То, что не исчезает во времени

— Ну, мне надо еще поработать, — сказал, вставая из-за стола, хозяин дома, — я вас оставлю, чай буду пить потом.

— Да, Виктор, — оживилась Наталья Григорьевна. — Мы тут с Кириллом сами почаевничаем.

— Я позвоню, Виктор Семенович, — многозначительно произнес гость.

Когда за мужем закрылась дверь, Наталья Григорьевна с наигранным укором произнесла:

— Кирик, я же тебя ждала…

— Наталек, работа, работа. Я же звонил.

— Я ревную…

— И потом, ты извини, но я стеснен в средствах. Я не привык, чтобы за меня платила женщина!..

— Какие мелочи, Кирюша. Станешь богатым — рассчитаешься. Ну хочешь, я заведу на твое имя карту?

— Ммм… — Кирилл делано замялся.

— Значит, решили. Тогда встречаемся в пятницу там же. Закажи столик.

— Как скажешь. Ну ни в чем не могу тебе отказать, кошечка моя! Но… я могу понадобиться Виктору Семеновичу.

— Будем надеяться на лучшее.

Через час Кирилл, раздосадованный, что придется опять сидеть со «старухой» в ресторане — чтобы все видели, какого она мальчика отхватила, — ехал домой в Южное Медведково. Деньги, конечно, грели, но лучше бы все это побыстрее закончилось.

И вообще, пусть не держат его за мелкого порученца и за мальчика при богатой даме. Он им еще покажет. Это он будет в шоколаде. Он — молодой, красивый, успешный. Зря, что ли, в архивах столько сидел. Он не дурак, он два и два сложил. Его руками жар загрести хотят, а он на такое не подписывался. Если его руками, так и всё к нему в руки. Скоро, скоро…

Пошел снег. Сначала мелкий, малозаметный, потом повалил хлопьями, налипая на стекло машины так, что дворники едва справлялись.

Кирилл постепенно успокоился — дорога отвлекала, требовала внимания. К дому подъехал уставшим и сразу после душа завалился спать.

Глава 3. Москва, весна 1917 года

Дворник Прохор скалывал и собирал в кучу грязный лед, будь он неладен. Днем-то подтаивает, а ночью снова замерзает. Скоро уж темнять будет, а он всё возится. Хорошо, хозяина нет. Как уехал с утра по делам, так и не вернулся еще. Видать, загулял.

Прохор служил у Араповых с двенадцати лет и хозяина знал как облупленного. Они с Фролом Фомичом были ровесниками.

«Сейчас пьяный приедет — только ворота открывай, может и огреть под горячую руку. Да и всем мало не покажется. Вот все и притихли — ждут. А уж как проспится на второй день, может и рублем одарить. Расспросит — он-то плохо помнит, кому вчера больше всего от него досталось, — и облагодетельствует, чтоб, значит, грех на душу не брать и чтоб зла на него не держали.

Да в последний год часто хозяин гулять стал, и то: жена лежмя лежит — туберкулез, чтоб его. Не иначе помрет наша матушка Татьяна Алексевна скоро. И времена нынче неспокойные. — Печальные мысли о судьбе хозяина сменились у Прохора горестными рассуждениями о “судьбах народа”. — Царь отрекся — это ж надо? Это вот к чему? Власть-то сильной рукой надо держать! А то желающих много, а толку… Так и до свары недалеко. Да она уже началась. А кому страдать? Понятно — народу. Кому ж еще?»

Не успел Прохор додумать про народ, как подъехал «лихач».

— Открывай, Прошка! Чтоб тебя!.. — услышал Прохор голос хозяина и побежал неловко, боясь поскользнуться. Распахнул ворота, отпрыгнул в сторону, и вовремя: пролетка влетела во двор и остановилась у крыльца, только что не налетев на него.

— Помоги! — Из пролетки, пошатываясь, вывалился Фрол Фомич. — Давай… устал я нынче… А… всё прахом пойдет… Попомни мое, Фрола Фомича Арапова, слово!..

