Тобор первый

Хорошо хоть, что нет свидетелей его позора, если не считать, конечно, эту бандуру. Надо же, космического пришельца повстречал в тайге! Инопланетянина, представителя чужого разумного мира. Боже мой, такого идиота свалял! Не узнал продукцию родимого ИСС!..

В полной растерянности Иван Васильевич выронил заветную записную книжку, чудище ловко подобрало ее щупальцем и молча протянуло владельцу.

– Послушай, серия РМ, – сказал Суровцев, – мне нужно как можно скорее выбраться из тайги. Каков кратчайший путь до учебного центра?

– Ты должен идти туда, – указало чудище щупальцем направление, но совсем не то, по которому собирался двигаться Иван Васильевич.

– А каково расстояние отсюда до учебного центра?

– Если исчислять его по прямой, а измерять в километрах… – начала машина бесстрастным своим тоном, но Суровцев уже не слушал ее.

А что, если…

Оборвав машину на полуслове, Иван Васильевич вскочил на мягкую, прогнувшуюся под ним платформу, и выкрикнул:

– Дуй в учебный центр!.. К крайнему коттеджу, который за гостиницей, на самом отшибе.

Машина, однако, не двигалась с места. Белковая система не подчиняется команде человека?.. Такого в практике Суровцева не встречалось, даже во время работы со своенравным Тобором, лишенным каких бы то ни было ограничителей.

– Ну… – тихо выдохнул Иван Васильевич и почувствовал, как у него перехватило дыхание.

– Дуй?.. – негромко воспроизвела его команду машина, и в голосе ее впервые явственно послышались нотки растерянности.

– Ах ты господи! Ну, беги, скачи, прыгай или, если тебе понятней, перемещайся в учебный центр с максимально возможной скоростью!

– Но мое задание…

– Всю ответственность я беру на себя, серия РМ, – поспешно перебил Суровцев. Что-что, а обращаться с белковыми системами он умел.

Машина тут же прыгнула вперед, да так, что Иван Васильевич едва удержался, ухватившись за шею-башню. Голова чудища, пригнувшись, извивалась меж стволов, как бы прокладывая путь.

Это была белковая система узкой специализации – в отличие, допустим, от универсального Тобора, – и конструкторы, разумеется, не предназначали ее на роль скаковой лошади или какого-нибудь другого транспортного средства.

Истину эту Суровцев постиг с первых же секунд. Его трясло немилосердно, душу выворачивало, а ветви деревьев, как он ни прятался от них за шею чудища, норовили побольнее хлестнуть по лицу, и один зловредный сучок в кровь расцарапал щеку.

Вскоре лес начал редеть, и наконец показалась поляна, за которой, облитый разгоревшимся рассветом, белел знакомый домик.

– Стой, серия! – велел Иван Васильевич, и аппарат послушно остановился.

Суровцев спрыгнул с платформы на жухлую траву, прихваченную инеем. Босые ступни заныли от холода.

– Дальше я сам, – хмуро сказал он. – А ты вот что, серия… О нашей встрече и разговоре в лесу – никому ни слова. Согласовано?

Чудище безмолвствовало.

– Отвечай поживее, – сказал Иван Васильевич. – Я очень тороплюсь.

– Тебе должно быть известно, человек Ив, что утаивать информацию от своего наладчика я не имею права, – сообщила белковая машина.

– А уж тот, само собой, раззвонит по всему Зеленому… вздохнул Суровцев. – Ну, ладно, бог с тобой, серия! Позорь простофилю – он это заслужил, – махнул рукой Иван Васильевич и побежал к коттеджу, не оглядываясь.

До восьми оставались считанные минуты.

Дверь в дом оказалась запертой – видимо, Аксен, вернувшись из гостиницы, закрылся.

Суровцев осторожно постучал в филенку – пластик скрадывал звук, потом подергал ручку – дверь не поддавалась.

Он переметнулся к окну, заглянул в комнату. Старик, разметавшись, спал на диване. Клетчатый плед сполз на пол, обнажив острый кадык.

Видимо, Петрашевский лег спать совсем недавно – на тумбочке, стоящей в изголовье, дымилась чашка чаю или кофе, которая еще не успела остыть. Само собой понятно: Аксен из гостиницы поздно вернулся. Значит, разговор его с представителем Космического совета был долгим.

Рядом с недопитой чашкой лежал тюбик со снотворным, неровно надорванный. Лицо Акима Ксенофонтовича хранило скорбное выражение, вертикальная резкая складка на лбу даже во сне не разгладилась. И по выражению лица, и по початому тюбику со снотворным нетрудно было догадаться, чем закончились переговоры в гостинице.

Всю картину, которая предстала перед ним, Суровцев охватил единым взглядом.

Он забарабанил в окно, но Аким Ксенофонтович даже не пошевелился. «Аксена после таблетки и с пушками не добудишься», – подумал Суровцев.

Обернув руку курткой, он высадил стекло. Осколки со звоном посыпались внутрь, на пол комнаты, но и это не разбудило Петрашевского.

– Хорошо, ежели старик одной таблеткой ограничился, – с тревогой подумал Суровцев, перелезая через подоконник, усыпанный мелкими осколками.

Он подошел к постели и затряс Петрашевского за плечо:

– Вставайте, Аким Ксенофонтович!

– Мм, – промычал в ответ академик, зарываясь носом поглубже в диванный валик, служивший вместо подушки.

Суровцев сдернул плед:

– Тревога!..

Петрашевский раскрыл глаза.

– Космические пришельцы на пороге! – еще громче крикнул Суровцев.

При этих словах Аким Ксенофонтович рывком сел и тут же зажмурился от яркого утреннего луча, который в этот момент каким-то чудом пробился сквозь завалы осенних туч, осветив неприбранную комнату.

– Что за глупая шутка, Иван Васильевич! – пробормотал академик сонно. – Честное слово, это не похоже на вас.

Петрашевский, видимо, никак не мог прийти в себя после принятой дозы снотворного, и Суровцев решил, что нужно попытаться каким-то образом быстренько вывести его из этого состояния. В противном случае Петрашевский ярос-то не сумеет воспринять ту цепь умозаключений и лавину формул, которую Суровцеву не терпелось опрокинуть на него.

– А я и не шучу, – веско произнес Суровцев, округляя глаза. – В Зеленом городке высадились космические пришельцы.

– Гм-гм…

– С одним из них я только что общался.

– Голубчик, выпейте воды… – встревоженно сказал Петрашевский сиплым после сна голосом. – Или, еще лучше, глотните вот чаю, он, кажется, теплый…

«Ага, клюнуло!» – отметил Суровцев.

– Я на одном пришельце приехал сюда верхом, – продолжал он гнуть свою линию.

Сообщение Суровцева дышало такой искренностью, что тревога Петрашевского возросла.