Точка Немо
Шрифт:
В основном остались пожилые тётки, бабки, деды, но изредка в воспоминаниях мелькали и довольно молодые люди и дети… О Боже, дети! Чумазые, голодные и
Город был полностью обесточен из-за обстрелов. Артиллерия врага вырубила ТЭЦ, поэтому в квартирах не было ни света, ни воды, ни отопления. Как назло весна в тот год выдалась холодной и сырой, поэтому даже в подвалах было прохладно.
Нацики мародёрствовали, разоряли квартиры, рыская в поисках съестных запасов и наживы. Если ничего не удавалось найти, они психовали, начинали ломать мебель и выбрасывать её в окна. Как рассказывал Юра, во дворах тех домов, которые он зачищал, творился хаос. Они были завалены обломками мебели, окровавленным тряпьём и бинтами
вперемешку с трупами домашних животных, которые уже никто не убирал и не хоронил.Я ощущал невыносимо скребущий душу ужас, маявшийся где-то на задворках подсознания. И это был не страх собственной смерти. Жизнь никогда не была мне дорога. Я боялся, что нас возьмут в плен. Я прекрасно знал о том, как относились в плену к нашим военным. Был наслышан о пытках, побоях, отсутствии медицинской помощи раненым, да, банально, об изнурении военнопленных голодом. Каждому давали пригоршню сырой гречки раз в два дня, не разрешали шевелиться, били, заставляли, якобы, каяться на камеру за то, что они «вторглись» в чужую страну. По сути же, разве должно им было каяться за то, что они самоотверженно, стойко защищали рубежи своей Родины и спасали мир от нацистской заразы, расползающейся из некогда цветущей страны?
Конец ознакомительного фрагмента.