Точка зрения

«Этот слабенький Володя. Для него, Кости, Володя давно уже был обузой; Костя все жалел друга и вот дожалелся, влип из-за него. Конечно, он любил Володю, но и презирал за слабость. Володя способен расслабить и размягчить кого угодно. Как дитя любовался задачей, когда нужно было быстро ее решать». Костя досадует, что он «так долго нянькался с сентиментальным своим другом», его раздражает «напичканная чувствительностью натура». Когда случилось страшное и непоправимое происшествие, Костя единственный в лаборатории не поддался панике: «единственный, понявший, что нужна жертваи что, сколько ни кричи и ни требуй он, Костя, все равно они пошлют того, кто слабее, кто им удобнее в своей слабости…»

Да, Костя знал, понимал, что Володя — жертва, отдан на «закланье». Слабый Володя. «Слабое сердце» — В. Маканин возвращает метафору в жизнь, реализует ее. Слабое сердце не выдерживает.

И вот это-то наметившееся разделение героев не на «положительных» и «отрицательных», и даже не на нравственных и безнравственных, идущих на чужие жертвы, а на сильныхи слабыхпройдет потом через все книги В. Маканина. Причем слабые будут притворяться сильными, но это им не поможет. Их будет пьянить аромат кажущейся, иллюзорной силы, но тем катастрофичнее скажется возвращение в слабость. Слабость — это безнадежно, это — непоправимо.

Итак: «слабое сердце» погибает, сильный остается. Сильный выживает и становится основным действующим лицом. Больше никакой романтики, никаких иллюзий. О чем мечтал Володя из «Прямой линии», чего он хотел? Он мечтал о грандиозном — о спасении мира, ни больше и ни меньше. «У нас даже был собственный план разоружения. Конкретный… Уж очень нелепо устроен мир, если он болтает о высоких материях, напичкивая ими газеты, и при этом не может избавиться от угрозы массового уничтожения людей. Быть не может, чтобы не существовало решения. Любую задачу можно решить. И мы — Костя и я — спасем мир».

Планы Володи высоки, но наивны, как прекрасно-наивна его короткая жизнь, как наивны его «романтические» отношения со взрослой женщиной Эммой. План же Кости, напротив, конкретен и реалистичен: переход в новую «великолепную» лабораторию. И хотя сам В. Маканин, пятнадцать лет тому назад еще вполне «романтик», ищущий в людях прекрасное, хотя он и заставляет Костю мучиться бессонницей (совесть заговорила?) по поводу Володиной жертвы и порвать бумагу, обеспечивающую переход в новую лабораторию, в это слабо веришь. Володя и умирает «высоко», в самолете, летя навстречу солнцу. Но потом взгляд прозаика опускается все ниже и ниже и опять достигает бренной поверхности, в которой он теперь чувствует свою материальную опору. «Он (Костя. — Н. И.) вдруг вспомнил планы спасения мира и понял, и вырвалось разом:

— Как все это было глупо, как все это было по-детски!»

Мечтановых героев В. Маканина стала совсем другой. Предметной. Весомой. Подробной. Лишенной вселенских масштабов.

Например, мечта о новой квартире.

«Жена говорит однажды, что не худо бы обменяться — хорошо бы, а? — и вот Ткачев к этой мысли постепенно привыкает…

— Хочу нашу двухкомнатную, — говорит жена, — поменять на трехкомнатную.

Он улыбается. Она продолжает:

— И чтоб обязательно комнаты были не смежные, как у нас, а раздельные.

— Это что, мечта?

— Пусть мечта… Как-никак надо думать о будущем…»

«Симпатичность» идеи улучшения быта греет сердце. Радость от этой мысли переполняет героя и героиню: он «смеется», она «сияет». Так, вроде бы ни с чего особенного, даже не с «вдруг», а — с размеренного «однажды» начинается рассказ «Полоса обменов».

Мне кажется, что в принципе В. Маканин в схваченной им среде пишет одних и тех же героев. Вот — Костя. Вернее, герой типа Кости. Через пятнадцать лет, сильно повзрослевший, слегка постаревший, все такой же талантливый, но уже слегка усталый, перед нами Стрепетов («Отдушина»). А если и не Костя, то выживший, отлежавшийся в больнице, одумавшийся Володя. Их друзья, приятели, соседи «по поселению». Сейчас им всем под сорок. Они устоялись, стабилизировались, избавились от заблуждений. Перешли от больших надежд — к утраченным иллюзиям. Появилась семья, ребенок (дети), есть квартира (одно-, двухкомнатная), по службе — «продвинулись или, лучше сказать, переместились вверх», «денежки скапливались, хотя и медленно». Вроде бы все благополучно, но нет-нет да и мелькнет мысль, что эта «полоса обменов» — от растерянности перед жизнью. «Человек уже перестал ждать от себя и стал ждать от случая. И, значит, дошел до точки своей. Лез в гору, стараясь, карабкался, а дальше лезь не лезь — выше не влезешь, ну, конечно, человек и грешен, и тоже машину хочется…» Герой, естественно, отмахивается от мыслей, подвергающих сомнению смысл его существования: так, «муть какая-то». И хотя порой испытывает горечь, «но горечь Ткачева, в сущности, легкая горечь», — с иронией замечает автор. «Он прислушивается к себе, к тому, что называют и так, и этак, а чаще называют совестью. Но там тихо-тихо. Ничто не точит. Это удивительно, но там тихо».

