Тогда придите, и рассудим (Капитан Ульдемир - 2)

По сути дела, надеялся он и рассчитывал лишь на одно. Побывав на совещании Высшего Круга, он поверил – если не совсем, то на девяносто процентов во всяком случае – в то, что и на самом деле существовало то скрытое и невидимое, но всесильное подлинное правительство, от имени и по поручению которого только и могли выступать Гласные, пусть букеты на народных гуляниях и подносили им, а не кому-то другому. В частности, Фораму, в начале того совещания уже совсем поверившего было в подлинность Гласных, заставил пересмотреть свое мнение тот непродолжительный перерыв в ходе совещания, что был объявлен перед принятием окончательного и бесповоротного решения: такой мог понадобиться лишь для того, чтобы Первый Гласный связался с тем всемогущим, кого он тут представлял, вкратце изложил ему суть дела и получил указание. Именно вкратце: на подробное изложение у Гласного не хватило бы времени, перерыв был и на самом деле непродолжительным. Так что – и в этом Форама был уверен – истинные властители (или властитель) дали повеление, не имея еще возможности разобраться как следует в сути дела, не зная всех обстоятельств, включая и важнейшие. И вот именно просачивание в массы информации об этих важнейших обстоятельствах, властителям, видимо, не известных, должно было, по замыслу Форамы, сыграть ту роль, которой, к сожалению, не могли сыграть ни пресса, ни радио: заставить правителей еще раз, уже наведя должные справки, поразмыслить над положением и немедля отменить неправильное решение и принять правильное, – а правильным было, по убеждению Форамы, лишь то, что предлагал он. Вот ради какой комбинации глотал он одуряющую и весьма противную жидкость, делая вид, что ничего приятнее на свете не знает, и говорил, говорил, повторял множество раз, то сухо, то цветисто, то со множеством принятых здесь оборотов, аргументируя и от науки, и от суеверия, и от чего угодно – лишь бы главное дошло и застряло, хотя бы ненадолго, в памяти окружавших его людей.

А люди вокруг Форамы собрались самые разные. Те двое, к которым он первоначально примкнул, оказались, как он и полагал, не завсегдатаями рынка. Горга, здоровяк и тамада компании, принадлежал, как выяснилось в процессе более тесного знакомства, к стратегической службе; точнее объяснять он не стал. Никакого удивительного совпадения в этом усмотреть нельзя было: к стратегической службе принадлежал каждый четвертый житель Планеты, это была самая обширная и могучая фирма, концерн, монополия, если угодно, отличавшаяся от промышленных монополий разве что тем, что материальных ценностей она не производила, да и духовных тоже не густо. Горга состоял на активной службе, никаких трагедий у него в жизни не происходило, просто свободный от службы день он использовал для отдыха в той форме, которую предпочитал всем остальным – чтобы снять напряжение, неизбежное при суточном сидении перед ответственным пультом. Второй, тот, что постарше, оказался не бродягой вовсе, но лицедеем, актером, у него тоже выдался свободный вечер, наутро предстояла очередная репетиция, – и он решил отдохнуть на вольном воздухе и зарядиться в меру; меру, разумеется, знала душа, а душа у него была широкая. Так или иначе, уже утром ему предстояло оказаться в обществе, в котором слухи циркулируют, как ток в сверхпроводнике. Такой была исходная компания Форамы; среди первых сверхштатных слушателей нашлись тоже интересные и полезные люди – например, бывший чемпион планеты в какой-то из весовых категорий по ану-га – так назывался национальный вид спорта, суть которого состояла в том, что двое состязающихся, под строгим и нелицеприятным наблюдением судей, поочередно били друг друга увесистой битой в ухо; бита, правда, была одета смягчающей оболочкой. Противник имел право обороняться при помощи специальной лопаточки, которую полагалось держать в другой руке. Новый компаньон Форамы долго оставался непобежденным, так как одинаково хорошо владел обеими руками и мог, быстро перебрасывая биту и лопаточку из ладони в ладонь, обрушивать на противника оглушающие удары с неожиданной стороны. Как и все участники подобных соревнований, был он давно и безнадежно глух, пользовался слуховым аппаратом, часто терявшим регулировку, и в своем солидном уже возрасте передавал информацию с максимально возможным количеством искажений – однако именно это, как ни странно, вызывало у людей повышенный интерес к теме: ничего не поняв из объяснений глухого ухобойца, слушатели, естественно, спешили на поиски более членораздельного изложения – что и требовалось. На Шанельный рынок экс-чемпион ходил потому, что кто больше выпьет – было тоже своего рода состязанием, а ему для нормальной жизни необходима была высокая, благородная атмосфера соревнования. Был там также отставной администратор среднего ранга, потерпевший жизненное крушение из-за своей чрезмерной доброты: благодарные и отзывчивые клиенты воздавали ему за доброту общепринятым на Планете способом, и настал миг, когда укоренившаяся привычка к алкоголю возобладала над тягой к административной карьере, ибо в карьере всегда были и неясности, и сомнения, и моральные потери, алкоголь же казался ясным и безотказным, в общении с ним все можно было предсказать заранее, а душа былого администратора стремилась к ясности. У него сохранились еще знакомства среди бывших коллег, не столько даже у него, сколько у его жены с подругами жизни этих коллег, жаловавшими ее за то, что ее можно было жалеть (не без легкого злорадства и сознания собственного превосходства) – и там информация тоже расходилась, как круги по воде… Одним словом, народ вокруг Форамы собрался самый пестрый, а ему только этого и нужно было.