Купец второй гильдии Арапов не без помощи дворника доплелся до своих покоев и опустился на широкую кровать.

Вот здесь и наступал самый ответственный момент: если позовет лакея Николашку и попросит водки — пойдет гульба, и тогда держись, начнет бегать, всё крушить да всех, кто подвернется, бить, а если скажет рассолу принести или там квасу, воды, то всё — заснет спокойно.

Прохор не уходил, ждал и думал, как вывернуться: про жену сказать больную, что тяжело ей, покой требуется, или, как в прошлый раз, позвать Настю? Вроде как неравнодушен хозяин к новой горничной. Стоит той появиться, сразу успокаивается, разговоры вести начинает, а потом и засыпает.

На этот раз всё пошло по первому сценарию.

— Николашка! Где этот хромоногий? Пусть водки принесет. Во-о-дки!

Пока лакей, прихрамывая, бежал, Прохор стал увещевать хозяина, хотя знал, что бесполезно:

— Фрол Фомич, матушка Татьяна Алексевна спать легли. Покой бы ей нужон…

— К черту! Я что, не хозяин в доме? Водки! Где Николашка? Убью скотину! И ты убирайся!..

В комнату торопливо вошел Николай с подносом, где стояли бутылка водки и водочная рюмка.

Дворник Прохор побежал за горничной Настей, симпатичной, тихого нрава девушкой. Та, не сопротивляясь, обреченно пошла за Прохором.

Арапов уже успел разбить рюмку и теперь бегал и орал не разбери что. Николаша жался к стенке, примериваясь к отходу — только бы в дверь проскользнуть.

Дворник распахнул дверь и подтолкнул горничную — знал, что Настю хозяин не тронет.

И действительно, Фрол Фомич остановился, приосанился, и лицо его вроде как просветлело. Он сел за круглый стол, накрытый белой скатертью, и пригласил девушку присесть.

— Настена, я вот выпил сегодня. Нет… не о том. Настена, я богатый человек, я всё могу. Веришь? Вот что пожелаешь, то и сделаю!.. Озолочу! Я же не дурак, я свои капиталы надежно вложил. Как заваруха началась, так я в банк, за границу… Араповы не дураки. У нас в роду отродясь дураков не бывало.

Настя сидела тихо и только кивала. Было видно, что не в первый раз так сидит. Ждет, когда хозяин наговорится и заснет.

— Я, Настена, ежели хочешь, и жениться могу.

— Да как же при живой жене, Фрол Фомич!

— Жена… Сколько ей осталось?.. — Арапов опустил голову, замолчал, а потом, качнувшись, продолжил: — Уедем за границу, продам всё. Там развернусь… А ежели наследника родишь… Все сделаю… Как барыня ходить будешь.

— Так есть же у вас наследник, Фрол Фомич.

— Есть. Володька, сын. Только не в меня пошел. Долго ждали, да толку не видали. Ни учебы, ни дела… А где мой сюртук? Николашка! Принеси сюртук! А, не надо, вот он, на стуле. — Купец дотянулся до стула и дернул на себя сюртук. Стул упал, но Арапов, не обращая на это внимания, полез в нагрудный карман и достал обшитый красным бархатом футляр.

— Посмотри, что я сегодня приобрел. Я… ха… хм… У одного разорившегося дворянчика. Здесь, в Замоскворечье. Фамильная драгоценность. Дорогая… А я недорого взял. Сейчас дел-то больших нет. Все выжидают, что дальше будет. Бардак — бардак и будет. — Купец замолчал, глаза у него начали закрываться. Потом вскинулся и произнес шепотом: — А хочешь, твоим будет? Всё твоим будет… — Он замолчал и уронил голову на стол, рядом с красным футляром.

Настя встала, стараясь не шуметь, вышла из комнаты. Николай, притаившийся у двери, откуда всё прекрасно было видно и слышно, поспешил уложить хозяина.