(«Тихо», «тихий» — заметим, одно из излюбленных определений Маканина).

В этом новом мире новых героев, которые, повторяю, делятся на «сильных» и «слабых», слабые всегда меняются с ущербом для себя. Выживают и крепнут сильные. У них уже нет угрызений совести. Они уже не порвут бумажку для перехода в качественно новую ступень.

Вспомним, как мучился, как метался Дмитриев из повести «Обмен» Юрия Трифонова. Для героев Маканина, для его «сорокалетних» эти метания — анахронизм. Но то, что было у Трифонова сконцентрировано в одной повести, Маканин распространил практически на всех своих героев. Меняется все — на все что угодно. Дети — на Алевтину. Квартира — на любовь (если она в принципе возможна в изображенном Маканиным мире). Икона — на четырехкомнатную квартиру с машиной и мужем («Погоня»).

Мотив об-мена, из-мены, под-мены, менялы (спекулянт) пронизывает прозу Маканина. Сюда же входит внезапная измена самому себе, из-мене-ние человека.

Фестиваль обменов. Гонка обменов. Слабые — не выдерживают. Свихиваются или остаются на обочине: «Она была из тех, кто никак не может ни получить квартиру, ни выйти замуж, ни даже сделать скромный ремонт, — она была инженер-неудачница… Она была из тех одиноких, кто день ото дня запуская свое жилье и свою жизнь, смутно надеется на случай или на какое-то чудо и… ждет. Впрочем, могло быть, что уже не надеется. И не ждет» («Река с быстрым течением»). Те, кто не в состоянии изменить свою жизнь, — слабые. Что бы они ни предпринимали, куда бы ни бросались, все кончается разбитым корытом.

Таков один из героев «Погони», «тихий» (опять любимое словечко!) инженер Семен Разин. Несмотря на обрушившиеся на него шальные деньги, на ворвавшуюся в его жизнь деловитую спекулянтку Светлану, действующую с подлинным размахом и вдохновением, несмотря на то, что в какой-то момент он ощущает себя (это написано фельетонно-пародийно) Степаном Разиным и ведет себя, швыряясь деньгами, как загулявший купчик, — все завершается крахом. Как в сказке про золотую рыбку. Только «золотая рыбка» сама его нашла, да и его же скушала. Не подавилась. Что же спекулянтка теперь поделывает? Работает в бюро… обмена: «Светлана Сергеевна проделывает виртуозные обмены. Десяти- и двенадцатиквартирные. Ее цепочки охватывают территорию всей страны от Львова до Петропавловска-на-Камчатке. И люди ей благодарны. Талант всегда талант». Выигрывает в результате всего она, Светлана, цепкая, умная, «и быть у нее в помощниках большая честь». Она у Маканина — призер, она — победитель. Никакого даже намека на грозящий ей крах — да и за что, собственно? Икону-то, на которой все ее теперешнее благополучие основано, ей подарили! Это — ее, воровки-то, кровное, честное! А все остальные эту икону (или эти деньги) хотят у нее увести. Присвоить. Вот такая диалектика. «Вор у вора дубинку украл». И честный, но слабый Семен Разин оказывается хуже всех — он к тому же мечтурастоптал, уничтожил. Лишил Светика иллюзий.

В повести есть второстепенный, но важный персонаж — Игорь Петрович, прозаик (перешедший сюда, видимо, из романа «Портрет и вокруг»), временный сожитель и помощник Светика по спекулянтским делам. Он, взбешенный семейным бытом, бросает все и уходит из дому, куда глаза глядят. Его и подхватывает Светик. Его использует. А он, спекулируя свитерами и туфлями, «познает жизнь». Делает записи, заметки. Собирает материал — на повесть в повести (этот же мотив, но уже как лейтмотив — в романе «Портрет и вокруг»). Игорь Петрович не брезглив.

Не брезглив и Маканин. Он переворачивает этот пласт быта до конца. Копается в нем. Хотя от него и смердит. Смердит и от «честной» спекулянтки, и от познающего жизнь прозаика Игоря Петровича, и от тихого Семена. Но Маканин не пишет своего отношения к этому пласту. Он обнажает его без своего осуждения — и Светика, и благополучно возвращающегося в лоно семьи Игоря Петровича. Побит молью матерый спекулянт Фома, омерзительны людишки около комиссионки… Ну и что? Маканин выворачивает наизнанку тезис: «и правда восторжествовала».