Тьма миров

— Гошка, ну где же ты? Куда ты мог деться? Это я во всём виновата… Но где бы ты ни был, я найду тебя, и мы вместе…

Шепот прервался тихим всхлипом, больно хлестнувшим по сознанию Каджи.

Вот оно! То важное, основополагающее, мироопределяющее, что выветрилось из памяти, но о чем Гоша должен, нет — обязан был помнить. Мальчик узнал голос ветра, несомненно, принадлежавший Янке. Как он вообще умудрился забыть о ней?! А подружке однозначно требуется его помощь. Да и он сам в ней нуждается не меньше. Короче, им не обойтись друг без друга!

Гоша рванул вперед, ориентируясь на постепенно усиливающиеся всхлипывания, перемежаемые сумбурными обрывками мыслей, не поддающимися членораздельной расшифровке, да клочками воспоминаний. Эти клочки хоть и казались парнишке знакомыми по форме, так как в большинстве памятных событий он принимал самое непосредственное участие, но вот по эмоциональной окраске Янкины эпизоды зачастую существенно отличались от его собственных воспоминаний. Но зато было ясно: Каджи летит в нужном направлении. И он не столько знал об этом, сколько чувствовал.

Сонный город остался позади, и мальчик увеличил скорость полета, покрывая за одну минуту такие расстояния, на которые обычный путешественник потратил бы дни. Но не успел он толком разогнаться, как перед ним возник небольшой замок, примостившийся на плоском приземистом холмике посреди поляны. К входу в цитадель вела узкая дорога, над которой Гоша как раз и летел сейчас. А почти сразу за треугольным зданием начинался лес, густо облепивший невысокий гористый кряж, полукругом охватывающий замок с тыла и флангов.

Юноша облетел крепость вокруг, сканируя своим сознанием исходящие изнутри мысли и чувства Янки. В одном месте они показались ему наиболее сильными и интенсивными. Каджи без стеснения залетел внутрь комнаты через распахнутое настежь окно. И не ошибся. Его лучшая подруга находилась именно в этой комнате замка. Правда, видеть Янку в таком состоянии ему еще ни разу не доводилось.

Девчонка нашлась на просторной кровати под изящно-вычурным балдахином, одетая в длинную, доходящую почти до щиколоток цветастую ночную рубашку из полупрозрачного батиста. Скомканное легкое покрывало грудой вздыбилось у неё в ногах. А сама Лекс уткнулась носом в большую подушку, обхватив ее руками, чтоб не сбежала ненароком, и от души ревела, изредка отпуская пленницу на свободу, чтобы иметь возможность размазать обильно катящиеся слезы ладонью по щеке. Правда, стоит отдать должное колдунье — ревела она хоть и самозабвенно, с упоением, но без истерики и достаточно тихо, чтобы звуки плача не вырвались за пределы богато украшенной спальни.

Именно этот едва слышный плач, а вовсе не интимность обстановки, в которой Каджи довелось застать подругу, так сильно смутили мальчика, что он застыл колышущимся ветерком возле занавесок, едва успев просочиться в комнату. За всё время их дружбы, он только один-единственный раз видел Янку плачущей. Это случилось почти два года назад, когда Гордий Чпок, с которым их компания перманентно враждовала в Хилкровсе, разорвал пополам фотографию родителей близняшек. Но тогда из глаз первокурсницы катились всего лишь крупные слезы обиды и досады, и не было в них нынешней горечи, словно от невосполнимой утраты. И то Гоше в тот раз нестерпимо захотелось собственноручно размазать обидчика тонким слоем по стенам Хилкровса. Размазать — не размазал, естественно, но по наглой физии настучал основательно, чтоб совесть у Чпока очнулась от летаргического сна. На короткое время помогло. А вот сейчас, глядя на безутешную подругу, ему самому вдруг захотелось присоединиться к ней, чтоб реветь слаженным дуэтом. И что хуже всего, кулаки почесать не об кого, разве только о себя самого.

