Тисса горит

Началась дискуссия. Сначала спокойно, потом все с нарастающей страстностью. Деме пришлось потратить немало энергии, чтобы поддерживать порядок. В чем была суть этой страстной дискуссии, что являлось причиной этого скрежета зубовного и битья себя в грудь кулаками — Тимар, как он ни старался, никак понять не мог. Блондин в очках нападал на Бела Куна, жонглируя словом «предатель». Он толковал о каком-то вооруженном восстании, которое якобы было уже подготовлено «до последней пуговицы», но этот «трус» сорвал его. В конце концов он предложил исключить из партии Куна и Ландлера.

Другой оратор, по внешности студент, критиковал Леготаи.

— Леготаи, — говорил он, — в области теории, конечно, не слабее Ленина. По мировоззрению он, пожалуй, даже выше его, но в практических вопросах он слаб. Стоит вспомнить историю с восстанием, когда он не мог предотвратить предательства Куна и Ландлера. Называйте меня пристрастным, но все же я должен сказать, что в практических вопросах один Деме стоит сотни Леготаи.

— Не будем касаться личностей, — перебил его Деме.

Теперь заговорили сразу двое. Деме с трудом удалось восстановить порядок. Когда наконец страсти улеглись, совещание единогласно привяло предложение Деме: для расследования спорных вопросов избрать комиссию из девяти членов.

— Я буду краток, — начал свою речь блондин в очках: он был докладчиком по военным делам. — Пусть говорят вместо меня цифры.

Прежде чем начать речь, он подтянул свой серый пиджак солдатским ремнем. Его движения были решительны, но говорил он нараспев.

— Людского материала у нас достаточно. Со снаряжением дело обстоит хуже. В Кебане три тысячи двести, в Чепеле — четыре тысячи пятьсот сорок, в Кишпеште — три тысячи пятьсот двадцать, в Эржебетфальве — две тысячи сто пятьдесят, а в самой столице — около четырнадцати тысяч человек ждут приказа о выступлении. Но я не согласен отдать приказ о выступлении до тех пор, пока в моем распоряжении нет ни тяжелой артиллерии, ни соответствующего количества аэропланов. У меня нет ни одного танка! Скажу прямо, по-военному: ответственность за создавшееся положение падает на Ландлера и прежде всего на Бела Куна. Ленин тоже не без вины в этом деле. И чем только эти господа заполняют свое время, вместо того чтобы заботиться о снаряжении моей армии! На что они тратят деньги пролетариата?

Тут Деме остановил оратора:

— Расследование этих вопросов лежит на компетенции только что избранной комиссии.

— Я настаиваю на максимальной гласности. Пусть перед нами предстанет Бела Кун, и пусть он ответит…

— Комиссия…

Большинство поддержало Деме.

— Половина одиннадцатого, — заявил Деме. — Но у нас есть еще одно срочное дело. Слово предоставляется брату Новику.

Это был невысокий юноша с веснущатым лицом. Ему едва можно было дать шестнадцать лет.

— Я попал в прескверное положение, — жаловался он, чуть не плача. — По приказу Леготаи, из нашей типографии я унес домой два с половиной кило букв. Буквы валяются у меня в открытом чемодане. Леготаи обещал замок, но разве можно рассчитывать на его обещание? — он даже махнул рукой. — Если эти буквы не нужны, я их просто выброшу, но из-за такой глупости, из-за свинства Леготаи я не желаю попасть в тюрьму.

— Я могу взять эти буквы к себе, — заявил Мартон.

Его предложение было принято, и совещание закончилось.

— По одному! — распорядился Деме.

Разошлись не прощаясь.

— Вот видите, — обратился Деме к Тимару, когда они остались вдвоем. — Меня никто не может обвинить в пристрастии или в том, что я веду личную политику. Дело — прежде всего! Ленин — вождь международной революции? Допустим. Кун — вождь венгерской революции? Тяжелый случай! Хорошее надо иметь пищеварение… Но, видите ли, пока что я с этим мирюсь и буду защищать Куна, ибо вместе с ним легче вести работу, чем без него. А потом… потом история скажет свое слово, — закончил он торжественно и стал прощаться: — Завтра вечером в восемь часов, в кондитерской. Комиссия собирается к девяти.

Мартон подождал Тимара у ворот. Они молча пошли по Стефанскому проспекту.

— Слушай, — заговорил Тимар, когда они уже были далеко от дома Деме, — собственно говоря, кого дурачат эти сумасшедшие — друг друга или нас?

