Тисса горит
Шрифт:
Французский полковник Викс — представитель Антанты:
— Французы! О, это друзья Карольи!
Цветные французские войска, африканские сапоги идут на Будапешт.
…Плевать французам на Карольи!
Народное революционное правительство закрывает «Красную газету».
Да здравствует демократия!
На всех перекрестках выкликают название «Красной газеты».
На проспекте Ваци забастовка.
Доклад Бела Куна: «Вильсон и Ленин».
…Диктатура пролетариата?..
Пароль социал-демократов: «Коммунисты — контрреволюционеры слева».
«Вся власть рабочим,
«Вассалы Москвы!»
…Национализация?..
«Контрреволюционеры слева!»
«Купленные на русские деньги!»
«Офицер стрелял в Гибора Самуэли!»
Шесть офицеров одновременно стреляли в Бела Куна.
Бывший военный министр арестован.
Министр финансов, радикальный буржуа, говорит о неслыханном еще в мировой истории подоходном налоге.
Социал-демократ, «товарищ» Гарами, министр торговли, подарил угнетаемым рабочими фабрикантам несколько миллионов.
Крестьяне захватили тысячи гектаров латифундий.
…Крестьянская революция?..
Батальон добровольцев брошен против крестьян.
«Вся власть рабочим, солдатским и крестьянским депутатам!»
«Париж, помоги! Париж! Париж! Помоги!»
Вильсон.
Москва.
Ленин.
Экстренный выпуск: «Сенсация! Безнадежно влюбленный стрелял в знаменитую драматическую актрису Фриду Гомбасеги. Актриса тяжело ранена».
Коммунистическая военная демонстрация.
«Смерть буржуазии!»
«Союз пробуждающихся мадьяр».
Пароль социал-демократической партии Венгрии: «Партийное единство — во что бы то ни стало!»
«Вся власть рабочим, солдатским и крестьянским депутатам!»
Интервью с горничной Фриды Гомбасеги.
Вильсон.
Москва.
Ленин.
«Нет! Нет! Никогда!»
«За работу! Хлеб на исходе!»
…Румыния?..
…Сербия?..
…Чехо-Словакия!..
Вильсон.
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Вильсон.
Москва.
Ленин.
В трамвае разговорились двое молодых рабочих. Выясняется, что один из них социал-демократ, другой — коммунист. Тотчас же вспыхивает спор: диктатура или демократия?
Демократия!
Диктатура!
— Диктатура всегда несправедлива. Народ должен всеобщим голосованием решить свою судьбу!
— А почему в таком случае правительство запрещает наши собрания? Почему конфискует наши газеты? Как может народ выбирать, не зная, кого выбирает, не зная нашей программы? Почему вы препятствуете ему ознакомиться с нашей программой? Попробуйте-ка выбрать из двух пачек табаку, когда одну ты можешь взять в руки и обнюхать, а как только потянулся за другой, так тебя сразу же по башке. Где же тут свобода выборов?
— Это другой вопрос, — отлынивает социал-демократ.
— Нет, не другой, а тот же самый, — горячится коммунист.
Сидящие в трамвае рабочие, слушавшие до сих пор безучастно, вмешиваются в спор и поддерживают коммуниста.
Готтесман — социал-демократ — выходит из вагона. На следующей остановке схожу и я. Тут я поджидаю, пока Готтесман меня догонит. Затем мы садимся в следующий трамвай и снова затеваем спор: диктатура или демократия?
«Нет! Нет! Никогда!»
«За
работу! Хлеб на исходе!»Париж.
Вильсон.
Москва.
Ленин.
Я жил в Буде у старухи, которая только и знала обо мне, что я приехал из Трансильвании, откуда бежал, спасаясь от румын. Работы у меня было за глаза довольно. Днем я разносил газеты и листовки по заводам, ночью расклеивал плакаты, а в свободное время ездил в переполненном трамвае и спорил с Готтесманом или с кем-либо другим, кто бывал свободен.
Иногда приходилось ездить в провинцию с листовками. Я побывал в Мишкольце, в Цетлиде и в Солноке.
В Солноке я был арестован. На третий день мне удалось освободиться, — по всей вероятности благодаря тому, что во время допроса я устроил чиновнику огромный скандал за то, что при аресте мне нечаянно дали по уху.
В секретариате партии, помещавшемся по Вышеградской улице, мне редко приходилось бывать. Газеты и листовки я получал на частной квартире. Там же помещалась партшкола, и помимо меня еще девять молодых рабочих учились всему, что нужно знать агитатору.
На этой же квартире жил офицер, недавно возвратившийся из русского плена. По распоряжению партии он записался в «Союз пробуждающихся мадьяр». Он передал мне распоряжение вступить в «Свободную ассоциацию демобилизованных солдат».
Среди демобилизованных было легко работать. Когда они вернулись с фронта, то сразу же наелись до отвала, получили по нескольку крон и могли ехать куда глаза глядят. Раздобыть работу было очень трудно, да большинство из них и не желало работать.
Покинуть Будапешт в то время было делом нелегким, потому что со всех сторон наступали враги-оккупанты. Каждый приходивший в Будапешт поезд был переполнен беженцами.
Неоккупированной страны с каждым днем оставалось все меньше и меньше.
— В окопах нам угрожала смерть, и здесь нам грозит смерть, да еще голодная смерть. Теперь я могу свободно выбирать, что лучше: там помирать или здесь!
— Эх, товарищи, горькая наша доля!
— Мы своей революцией гордимся, а что она нам принесла? Только то, что, мы теперь имеем право кричать: «Да здравствует революционное правительство!» А что нам дало это правительство? Хочет оно нам помочь?
— Хочет-то хочет, да нечем.
— Как нечем? Пусть правительство отдаст нам одну какую- нибудь улицу, где живут богачи. На одной только улице мы найдем достаточно, чтобы и самим разбогатеть и правительство обогатить.
— Ну, братцы, грабеж — это тоже не дело.
— А много ты добьешься своими криками в честь правительства?
— Бояр-румын да чехов надо же выбить из страны!
— Ну, это сделают чешские и румынские солдаты, если обратить штыки в другую сторону. А мы уж как-нибудь сами наведем порядок у себя, в Будапеште.
Мы демонстрировали без оружия на проспекте Андраши. Бесчисленные колонны оборванных безоружных солдат двигались по проспекту.
Шли мы мирно, никого не трогали; никому никакого вреда не причиняли. Маршировали даже без песен, и все же разгуливавшая публика кинулась в подворотни, а в богатых магазинах стали поспешно спускать железные ставни.