Тогда ты молчал
Шрифт:
— Мона! Преступник, определенно, даже не знает, что у Плессена есть сестра! Эта женщина не имеет для него ни малейшего значения!
— Почему ты так уверен, Мартин? Вполне может быть, что Плессен соврал только нам, а другим говорил правду.
— А зачем ему это делать? Не вижу смысла.
Теперь, когда она стояла перед дверью — вычурным деревянным страшилищем, покрытым коричневым лаком, — ей самой стало казаться, что Бергхаммер прав.
Она нерешительно подняла руку и нажала кнопку звонка. Резкий пронзительный звук ввинтился в уши и заставил ее нервно вздрогнуть. Где-то с полминуты не происходило ничего. Мона позвонила снова. Женщина должна быть
После второго звонка Мона услышала нерешительные шаги, приближающиеся к двери. Кто-то возился с дверным глазком, который уставился на Мону, словно чей-то злобный глаз. Мона терпеливо смотрела на него, пытаясь выглядеть любезной и добропорядочной, хотя на самом деле ей было не до этого. Правда, полет на вертолете длился всего полчаса, но трясло очень сильно, о чем еще перед вылетом, жуя жевательную резинку, предупредил пилот: «Надвигается непогода. Будет довольно тряско. Хотите пакет на случай тошноты?» Этот вопрос, казалось, доставил ему огромное удовольствие, но Мона в ответ гаркнула на него, заявив, что летает на вертолете не в первый раз и что даст ему знать, если ей что-то понадобится. На счастье, она перенесла полет без постыдного происшествия.
Погода до сих пор не испортилась; здесь было еще жарче, чем дома.
— Главный комиссар уголовной полиции Мона Зайлер, — сказала она прямо в дверной глазок. — Мы с вами говорили по телефону. Вы можете открыть мне?
Раздался лязг замка. У Хельги Кайзер на двери было, наверное, не менее трех задвижек, которые ей всучил какой-нибуть хитрый продавец. Он, очевидно, хорошо знал, что одинокие старые женщины боятся взлома или еще чего пострашнее, хотя такая опасность, с точки зрения статистики, была невероятно мала.
Дверь открылась. Мона не увидела никаких задвижек, перед ней стояла худая пожилая женщина с белыми волосами, при ближайшем рассмотрении оказавшимися париком, сидевшим к тому же криво. Под париком — маленькое морщинистое лицо с жесткими чертами. Хельга Кайзер была всего на пять лет старше брата, но казалось, что она принадлежит к совершенно другому поколению. Не было никакой семейной схожести, и Мона больше не удивлялась, что они с братом не поддерживали никаких отношений.
— М-да, — сказала женщина, недоверчиво осматривая Мону с ног до головы, но не впуская в квартиру. — Я даже не знаю, имеет ли это вообще смысл.
Настроение у Моны было весьма неподходящим для дальнейшей дискуссии. Если разговор будет продолжаться так же тяжко, как начался, то ей придется взять другой тон. В конце концов, речь шла о жизни этой женщины.
— Вы разрешите мне зайти? — вежливо спросила Мона, но при этом впилась таким взглядом прямо в маленькие голубые глаза женщины, что та должна была понять: любые возражения бесполезны.
Женщина бесстрашно выдержала взгляд и не сдвинулась с места.
— Фрау Кайзер, я не хочу вас путать, но я могу вызвать коллег из городской полиции на машине с синей мигалкой, и все такое. И тогда об этом, естественно, узнают соседи. Так будет лучше?
Угроза насчет соседей подействовала: Хельга Кайзер с выражением недовольства на лице отступила од дверного проема и пропустила Мону, прижавшись спиной к стенке коридора и втянув живот. Несмотря на жару, она была одета в длинную серую шерстяную куртку и черную юбку из какого-то толстого, похожего на войлок материала. Первое, что ощутила Мона, когда Хельга Кайзер провела ее по узкому коридору в обставленную древней мебелью убогую гостиную, — запах. Причем в нем не было ничего особенного. Мона знала его по бесчисленным, похожим на эту, квартирам старых людей. Он был сильным, и его нельзя было ни с чем спутать. Он состоял из запаха тела одного и того же человека, запахов средства для чистки ковров, политуры для мебели, пыли, испарений разных домашних животных и той тайной грязи, которая за многие годы набивается в углы и щели и против которой бессильны самые эффективные чистящие средства. У Моны не было другого варианта, кроме как связывать
такой запах с запустением и смертью.Несомненным являлось то, что фрау Кайзер жила здесь уже давно, очень давно.
