему живешь среди теней своих родителей — до сих пор не вынесенных с манежа.