Янка еще раз всхлипнула, прерывисто вздохнула и, оттолкнув от себя основательно промокшую подушку, села, привалившись спиной к высокой дубовой спинке кровати, украшенной фигурной резьбой, неброской инкрустацией и прочими финтифлюшками, символизирующими розочки, тюльпаны и еще множество каких-то неведомых цветочков. Колдунья смахнула с глаз остатки слез, печально перевела дыхание, шмыгнув носом, и неожиданно с силой дернула себя за прядь волос, болезненно поморщившись. А потом она тихо произнесла вслух, слегка хрипловатым голосом:

— Хватит нюни разводить! И нефиг всемирный потоп из слез устраивать. Бывало и похуже, прорвемся. Завтра же нужно начать искать Гошу. Рано или поздно отыщется, как миленький. Куда ему с подводной лодки деваться-то? А вместе мы из любой передряги выкарабкаемся. Так что Апокалипсис местного масштаба временно отменяется по техническим причинам, — девушка ударила кулаком по подушке и грозно нахмурилась. — И если кто-то этим недоволен, особенно Вомшулд, то обращайтесь ко мне лично в письменном виде. Так уж и быть, пойду навстречу: обеспечу недовольного персональным Светопреставлением, уютненьким склепом в самом глубоком мрачном подземелье и бессрочной турпутевкой на жаркие курорты Преисподней.

Лекс даже самую малость улыбнулась краешками губ, что после произнесенных слов выглядело несколько зловеще. Правда, спустя секунду, колдунья вновь уткнулась лицом в ладони, а её плечи вздрогнули от очередного всхлипа.

Каджи наконец-то вышел из оцепенения и легким дуновением ветерка прошмыгнул вглубь комнаты. Приблизившись к подруге, он ласково погладил её по волосам мягкими неспешными потоками теплого воздуха и мысленно произнес:

— Не плачь, Янка. Обещаю, я найду тебя, где бы ты ни находилась. А потом мы вместе вернемся домой…

Юная колдунья встрепенулась и резко вскинула голову, затуманенным слезами взором всматриваясь в полумрак комнаты, освещаемой одиноко горящей свечой на прикроватной тумбочке да призрачным лунным отблеском. Спустя пару гулких ударов сердца серо-голубые глаза Лекс залучились радостью, но словно еще не до конца веря своим ощущениям, она тихонечко и вкрадчивого поинтересовалась:

— Гошка? Ты здесь? Или не здесь? — и уже почти в полный голос твердо приказала: — А ну живо отвечай! Где ты сейчас находишься, боец невидимого фронта?!

При всем своем желании, даже если бы мальчик знал, кто он такой и где сейчас находится, ответить Каджи уже ничего не мог. Его туманную дымку самосознания грубо оторвало от Янкиных волос, приятно пахнущих малиной, и стремительно затягивало в жерло бездонной черной дыры, напрочь лишив способности осмысленно думать, не давая даже пошевелиться, крепко стиснув пустотой со всех сторон, и пресекая малейшие попытки к сопротивлению болезненными ментальными подзатыльниками. И лишь только одна удивленная мысль до сих пор продолжала пульсировать внутри Каджи, после того как он прикоснулся к Янке: «Почему её чувства до краев затоплены тревогой за его судьбу, но в них нет даже и капельки страха за свою собственную участь?». Но уже через короткий промежуток времени искорка изумления угасла во тьме, а Гоша полностью отключился, прекратив свое нынешнее существование.

…Сознание вернулось в тело резко, как нанесенный профессиональным садистом удар под дых, и так же болезненно. Голова парнишки просто-напросто раскалывалась от нестерпимой боли в затылке, словно туда вбили длинный раскаленный гвоздь, а теперь еще и усердно вращали его. Если так и дальше дело пойдет, то мозги расплывутся в черепушке-миксере желеобразной массой. Каджи захотелось застонать погромче, скрежетнуть зубами, скалывая эмаль, чтобы спустить пар, но он с трудом сдержался, ощутив чье-то присутствие рядом с собой. Вместо этого Гоша медленно, словно нехотя, раскрыл веки.