Тьма века сего

Ответить Мартин или не успел, или не собирался вовсе: тихо и многозначительно кашлянув, он едва заметно кивнул в сторону, где среди деревьев и редкого кустарника Курт не сразу разглядел высокую тонкую фигуру.

— Вот видишь, никто его не съел, — отметил Курт и неспешно двинулся навстречу стригу.

Мартин снова не ответил и молча зашагал рядом, на ходу обернувшись на неподвижно стоящего посреди лагеря Гейгера.

— Он отчего-то взволнован приездом папеньки едва ли не больше самого философа, — согласно кивнул Курт. — Быть может, не так уж равнодушно он воспринимает свое пребывание здесь…

— Полагаешь, он все же верит, что Грегор ходит по Пределу? — уточнил Мартин тихо. — Боится, что папаша Харт увезет единственного потенциального проводника?

Курт пожал плечами:

— Подозреваю, здесь все в это верят. В том числе Урсула, меня же убеждавшая в том, что мальчишка просто приврал, чтобы покрасоваться.

— А ты?

— Вера — это про другое, — улыбнулся он мимоходом и кивнул приблизившемуся фон Вегерхофу: — Вижу по твоему лицу, что ночка была плодотворной. Или утро?

— Тело унесли в Предел, — сходу сообщил тот.

— Eia [96] , — отметил Мартин, как показалось, без особенного удивления. — Как узнали? Следы? Кровь?

— Кровь. Отыскал ее, впрочем, лишь потому что знал — она должна там быть: несли наверняка быстро, просочилось немного, и капли уже засохли. Пришлось… постараться. Еще лет двадцать назад я бы ничего не обнаружил, просто не сумел бы.

«Еще лет двадцать назад»… От того, как просто, походя, фон Вегерхоф бросил это, Курту вдруг стало не по себе. Двадцать лет. Половина уже прожитой жизни для него, почти вся жизнь для Мартина — и пара мгновений бытия для стрига… И точно такие же два мгновения для многих и многих, кому вот уже полвека противостоит собрание таких же простых смертных…

96

Ого (вот как; ух ты и пр.) (лат.).

— Уверен? — спросил он лишь для того, чтобы что-то сказать и не позволить себе погрязнуть во внезапных невеселых мыслях; фон Вегерхоф кивнул:

— Готов спорить на собственную голову.

— Стало быть, — тихо подытожил Мартин, — кто-то из этих ребят все-таки ходит по Пределу… Грегор Харт?

— С одной стороны, парень не слишком похож на того, кто ночами поедает своих приятелей, — отозвался Курт со вздохом, — но с другой… Будь все преступники и малефики похожи на преступников и малефиков — мы остались бы без работы.

— Кто еще… Гейгер? Эта их матушка Урсула?

— Или безымянный паломник, известный им самим лишь тем, что хорошо чистит котлы после трапезы, и не известный нам вовсе.

— Знаешь, у меня нет твоего опыта… — неуверенно начал Мартин и, помявшись, договорил: — Но какой-то все же есть. И я перечитал все твои отчеты за все годы службы, и не только твои, и мой опыт вкупе с опытом других говорит, что еще ни разу виновному не удалось остаться вовсе неприметным. Они всегда лезут вперед, вольно или невольно, прямо или косвенно. Не готов сказать, что тому причиной — самомнение, нетерпение, неосторожность — но во всех расследованиях, каковые выпадали мне самому и отчеты о которых я видел, виновник всегда так или иначе проявлялся поблизости и привлекал к себе внимание. Тот, кто попадал в поле зрения следствия, всегда был если не виновным, то соучастником, если не соучастником, то свидетелем. Поэтому я бы сосредоточился на этих троих.

— Логика есть, — согласился Курт; обернувшись на Гейгера, медленно бредущего прочь, он переглянулся с выжидающе замершим стригом и подытожил: — Ergo. Берем в разработку матушку, философа и поселенца-неудачника. Опрашиваем паломников поголовно — кто что видел, слышал, знает, подозревает. Александер, покажешь место поедания, а также путь, которым тело несли к Пределу. Мартин?

— И стоит пообщаться с папашей, — добавил тот. — Выждать, дать ему обустроиться и успокоиться — и очень осторожно пообщаться. Надо, наконец, разобраться с философом: если Грегор и впрямь обладает способностью обходить ловушки Предела, вряд ли это умение вскрылось внезапно, и наверняка в его детстве или юности уже были какие-то звоночки, каковым ни он сам, ни его семейство не придавали особого значения, но каковые будут иметь значение для нас.

— Логично, — повторил Курт и кивнул стригу: — Веди. Начнем с еретической трапезной.

Глава 17

До Харта-старшего господа дознаватели добрались лишь на следующий день — опрос паломников оказался делом долгим, нудным и куда более сложным, нежели прежде. Напуганные внезапной активностью инквизиторов и нарушением привычного распорядка, искатели чудес мялись и отмалчивались больше обычного, и сболтнуть лишнего явно опасались даже те, кому скрывать было нечего вовсе.

Беседа с Хартом тоже не задалась: на наводящие вопросы тот не отвечал, либо прямо игнорируя их, либо заводя пространный солилоквиум, имеющий к теме такое же отношение, как вопрос разума в вере к ценам на кровельную черепицу. Подробнейший рассказ о любимых играх, песенках и еде Грегора в детстве, а также о его нежной любви к наукам со все того же детства занял не меньше часа, и уже на пороге, провожая гостей, почтенный бауэр ухитрился прочесть еще один некраткий монолог — об испорченности молодого поколения.

— Всегда таким завидовал, — вздохнул Мартин, покинув трактирчик, где обосновался отец философа. — На экзаменах для меня самым сложным было налить достаточно воды, чтобы ответ сочли достаточно подробным. Впрочем, это умение после пригодилось в работе.

— Подозреваемый сознавался во всем, лишь бы допросчик заткнулся? — предположил Курт, и Мартин покривил губы в нарочитой улыбке.

— Ха. Ха, — произнес он с расстановкой. — Думаю, стоит заглянуть к нему снова — сегодня же вечером или завтра с утра. Или и вечером, и утром. Рано или поздно его словесный поток должен иссякнуть, и он таки начнет отвечать на наши вопросы, а не на собственные мысли.

Курт не стал возражать вслух, однако от скептической гримасы не удержался — его опыт свидетельствовал, что такие говоруны могут держать речи часами; с другой стороны, при этом они и впрямь могли дать ответ на интересующий собеседника вопрос, не столько сознательно, сколько походя и незаметно для самих себя. Правда, происходит это как правило спустя часа полтора-два нескончаемого языкоблудия, и это при неплохих раскладах.

Грегор тяги своего батюшки к высокой науке трепологии, к сожалению, не унаследовал, зато за последние три дня в совершенстве постиг искусство маскировки, и от глаз гневного отца и господ инквизиторов несостоявшийся философ таился не хуже бойца зондергруппы на задании.

Болезнь безмолвия одолела и блюстительницу паломнического быта: на вопросы она отвечала коротко и как-то уныло, и в лагере матушка Урсула появлялась еще реже, чем прежде. В один из дней Курт, зашедший в лес дальше обычного вдоль границы Предела в надежде наткнуться на Грегора, увидел меж стволов и зарослей ее платье, а подойдя ближе, долго наблюдал за тем, как Урсула бродит у границы, что-то или кого-то высматривает в сокрытой кустами и деревьями глуби леса по эту сторону…

— Следите за мной? — неприветливо осведомилась Урсула, когда явившийся в лагерь майстер инквизитор прямо спросил, кого именно она ожидала увидеть.