Точка Боркманна

– Гм… – проговорила Беата, пытаясь соскрести ногтем следующее стеариновое пятно.

– Можно, я тебе кое в чем признаюсь? – спросила она после паузы.

– Давай, – сказал Мюнстер.

– Несмотря ни на что, все это чертовски увлекательно… Понимаешь ли…

– Понимаю, – ответил Мюнстер.

– Умом я осознаю, что все это ужасно и чудовищно, что мне следует гоняться за этим убийцей, потому что он совершил страшные преступления, чтобы честные люди снова могли спокойно спать по ночам. Отчасти это так и есть, но… но должна признаться, я немного наслаждаюсь всей этой ситуацией. Это какое-то извращение, тебе не кажется?

Мюнстер улыбнулся:

– Вовсе нет.

– Так у тебя такое же чувство! – воскликнула Беата, и вдруг в голове интендента Мюнстера что-то произошло… ее искренний взгляд, когда она произнесла эти слова, почти детское выражение лица… чистое, бесхитростное; он точно не знал, что это, но ощутил некий внутренний толчок, как напоминание о чем-то, что уже было в его жизни, – в другой главе, которую он уже читал. Нечто, чем он уже насладился и перед чем уже один раз капитулировал. Конечно, ему следовало быть настороже – и, разумеется, он это понимал… но что-то произошло, пока они шли вместе по городу, пока пили пиво в «Голубом фрегате», перебрасывались словами между допросами – шутливо и почти легкомысленно. Что-то столь банальное и легкоформулируемое, что он просто не решался произнести это слово.

– И да, и нет, – проговорил он. – Пожалуй, у меня было такое чувство…. вначале. А потом наступает выгорание.

Непохоже, что она пытается его очаровать. Скорее напротив. Вероятно, пытался он убедить себя, знание о том, что он женат, что существует Сюнн, позволило ей немного расслабиться, ненадолго отпустить вожжи… подпустить его близко к себе, поскольку она была уверена в своей безопасности.

А он сам? Уверен ли он в чем бы то ни было?

– О чем ты задумался?

Мюнстер осознал, что она снова смотрит на него.

– Я? Даже не знаю, – пробормотал он. – О Палаче, наверное.

– Скажи, а как твоя жена относится к твоей работе?

– Почему ты спрашиваешь?

– Нет, ты сначала ответь.

– Что Сюнн думает о моей работе?

– Да. О том, что тебе приходится надолго отлучаться из дому. Сейчас, например.

– Без восторга.

– Вы поругались, когда ты собирался ехать сюда?

Он секунду поколебался.

– Да. Мы поссорились.

Беата вздохнула:

– Так я и думала. Я спросила потому, что хотела знать, можно ли одновременно быть полицейским и иметь семью.

– Это вечный вопрос, – в свою очередь вздохнул Мюнстер.

– Знаю, – проговорила Беата Мёрк. – А ты можешь дать мне хороший ответ – все-таки уже не первый год во всем этом варишься?

Мюнстер задумался.

– Да, – ответил он. – Можно.

– Так просто?

– Так просто.

– Отлично. Ты снял камень с моей души.

Мюнстер откашлялся, но так и не придумал, что бы еще сказать. Беата Мёрк задумчиво смотрела на него.

– Может быть, сменим тему? – спросила она через некоторое время.

– Пожалуй, это будет лучше всего.

– Давай обсудим мои личные размышления? В смысле, по поводу Палача.

– Почему бы и нет?

– Ну, если ты не считаешь, что уже поздно.

– Поздно? – удивился Мюнстер.

«Единственное, что мешает ей соблазнить меня, – это она сама, – подумал Мюнстер. – Надеюсь, она достаточно тверда. Иначе мне трудно будет смотреть самому себе в глаза завтра утром».

– Хочешь еще вина?

– Нет, черт побери! – воскликнул Мюнстер. – Только черного кофе.

27

– У Мельника желчнокаменная болезнь, – сообщил Кропке.

– Какого черта! – воскликнул Ван Вейтерен. – Впрочем, чему удивляться…

– Поэтому рапорт задерживается, – пояснил Баусен. – Он звонил из больницы.

– Сам звонил? – переспросил Ван Вейтерен. – Неплохо. Ну что, чем займемся сегодня?

Полицмейстер вздохнул.

– А ваши предложения? – невесело проговорил он. – Видимо, будем продолжать сбор сведений. Скоро каждый житель Кальбрингена даст показания… Впечатляющая документация. Можно попробовать продать материалы в Архив народной памяти, когда закончим…

– Если мы когда-нибудь закончим, – вставил Кропке. – Так как идут дела с топором?

Ван Вейтерен выложил на стол сигарету и зубочистку:

– Ничего особенного. Хотя, мне кажется, это не имеет особого значения. Не думаю, что нам это что-то даст – даже если удастся разыскать магазин, в котором он куплен…. если такие штуки вообще продаются в магазинах. Требовать от продавца, чтобы он вспомнил, кто купил топорик лет двенадцать – пятнадцать назад, если даже предположить, что преступник сам его покупал… Нет, я считаю, что эту улику пока придется отложить.

– А дети Симмеля? – спросила инспектор Мёрк, оторвавшись от своих бумаг.

– От них толку мало, – сказал Баусен. – В последние десять лет ни он, ни она особых отношений с родителями не поддерживали. Встречались на Рождество и на юбилеи. Это скорее характеризует их с положительной стороны. В Испании навещали родителей один-единственный раз.

Ван Вейтерен кивнул и убрал зубочистку.

Кропке поднялся.

– Ну ладно, – сказал он. – Пойду к себе в кабинет, сделаю сводку. Или у начальства есть для меня другие задания?

Баусен пожал плечами.

– Будем работать дальше, – произнес он, бросив взгляд на Ван Вейтерена.

– Да, – решительно кивнул Ван Вейтерен и закурил. – Только не думайте, что тут есть что-то необычное. Дело идет туго, у нас нет никаких вразумительных зацепок, никаких подозрений, только масса бессвязных сведений… но рано или поздно все сдвинется с мертвой точки. Все пойдет, надо только набраться терпения.

«Или же так и не пойдет», – подумал он про себя.

– Мельник сказал, когда будет готов рапорт? – спросила Мёрк.

– Точно не сказал, – ответил Кропке. – Скорее всего, ему понадобится еще несколько дней. Похоже, он очень педантичный…

– Да уж, он такой, – сказал Ван Вейтерен.

– Хорошо, – сказал Баусен. – Тогда мы продолжаем… продолжаем заниматься тем, чем занимались.

«А чем мы, собственно, занимаемся?» – подумал Мюнстер.

Поселок Киркенау был невелик. Железнодорожная станция и несколько домов в долине реки Гэссе, которая в этой низменной плодородной местности разливалась в целое озеро. Ван Вейтерен не увидел ни магазинов, ни почты, ни школы, а унылая каменная церковь у дороги казалась такой же забытой богом, как и весь поселок.