— Кто как, — ответил тихо Мартон. — Деме и на самом деле сумасшедший. Сошел он с ума оттого, что ему не удалось попасть в вожди мировой революции. Его «ограбили» также и по части руководства венгерской революцией. «Ограбили» — это его собственное выражение. Куна он ненавидит. На этом он и помешался. Сумасшедший ли тот военный, в очках, или что-нибудь еще похуже — я не знаю. Его слова свидетельствуют о том, что он — сумасшедший, но его поступки говорят о его полной нормальности. Он занят исключительно тем, что время от времени занимает крупные суммы у Деме, который в свою очередь шантажирует свою бабушку.

— А цифры, которые он представил…

— Номера телефонов, — усмехнулся Мартон. — У него нет ни одной души… Меня направил сюда Андрей, которому Деме не дает покоя. То он предлагает всеобщую забастовку, то вооруженное восстание. Инициатором всех этих грандиозных планов является тот самый Леготаи, имя которого упоминалось сегодня.

— Ну, а что это за мальчики? Ведь там было около десятка молодых рабочих?

— Да. Эти верят искренно. Они попадаются на удочку каждого сумасшедшего, каждого мерзавца. Они рвутся участвовать в революционной работе и не знают дороги. Ты не можешь себе представить, что творится сейчас в нашем городе! Мне известна одна «партия» в Кебане. «Партия» насчитывает семь членов, больше принимать они не хотят. Эти семеро выработали «наивернейший» план, как проложить дорогу к Советской России через Румынию. Двое из них работают в большом продовольственном магазине и систематически крадут сыр, колбасу и сардинки для «снабжения партии». Для снабжения будущей Красной армии уже накоплено около десяти кило провианта.

— Скажи, Мартон, где ты работаешь?

— Нигде. Я безработный, — ответил Мартон почти шопотом. — У меня нет приличных документов. Под моей настоящей фамилией меня разыскивают.

— Гм… Но почему же товарищи не достанут тебе какое-нибудь удостоверение?

Мартон промолчал. Но когда Тимар настойчиво повторил вопрос, он ответил:

— Все не удосужатся. Давно уже собираются сделать это, но что-нибудь всегда мешает. Приедет ли товарищ важнее меня или же менее ловкий, которому без документа никак не пробиться… А я ведь как-то существую. Когда-нибудь наверняка дойдет очередь и до меня.

— А на что же ты живешь?

— Сам не пойму.

— Но все же?

— Прости, я занят, спешу, — ответил Мартон и, не прибавив ни слова, оставил Тимара одного.

— Из этого, брат… из этаких дел ровно ничего не выйдет, — говорил Тимар Андрею, измотанному трехдневной болезнью.

— Сам понимаю. Я несколько недель не сплю как следует, все думаю, как нам найти выход.

Выслушав рассказ Тимара о его встрече с Деме, Киш сказал:

— Ты должен радоваться, что попал к сумасшедшим, а не к провокаторам. Ведь и это могло бы случиться. Однажды меня спутали с человеком, у которого тоже было в распоряжении тридцать тысяч вооруженных людей. Я был счастлив, когда оказалось, что все дело было лишь в том, что начальнику этих тридцати тысяч вооруженных не хватало денег заплатить за квартиру… К сожалению, наше положение таково, что на одного товарища приходится полтора провокатора. Удивительно ли это? Нет. В подпольной работе у нас не было никакого опыта. А бороться сейчас против белого террора без опыта подполья… Голос авантюристов и маньяков сегодня еще звучит громче нашего, но… Завтра ты мне нужен будешь по серьезному делу. Завтра — воскресенье. Приходи ко мне утром, часам к десяти.

— Отлично. Приду. Но на мой вопрос ты так-таки не ответил.

— Ты как будто спрашивал, каким образом мы можем очистить рабочее движение от этой оравы сумасшедших? Очень простым: мы должны создать настоящую партию.

В «Зеленом охотнике» — большом ресторане городской рощи совершенно пусто. Двор занесен снегом и ничто там не напоминает ни штаб-квартиры воинственных стачечников, ни места веселых рабочих вечеринок. Там не течет больше кровь, пролитая штыками жандармов или поссорившихся из-за своих любовниц солдат. Из-под легкого снежного покрова чернеет земля. «Зеленый охотник» погружен в сон, он словно вымер. В натопленной, даже слишком натопленной распивочной лишь один столик занят одиноким гостем, смуглолицым господином в котелке.