Тьма над Лиосаном
Шрифт:
— Я сознаю свой долг, — заявил, распрямляясь, Ульфрид.
— Разумеется, — согласилась она, — и потому понимаешь, что человек, засыпающий стоя, плохой караульный. В оружейной сейчас находятся Аделяр и Алефонц. Передай им, что я велела тебе идти отдыхать. Пусть кто-либо из них займет этот пост. Не мешкай, ступай. Мы пока здесь побудем.
Ульфрид попытался что-то сказать, потом махнул рукой и прислонил копье к парапету.
— Я пришлю Аделяра, — выдавил он из себя.
Наблюдая, как огорченный солдат спускается вниз по узким ступеням, Сент-Герман опечаленно произнес:
— Ее не спасти.
— Христос Непорочный спасет ее, но только уже в раю, — ответила, покачав головой, Ранегунда. — А дети лишатся матери. Им придется привыкать к другой женщине. — Она помолчала и вновь заговорила, обращаясь скорее к себе, чем к кому-то: — У жены Руперта на руках четверо ребятишек, ей не управиться с дополнительными тремя. Жена Фэксона в положении, Ньорберта тоже донашивает дитя. Сигарда — вот кто, возможно, возьмется за ними ухаживать: ее собственные дети уже выросли, а капитан Мейрих слепнет. Ей так и так вскоре придется искать себе хоть какое-нибудь занятие, чтобы не быть обузой для всех.
— А кто же заменит Мейриха на посту капитана? — спросил Сент-Герман.
— Возможно, Амальрик… если мне будет позволено выбирать, — ответила Ранегунда. — Но прежде я должна спросить брата. — Она наклонилась над зубцами стены, с нарочитым вниманием всматриваясь в основание северной башни.
— Вы думаете, брат может с вами не согласиться? — поинтересовался с осторожностью Сент-Герман.
— Амальрик это Амальрик, — неохотно произнесла Ранегунда. — Он почитает и старых богов, и Христа. Гизельберт о том знает. Он может не захотеть, чтобы наших солдат возглавлял такой человек.
— И вас это беспокоит?
— Больше всего меня беспокоит, как бы Мейриха не заместил такой капитан, который скорее станет молиться, чем поведет людей в бой, — резко ответила Ранегунда. — Но это выяснится только тогда, когда снег растает, то есть когда я сумею добраться до монастыря Святого Креста.
Она принялась расхаживать вдоль амбразур — отчасти, чтобы обрести душевное равновесие, но в большей степени, чтобы согреться, ибо морской северный ветер с поразительной легкостью пронизывал ее плащ, как, впрочем, и камзол, и нательную блузу.
— А что будет до тех пор? — прозвучал новый вопрос.
— А до тех пор я велю Амальрику исполнять обязанности капитана, хотя и не присвою ему это звание и не дам никаких привилегий, — ответила Ранегунда. — Он будет вынужден исполнять мой приказ, пока я не посоветуюсь с братом. А потом может потребовать окончательного решения. Это его право. — Она уже вся дрожала, но продолжала расхаживать, убыстряя шаги и похлопывая руками по бедрам. — Гизельберту больше нравится Ульфрид. Он покладист и молится лишь Христу. Но Ульфриду предстоит похоронить жену, и солдаты за ним не пойдут, опасаясь, что скорбь его наведет на них порчу.
У основания лестницы возник Аделяр.
— Герефа! К вам тут пришли! Из деревни! — кричал он на бегу.
— Кто пришел? Деревенский староста? Орманрих? — прокричала в ответ Ранегунда.
— Да! — Аделяр уже поднимался по лестнице, перескакивая через ступени. Добежав до копья, солдат отер рукой лоб. — Он говорит, это срочно.
— Он объяснил, в чем дело? — спросила Ранегунда.
— Нет. — Аделяр потряс головой. — Он скажет об этом лишь вам.
Ранегунда
кивнула и пошла к лестнице, знаком велев Сент-Герману следовать за собой.— Ладно, сейчас разберемся. Смотри, чтобы все было в порядке, хотя у тебя выдался достаточно трудный денек.
— Это пустяк, когда знаешь, что дома тебя ожидает горячий медовый напиток, — засмеялся в ответ Аделяр и отсалютовал копьем уходящим.
Спускаться вниз по крутым узким ступеням было для Ранегунды сплошным испытанием стойкости. Она сосредоточила все внимание на слабом колене и заговорила лишь во дворе:
— Орманрих неплохой человек. Осмотрительный, благоразумный.
— Превосходные качества, — откликнулся Сент-Герман, понимая, что за этим последует. — Но он недолюбливает иноземцев и, пожалуй, откажется разговаривать с вами при мне.
Ранегунда досадливо дернула головой.
— В этом вы правы. Если в деревне что-то стряслось, вам лучше не попадаться ему на глаза. Он может связать дурное событие с вами.
— В таком случае я, с вашего позволения, удаляюсь, — сказал Сент-Герман. — А вы постарайтесь растолковать этому доброму человеку, что держите меня ради выкупа, вот и все.
Укол в этой фразе был едва ощутимым, но Ранегунда резко вскинула голову.
— Да. Именно ради выкупа. Это все объяснит.
Она покраснела и поспешила свернуть в проулок между пекарней и домом, в котором обитали повара и кузнец.
Одна створка крепостных ворот была приоткрыта, в просвете виднелись Рейнхарт и Калфри, возле них переминался с ноги на ногу Орманрих. Черты лица его, обычно невыразительные, сейчас словно сделались глубже; большие грубые руки нервно теребили пояс. Как только Ранегунда приблизилась, он упал на колени и, крестясь, торопливо пробормотал:
— Да защитит тебя Господь, сестра наша, герефа!
— И тебя также, — откликнулась Ранегунда, перекрестившись в ответ. — Поднимись и скажи, почему ты пришел.
— При этих людях? — спросил обеспокоенно староста, но все-таки встал.
— Если они тебе не мешают, — ответила Ранегунда. — Или приказать им уйти?
Орманрих кашлянул.
— Нет, не надо. Они солдаты и могут что-нибудь подсказать. — Он снова покашлял — то ли из-за волнения, то ли от начинающейся простуды. — В прошлую ночь возле деревни ходили чужие, близ того места, где возводится частокол. Они что-то вынюхивали, и мы все думаем, что это разведчики из большой разбойничьей шайки. Нам удалось отпугнуть их, но они могут вернуться и привести с собой остальных. В этом случае дома наши спалят, как это не раз бывало с другими деревнями, а нас убьют или продадут в рабство. И между лесом и крепостью не останется никого.
Орманрих умолк и с облегчением перевел дух. Речь его явно была затвержена наизусть. Он замер, не сводя глаз с Ранегунды.
Та постаралась не показать, что новость ее взволновала.
— Сколько их было? — спросила она.
— Четверо, — ответил Орманрих. — Столько, во всяком случае, мы насчитали. Они скрылись, прихватив с собой овцу и козу. Овечка, правда, молоденькая, но коза хорошо доилась. Это утрата для нас.
— Понимаю, — Ранегунда обдумывала известие. — Почему ты решил, что это разведчики, а не обычные оборванцы? Многие ищут поживы в голодные времена.