Тьма надвигается

– Да, если только их чародеи не дрыхнут на вахте, – ответил Фернао.

Капитан «Пантеры» облегчил душу еще раз.

– Это, – он все еще пытался бодриться, – случайно не наш альгарвейский конвой?

Фернао нахмурился снова – такая мысль ему в голову не пришла – и сосредоточился на амулете.

– Мне кажется, это не альгарвейцы, – промолвил он наконец, – но точно не скажу. У Сибиу и Альгарве свои приемы становой магии, от наших они не сильно отличаются. Но не валмиерские, точно: у Валмиеры и Елгавы особый стиль.

Рохелио спустился с мостика, чтобы не надрывать горло.

– Сибы, точно, – предрек он. – Вот сейчас станет интересно.

– Мы же нейтральная страна, – напомнил Фернао. – Сибиу нуждается в торговле с нами больше, чем Альгарве: их острова далеко не все родят, в чем нуждается страна. Если они заградят нам путь, то попадут под эмбарго. Надо быть дураком, чтобы полагать, будто король Витор станет попусту бросаться подобными обещаниями, – а сибы не дураки.

– У них война, – ответил Рохелио. – Когда воюешь – головой не думаешь. Всякий, кто об этом забывает, – точно дурак, дражайший мой чародей.

– Вполне возможно. – Фернао отвесил ему церемонно-вежливый поклон. – Но вот что я скажу вам, дражайший капитан: если Сибиу начнет очень сильно мешать лагоанской торговле, король Витор не ограничится эмбарго. Он вступит в войну… и тут уже сибам надеяться не на что.

– Сибиу против нас и Альгарве? – Рохелио поджал губы, потом кивнул. – Да, вы правы, хотя якорь мне в глотку, если мне по душе мысль о союзе с королем Мезенцио.

– Мы будем не союзниками, а совражниками, – ответил Фернао. – Ункерлант и Куусамо воюют с Дьёндьёшем, но они не союзники.

– А вы бы стали заключать союз с Ункерлантом? Да я скорей стисну зубы и поцелую Мезенцио в лысину, – огрызнулся Рохелио и тут же оскалился в жуткой гримасе. – Но если сибы подговорят Куусамо ударить нам в спину…

– Не будет такого, – возразил Фернао и понадеялся про себя, что окажется прав. Во всяком случае, у него была причина так думать: – Куусамо не станет воевать на два фронта.

Капитан хмыкнул.

– Ммм… может быть. Я бы на два фронта точно воевать не хотел. Царской брадой клянусь – я и на один-то фронт рваться не стану.

Его прервал окрик с «вороньего гнезда»:

– Два корабля на западном горизонте! Похожи на сибианские фрегаты!

Рохелио кинулся на мостик.

Фернао глянул на запад. Тощие акульи силуэты быстро приближались. Без сомнения – сибианские фрегаты, ощерившиеся станковыми жезлами и баллистами, чьи сверкающие снаряды могли изувечить торговый корабль с расстояния в несколько миль. «Пантера» не могла ни скрыться от преследователей, ни сражаться с ними.

– Почтенный чародей, нас вызывают по кристаллу, – окликнул его Рохелио. – Вы же говорите по-сибиански? У меня выходит скверно, а лагоанского тот ублюдок, с которым я беседую, почти не понимает.

– Говорю.

Фернао поспешил на мостик. Сибианский, альгарвейский и лагоанский языки были сродственны, но первые два походили друг на друга, как родные братья, в то время как лагоанский приходился им седьмой водой на киселе, растерявшей общие для всего семейства склонения и обильно пополнившийся куусаманскими и каунианскими корнями.

Из кристалла «Пантеры» на чародея смотрел мужчина в иссинязеленом мундире военно-морского флота Сибиу. Фернао представился на его родном языке, после чего перешел к делу:

– Кто вы и чего требуете?

– Капитан Пропатриу, фрегат королевского флота Сибиу «Пронзающий», – ответил моряк. Слова его эхом отдавались в тесном шаре. – Ложитесь в дрейф и будьте готовы принять на борт наших инспекторов.

Когда чародей перевел, Рохелио решительно мотнул головой.

– Нет, – промолвил Фернао. – Мы направляемся по своим законным делам. Не вмешивайтесь или пеняйте на себя.

– Вы направляетесь в Альгарве, – возразил капитан Пропатриу. – Мы обыщем ваше судно.

– Нет, – повторил Фернао. – По распоряжению короля Витора мы не потерпим никаких препон нашей торговле с любойиз держав и готовы подкрепить свое решение эмбарго – или более серьезными мерами. Может ли Сибиу позволить себе это?

– Вонючие надменные лагоанцы, – пробормотал Пропатриу. Фернао сделал вид, будто не слышал. Видно было, как сибианский моряк берет себя в руки.

– Ждите, – бросил тот в толщу кристалла, и отполированный камень опустел.

– Что он делает? – спросил Рохелио.

– Вызывает базу и просит инструкций, если я не ошибаюсь, – отозвался чародей, подумав, что если он ошибается, то скоро здесь будет жарко.

Однако несколько минут спустя капитан Пропатриу опять проявился в кристалле.

– Продолжайте движение, – проскрежетал он с явной ненавистью, добавил: – Под мои проклятья! – и сгинул вновь.

Рохелио и Фернао разом облегченно вздохнули. «Пантера» проскользнула между бортами сибианских кораблей и помчалась в направлении Альгарве.

Глава 2

Из дворца царя Шазли Хадджадж выезжал в ункерлантское посольство со всем энтузиазмом человека, собравшегося вырвать себе зуб. К великому южному соседу Зувейзы он относился с настороженностью и опаской, примерно как домашняя кошка – к поселившемуся по соседству льву, и царь Шазли, равно как любой зувейзин, имеющий в голове хоть гран здравого смысла, вполне эту точку зрения разделял.

Солнечные лучи падали почти отвесно с лаково-синих небес: Зувейза простиралась на север дальше, чем любая другая держава континента Дерлавай. Невзирая на блеск светила, большинство прохожих на улице было облачено лишь в широкополые шляпы и сандалии, не прикрыв тело ни единой ниткой. Темная кожа позволяла им без труда переносить самое жаркое солнце.

Из уважения к обычаям Ункерланта Хадджадж накинул ситцевую рубаху, прикрывавшую тело до самых колен. Какой смысл людям носить одежду, он не мог понять до того, как впервые провел зиму в университете Трапани, еще до начала Шестилетней войны. Какой смысл носить одежду в зувейзинском климате, он не мог понять до сих пор, но что поделаешь – такова плата за дипломатическую карьеру.

У дверей посольства стояли в карауле ункерлантские солдаты. Они тоже были одеты: в сланцево-серые мундиры, ошеломительно неуместные в городе белой известки и сверкающего золотом песчаника. Под мышками и на груди у них проступали окаймленные белесым мокрые пятна пота. Страдая от невыносимой для них жары, солдаты стояли совершенно неподвижно – только глаза жадно следили за проходящими мимо симпатичными молодыми зувейзинками. Хадджадж посмеялся – про себя, там, где это незаметно.