— Хотите кофе? — не слишком любезно спросила фрау Кайзер.
— Может быть, у вас есть минеральная вода?
— Минеральная вода? Нет.
— Тогда ничего не нужно, спасибо, — сказала Мона.
Она была уверена, что старуха врет. У кого сейчас в холодильнике нет минеральной воды?
— Прекрасно, тогда я приготовлю кофе себе, если вы не возражаете.
— Конечно, — согласилась Мона. — У меня есть время.
Это было не совсем так. Ей, правда, придется провести эту ночь, скорее всего, в Марбурге, поэтому она не торопилась побыстрее попасть в свою ужасную комнату в гостинице возле центрального вокзала. Но ей до девяти часов нужно будет позвонить Бергхаммеру, чтобы сообщить ему самую свежую информацию. На девять часов Бергхаммер вызвал Плессена. Да еще и Давид Герулайтис, который не давал знать о себе уже два дня. Ему тоже надо будет позвонить, хотя особых надежд на этот разговор она и не возлагала. С тех пор как она узнала, что Плессен не сказал правды о своем сыне, она стала настороженно приглядываться к нему.
Если говорить честно, именно по этой причине Мона непременно хотела встретиться с его сестрой. Не то чтобы она всерьез верила, что Плессен мог убить своего приемного сына или свою пациентку. Но должна же быть причина, по которой Плессен солгал, она была в этом уверена, и эта причина каким-то образом была связана с обоими преступлениями.
Правда, пока у нее не было никаких идей относительно этой связи.
Хельга Кайзер вышла из комнаты. Мона посмотрела ей вслед и заметила, что женщина слегка хромает. У нее были худые, казавшиеся очень твердыми ноги. Мона закурила сигарету, специально не спрашивая разрешения, потому что фрау Кайзер лучшего обращения не заслужила. Она встала и подошла к двери террасы, ведущей в маленький тенистый садик. Если бы она не была такой упрямой по отношению к Бергхаммеру, то уже через два, самое позднее через три часа сидела бы с Антоном на террасе на крыше дома, выпив пару бокалов вина, и смотрела бы ежедневное шоу. Но ей непременно хотелось попасть сюда. Мона открыла дверь, выпуская дым в сад. Там щебетала пара птичек, а в остальном царила абсолютная тишина. Из-за куста появилась пятнистая черно-белая кошка и неспеша затрусила к Моне, очевидно хорошо знакомая с местными нравами.
— Так, моя дорогая, мы можем начинать, — раздался за спиной голос хозяйки.
Она обернулась. Фрау Кайзер уже удобно расположилась на софе, не оставив Моне другого варианта, кроме как усесться напротив нее на узенький стул. Она мелкими глотками пила кофе из пестро разрисованной чашки, которую, наверно, прихватила во время одной из автобусных экскурсий, путешествуя вместе с другими стариками. «Фрау Кайзер должна любить такие поездки, — подумала Мона, — но, скорее всего, она не из тех, кто позволяет врулить себе сверхдорогое кухонное оборудование или якобы улучшающие кровообращение мешалки для ванн. Эта женщина, несмотря на возраст, не даст себя провести. Наоборот, она казалась очень ушлой особой.
— Ну, садитесь же.
Моне почудилась насмешка в ее голосе. Кошка, похоже, приняла это приглашение на свой счет и прыгнула на софу, с нее — на пол, а затем пересекла комнату и проскользнула мимо Моны, — скорее всего, в кухню. Хельга Кайзер не обращала на кошку никакого внимания.
Странная особа.
Мона села на стул, оказавшийся таким же неудобным, каким и выглядел, и вынула из сумки магнитофон. Она огляделась — гостиная казалась весьма негостеприимной. «Чего-то не хватает в этом помещении», — подумала она и в следующую секунду поняла, чего — семейных фотографий. Сувениров из различных поездок и, вообще, различных безделушек. Не было фотографий на стенах, никаких личных мелочей, которые обычно имеют свойство накапливаться с течением времени, как с этим ни борись. Ничего подобного у фрау Кайзер не было. Все, что окружало ее, не менялось, наверное, десятилетиями, и ничего нового не прибавлялось.