Тогда ты молчал

Снаружи доносился уличный шум, такой сильный, что можно было подумать, будто находишься посреди улицы, а не в помещении на третьем этаже. Несмотря на усталость, Давид подошел к окну и посмотрел через запыленные стекла на суету, царящую вокруг центрального вокзала. В воздухе висел запах бензина и расплавленной смолы. Трамвай, звеня, остановился, заскрежетали тормоза — металл по металлу, — и Давиду, как в детстве, захотелось закрыть уши руками. В конце концов он прикрыл окно, несмотря на то, что в комнате было жарко, как в теплице, и снова уселся перед столом.

В коридоре послышались мужские голоса. Давид невольно выпрямился на стуле, но голоса удалились. Снова воцарилась тишина, нарушаемая теперь уже лишь приглушенным шумом улицы. Давид уже в четвертый раз посмотрел на часы. Четыре минуты одиннадцатого. Может, позвонить Сэнди? Но у него не было желания снова выслушивать незаслуженные упреки, а нового он ей ничего не мог сообщить. Давид и сам не знал, насколько все здесь затянется. Труп юноши, личность которого пока не была установлена, уже несколько часов находился в институте судебно-медицинской экспертизы, где производилось вскрытие. На месте преступления — пока еще не было установлено, действительно ли это оно, — эксперт-медик обнаружил на трупе еще несколько колотых ран на спине и животе, нанесенных посмертно. Язык тоже был вырезан, скорее всего тогда, когда парень уже был мертв.

Давида несколько раз расспрашивали разные сотрудники из КРУ 1 [4] , и он думал, что сказал уже все, что мог сказать, а больше он ничего и не знал. Давид надеялся, что теперь его оставят в покое и ему не надо будет ехать на допрос в отдел, но эта Мона Зайлер настояла на своем.

Может быть, она действительно такая, какой ее обрисовали верноподданные. Педантичная и жесткая… Педантичная и жесткая. Эти слова завертелись у него в голове, голова опустилась на грудь, и он задремал.

4

Комиссия 1 по расследованию убийств.

В этот момент дверь распахнулась.

Давид проснулся и вздрогнул, КГК Зайлер вошла в кабинет, а за ней, как баржи за буксиром, двое ее коллег, которые уже разговаривали с ним возле клуба. Одному из них было около тридцати лет, он держался довольно раскованно и самоуверенно, другой же казался юным парнем лет восемнадцати, очень чувствительным и ранимым. К тому же, как обнаружил Давид во время разговора перед «Вавилоном», у него еще и нервно подергивался глаз. Давид попытался вспомнить их фамилии, но они выпали у него из головы.

— Привет, не вставайте, — сказала Мона Зайлер, проходя мимо Давида.

Мужчины прислонились к закрытой двери за его спиной, она же села за письменный стол перед ним. Давид сосредоточился. Если он станет отвечать коротко и точно, то через час уже будет в своей постели.

— Разрешите закурить? — обратился он к ней.

Она вопросительно посмотрела на него. У нее были карие глаза и узкое лицо безо всякой косметики.

— Иначе вы уснете, да?

— Да. Я всю ночь был на ногах и…

— О’кей. Патрик, пожалуйста, принеси пепельницу.

Младший из мужчин вышел.

— Вы уже познакомились друг с другом?

— В общем-то…

Это КК [5] Ганс Фишер. Тот, кто только что вышел, Патрик Бауэр. Я — КГК Мона Зайлер. Мы все из КРУ 1. Вас зовут…

— КК Давид Герулайтис. Отдел наркотиков.

— Вы работаете под прикрытием?

Все это он уже рассказывал возле «Вавилона». Один раз этому Гансу Фишеру, а второй раз — тому, с нервным тиком, — Патрику Бауэру.

5

Криминалкомиссар. Соответствует званию младший лейтенант милиции.

— Да, — ответил Давид, надеясь, что это прозвучало не раздраженно.

— Вы не знаете умершего парня? Вы когда-нибудь его видели?

— Нет.

— Может, во время одной из ваших облав? Вы его никогда не обыскивали? Может, он — кто-то из дилеров?

— Может быть. Но я его не знаю.

— У вас хорошая память на лица?

— Вообще-то да. Я имею в виду…

— Да?

— Ну, может быть, я его и обыскивал когда-то или где-то видел, но когда и где — я этого не могу вспомнить. В любом случае, парень не крупная рыба. Насколько я знаю, — добавил Давид поспешно, чтобы не подумали, что он хвастун.

— А как насчет вашего напарника?

— Янош Кляйбер. Я не в курсе, знает ли он его.

— О’кей.

Она задумалась. Потом попросила у него сигарету. Затем Мона откинулась на спинку стула, закурила и смолкла на полминуты. Ганс Фишер тоже не произнес ни слова. Патрик Бауэр вошел, держа в руке пепельницу, и осторожно поставил ее на стол между Давидом и Моной.

— Странно как-то, — сказала она в конце концов.

— Что?

— Вы сказали, что вы регулярно перед этим клубом, как его…

— «Вавилон».

— Что вы периодически заглядывали туда и пару раз пресекли продажу наркотиков. Может, вас там кто-то знал.

Давид удивленно посмотрел на нее: «Что вы имеете в виду?»

— Может, труп положили туда специально для вас. В качестве зашифрованного послания. Вам. «WARST». «Был». Это вам ни о чем не говорит?

— Нет.

— Поэтому я и хотела знать, был ли погибший знаком вам. Если нет…

Значит, поэтому она держала его здесь?

— Мне действительно кажется, что я его не знаю. Точно нет. Если бы это было адресовано мне, то тогда это полный промах. А узнали уже, кто это такой?

— Нет. Но скоро узнаем. Тогда поговорим еще раз, о’кей?

— Конечно. Я могу идти?

Она в первый раз за все время улыбнулась и сказала обычную фразу:

— Если вы что-то вспомните, все равно что, позвоните, пожалуйста.

— Да.

Давид с облегчением поднялся, и Мона дала ему свою визитную карточку.

— Патрик отвезет вас домой. О’кей, Патрик?

— Э-э… конечно. Никаких проблем.

— В этом нет необходимости, — сказал Давид. — Я поставил свою машину здесь, я и сам смогу доехать.

— Ничего, Патрику это не сложно сделать.

Она смотрела на него до тех пор, пока он не сдался и не согласился. Патрик уставился в пол, когда открывал перед ним дверь.

— Совещание в час, — объявила КГК Мона Зайлер.

Казалось, это послужило сигналом тому, чтобы все покинули ее кабинет, потому что Ганс Фишер тоже вышел. В коридоре он коротко и не особенно любезно попрощался и пошагал в противоположную сторону.

4

Вторник, 15.07, 10 часов 25 минут