Правда, собрались они не сразу, и не сразу начался разговор по делу. Сначала Форама с компанией успели втроем распить и вторую флягу и запастись еще, снова вскладчину, только на этот раз к будке бегал актер. Когда ближайшее будущее было таким способом обеспечено, настала пора сделать маленький перерыв, чтобы в полной мере ощутить блаженство и насладиться результатами уже сделанного. Горга в своем штатском костюмчике лег на спину, подложив руки под голову, вздохнул от полноты чувств и устремил взгляд ввысь.

– Хорошо-то как! – промолвил он негромко, столько же себе самому, сколько и всем остальным. – Вот так бы и жил всю дорогу…

– Захотел! – счел нужным откликнуться Форама, в то время как лицедей воскликнул согласно и горячо:

– Да! Вот это – да!

Горга истолковал замечание Форамы неправильно:

– Думаешь, не хватит? Мне уже до пенсиона недалеко, до полной выслуги. Тогда я только так и буду жить.

– Если доживешь.

– Я-то? – ухмыльнулся Горга и не сделал даже ни одного движения, какие принято совершать, чтобы доказать свою силу и мощь, – не напряг бицепсы, не выкатил грудь и не сжал кулак: и так видно было, что здоровья у него хватит на нескольких. – Я-то доживу…

– Думаешь, не помешают?

– Кто бы это, например?

Форама вместо ответа ткнул пальцем вверх, где скользили четко различимые в темном небе огоньки.

– А, эти, – легко сказал Горга. – Да нет. Эти не помешают.

– Не осмелятся, что ли? – усмехнулся Форама.

– Знают, что мы им вложим. И вложим. – Горга помолчал. – Иногда просто-таки хочется, чтобы что-нибудь такое началось. Погулять охота! Я бы с первым же десантом… Ох и дали бы!

– Мы сильнее?

– А черт его знает, – ответил после краткого раздумья Горга. – Но все равно мы их раскатаем. Зубами загрызем. На одной ненависти. Этих сволочей давно надо придавить, чтобы не воняли.

– Да, вот именно, – сказал актер не очень, правда, уверенно, ибо был он человеком миролюбивым, хотя изображал порой военачальников, а равно и героев, пока возраст позволял. – Чтобы не смердили.

– Можно подумать, – осторожно поддел Форама, – что у нас тут везде розами пахнет. Сплошное благоухание.

– Ну, знаете ли… – испугался актер, а Горга повернулся на бок, приподнялся на локте и сказал:

– Да и у нас такое же дерьмо, кто этого не понимает – разве что под другим соусом. Младенцам ясно… Ну и что? Мы-то ведь здесь? Это – наше? Вот мы и будет топтать тех. И потопчем. Если только сунутся. – Он вздохнул. – Только ведь не сунутся.

– А раз не сунутся, – молвил Форама, – зачем их топтать?

– А что делать? Не мы их – так они нас. И потом, так жить веселее. Разве нет?

– А если бы ты жил там – тогда готов был бы топтать нас тут?

– Ясное дело. Ты как думал? Так жизнь устроена. На какой стороне оказался, там и сиди, и поступай как положено. Да ни к чему все эти разговоры. Не сунутся они, я говорю. Я знаю.

– А если не они, а мы? – сказал Форама. – Какая разница? Все равно начнется катавасия.

– Мы? – Горга рассмеялся. – Не смеши. Нашим в жизнь не решиться. Дураки они, что ли? Это нам с тобой мало что терять, потому мы и готовы… Что мне? Ну, убьют, не дослужу до пенсии – зато я хоть сейчас приму свою дозу, авансом… Налей, артист, а то во рту сохнет от таких разговоров.

Они выпили еще по одной, утерлись, чуть занюхали актерским соленым огурчиком.

– А может, им тоже терять нечего? – не унимался Форама.

– Им? Много ты знаешь!

– Я не совсем о том. Живут они, конечно, лучше нас (Горга ухмыльнулся). Но терять… Вот если бы они и на самом деле правили…

– Привет! А кто же, по-твоему, нами командует?

– Да вот ведь не зря говорят…

– Знаете, – сказал актер. – Если вы не хотите разбить компанию, найдите, пожалуйста, другую тему для разговора.

– Ладно, – согласился Форама. – Сказочку можно рассказать?

– Давай, – позволил Горга. – Пусть будет сказочка.

– Вот слушайте…

Тут и пошел разговор, ради которого все было затеяно. Тогда-то и стала собираться постепенно – толпа не толпа, но народу, в общем, вполне достаточно для того, чтобы уроненное слово не упало в пыль, но чтобы его тут же подхватили и, перекатывая из ладони в ладонь, словно раскаленный уголек, передавали друг другу, часто даже не понимая до конца, но главное – внутренний смысл – угадывая и им проникаясь.

– …Вот отчего наш институт взорвался.

– Высокая драма! – пробормотал актер. – Лучшее в жизни это – высокая драма.

– Совершенно справедливо, – сказал экс-администратор. – Какой-то институт действительно взорвался. Я слышал, об этом сегодня говорили. Хотя официально и не сообщалось.

– Всех бы вас взять, собрать в одно место и взорвать, – сказал Горга и сжал кулаки, словно сминая в комок всех, кого следовало взорвать. – Все придумывали да придумывали, вот – допридумывались. Ну ладно, взорвалась ваша команда, пусть так. А нам-то что? Ты уцелел. За это непременно надо выпить.

– А то нам, – сказал Форама, принимая стакан и бережно держа его на весу, – что это только начало было. Но вскорости начнет рваться и всякое другое. Постепенно, но неотвратимо.

– Это бывает, – неизвестно к чему сказал былой чемпион. – Бывает, да.

– Вот я помню, однажды… – заговорил актер, забыл, что хотел сказать, и не закончил. Но его никто и не слушал.

– Да пусть хоть все ваши институты повзрываются, – сказал Горга, – людям на все это наплевать, нация и не заметит даже. Что мы, без вас не проживем?