Тьма чернее ночи

Фауккс резко встал, словно выражая протест:

– Сэр, для вас абсолютно неправильно подходить к столу защиты и…

– Два часа назад он заключил сделку. И выкладывает все. – И снова Босх игнорировал Фауккса, глядя только на Стори. – Так что я тоже предлагаю сделку. У вас минут пять, чтобы подойти к Лэнгуайзер и Крецлеру и согласиться на признание в убийстве Кременц и Лопес.

– Это нелепо. Я подам жалобу судье.

Теперь Босх посмотрел на Фауккса:

– Давайте. Но это ничего не изменит. Пять минут.

Босх отошел к столу секретаря суда перед скамьей судьи. Сбоку лежала груда вещдоков. Босх просматривал их, пока не нашел нужный плакат. Взял его и отнес к столу защиты. Фауккс все еще стоял, но наклонился, чтобы Стори мог что-то шептать ему на ухо. Босх бросил на стол плакат с увеличенной фотографией книжного шкафа в доме Стори. Постучал пальцем по двум книгам на верхней полке. Заголовки на корешках читались вполне ясно. Одна книга называлась «Искусство тьмы», другая просто «Босх».

– Вот они, твои прототипы.

Оставив вещественное доказательство на столе защиты, он направился было обратно к столу обвинения. Однако, сделав пару шагов, вернулся и оперся ладонями на стол. Посмотрел прямо на Стори. И заговорил, немного повысив голос, так, чтобы Макэвой расслышал на галерее для прессы.

– Знаешь, в чем была твоя главная ошибка, Дэвид?

– Нет. – В голосе Стори звучала насмешка. – Скажи, сделай милость.

Фауккс тотчас же схватил клиента за руку, призывая к молчанию.

– Наброски для Таферо, – произнес Босх. – Знаешь, что он сделал? Пошел и положил эти твои рисуночки прямо в свою банковскую ячейку в «Сити нэшнл банк». Он знал, что они могут пригодиться – и они, разумеется, пригодились. Сегодня утром он использовал их, чтобы самому откупиться от смертного приговора. А что используешь ты?

Во взгляде Стори что-то дрогнуло. Сомнение. Нерешительность. Всего на мгновение. Но этого было довольно. Босх понял, что все кончено. Стори тоже знал это.

Босх выпрямился и мимоходом посмотрел на часы, потом на Фауккса:

– Осталось три минуты, мистер Фауккс. На кону жизнь вашего клиента.

Он вернулся на свое место и сел. Крецлер и Лэнгуайзер наклонились к нему, но Босх покачал головой:

– Давайте-ка просто посмотрим, что будет.

За следующие пять минут он ни разу не взглянул на стол защиты. Слышал приглушенные голоса и шепот, однако слов разобрать не мог. Зал суда заполняли зрители и представители прессы.

За столом защиты – молчание.

Ровно в девять утра дверь позади скамьи присяжных открылась, и судья Хоктон легко взбежал по ступеням к своему месту. Сел и окинул взглядом столы обвинения и защиты.

– Дамы и господа, мы готовы к приходу жюри?

– Да, ваша честь, – ответил Крецлер.

За столом защиты – молчание. На лице Хоктона отразилось некоторое удивление.

– Мистер Фауккс? Могу я пригласить присяжных?

Босх откинулся назад, чтобы видеть защитников. Фауккс ссутулился в кресле – никогда раньше он не позволял себе в зале суда такой позы. Локоть поставил на подлокотник, руку поднял. Он крутил в пальцах ручку и, казалось, погрузился в глубокие, гнетущие размышления. Его клиент напряженно застыл рядом.

– Мистер Фауккс? Я жду ответа.

Фауккс наконец поднял взгляд на судью. Очень медленно встал с места и подошел к трибуне.

– Ваша честь, позвольте на минутку подойти к вам?

Судья казался и любопытным, и раздраженным. Существует общепринятая практика процессов: все не подлежащие оглашению ходатайства подаются к 8.30 утра, чтобы их можно было обдумать и обсудить в кабинете судьи, не отнимая времени у суда.

– Это нельзя обсудить в открытом судебном заседании, мистер Фауккс?

– Нет, ваша честь.

– Отлично. Давайте.

Хоктон взмахнул обеими руками, словно приказывал грузовику дать задний ход.

Юристы подошли к судье. Со своего места Босх видел их лица и догадывался, о чем там шепчутся. Фауккс казался мертвенно-бледным, а Крецлер и Лэнгуайзер после нескольких слов словно вдруг стали выше ростом. Лэнгуайзер даже оглянулась на Босха, и он увидел победный блеск в ее глазах.

Он внимательно посмотрел на обвиняемого. Дэвид Стори медленно повернулся, и их глаза встретились в последний раз. Босх не улыбался. Не моргал. Он ничего не делал – только смотрел. В конце концов Стори первым отвел глаза и уставился на лежащие на коленях руки. Босх ощутил пробежавшую по телу дрожь. Ему уже случалось испытывать такое – когда перед ним на мгновение возникало обычно скрытое лицо чудовища.

Консультации закончились, обвинители быстро пошли к своим местам; возбуждение сквозило в их походке и на лицах. Джон Ризн Фауккс, напротив, будто с трудом передвигал ноги.

– Вот и все, Фауккс, – вполголоса проговорил Босх.

Лэнгуайзер схватила Босха за плечо.

– Он собирается признаться, – прошептала она возбужденно. – Кременц и Лопес. Когда ты подошел туда, ты предложил назначение наказаний с последовательным или одновременным их отбыванием?

– Ни того ни другого.

– Ладно. Мы просто согласились на одновременное, но идем в кабинет судьи вырабатывать детали. Сначала нужно официально обвинить Стори в убийстве Лопес. Хочешь пойти и произвести арест?

– Как угодно.

Босх знал, что это просто юридическая формальность. Стори уже находился под стражей.

– Ты заслужил, Гарри. Мы хотим, чтобы ты был там.

– Превосходно.

Судья один раз ударил молотком, привлекая внимание присутствующих. Репортеры на галерее для прессы подались вперед. Они понимали: происходит что-то серьезное.

– Объявляется перерыв до десяти часов, – объявил судья. – Сейчас я приглашаю стороны в мой кабинет.

Он вскочил и быстро спустился по трем ступеням к задней двери – раньше, чем полицейский успел объявить:

– Всем встать.

46

Маккалеб не приближался к «Попутной волне» даже после того, как с ней закончили детективы и судебные техники. С середины дня до темноты лодка находилась под наблюдением репортеров и телевизионщиков. Стрельба на борту плюс арест Таферо и внезапное признание вины Дэвидом Стори превратили яхту в главную звезду истории, быстро развивавшейся в течение дня. Местные каналы вели прямые репортажи из залива на фоне «Попутной волны» с желтой полицейской лентой, натянутой поперек двери салона.

Почти всю вторую половину дня Маккалеб прятался на шлюпке Локриджа, а если высовывал голову в люк, чтобы посмотреть, что происходит на улице, то надевал мягкую шляпу из запасов Бадди. Уехав из управления шерифа и добравшись до залива раньше прессы, Маккалеб отыскал Бадди и извинился за предположение, что это напарник допустил утечку по делу Ганна. Бадди, в свою очередь, извинился за использование «Попутной волны» и каюты Маккалеба для эротических свиданий с массажистками. Маккалеб пообещал сказать Грасиеле, что был не прав насчет источника утечки информации. Он также пообещал не рассказывать ей о массажистках. Бадди не хотелось бы, чтобы Грасиела думала о нем хуже, чем, возможно, уже думает.