Токио

Офицеры стоят в расстегнутых бушлатах. Шапки сдвинуты на затылок, мокрые от пота чубы и лбы. Равнодушно наблюдают. Некоторые подгоняют, ходят и покрикивают. Я перебираю от скуки солдатские военные билеты, водительские права, ключи, часы.

Таджик прячется за дверью. Сложив горстью ладони и набрал из крана холодной воды. Выходит солдат осторожно, боясь поскользнуться на мыльном полу. Таджик выплескивает ему на спину. Тот вздрагивает и резко оборачивается.

– Ты кого на… послал?! – гневно кричит таджик.

– Я? – растерянно удивляется боец. – Это не я, товарищ прапорщик!

– Не ты, да? Ладно, иди… – отпускает его таджик и, снова набрав из крана воды, ждет следующего.

Доктор осматривает больных, делает перевязки. У многих на теле видны татуировки. На плечах, груди, спине наколоты черепа, драконы, хищные птицы, иероглифы.

К доктору подходит симпатичный парень, у которого тело по пояс чистое, а ноги сплошь усыпаны страшными фурункулами.

– Ноги, как у леопарда! – смеются офицеры и прапорщики, морщась от зловония, которое источает мазь.

Юсупов хлестко бьет ремнем медленно одевающегося солдата. Тот сдавленно вскрикнул, исподлобья молча смотрит, кривя от боли лицо.

– Это еще что? – притворно строго спрашивает медсестра, сидящая возле весов.

– Ему нравится! – улыбаясь, заверяет ее капитан.

– Все равно нельзя! – она грозит пальцем и громко кричит: – Взвешиваться подходим!

К ней подходит толстый боец, увидев которого, она ахнула:

– А ты куда? Тем, у кого недобор веса! Валя, смотри что! – она хлопает бойца по пузу, вокруг которого намотана нитка.

– Что это у них за нитки? – спросил я.

– Типа талисмана… – зевая, вздыхает Бардельера.

В дверях появилась банщица в пальто поверх белого халата и истерично закричала:

– Быстро выходим! Сейчас воду горячую выключу!

На выдаче белья прапорщица с вещевой службы стоит окруженная солдатами. Некоторые стыдливо прикрывают пах рукой или мочалкой, но многие наоборот словно красуются перед ней.

– Почему грязное здесь складываете?! – кричит она, оглядывая всех.

– Где всегда складывали, там и складываем… – невозмутимо отвечает ей старшина роты.

Он один стоит перед ней в кальсонах и сапогах, вертит на пальце цепочку с ключами. На левой лопатке у него клеймо в виде задравшего хвост скорпиона.

– К твоему сведению, чистое надо получать взамен грязного. А не бросать здесь. Кто тебе чистое белье на роту выдал?

– Я в казарме получил.

Расталкивая солдат, она пошла разбираться. Все вопросительно обернулись к старшине:

– Тимур, куда бросать?

– Здесь и бросайте. Вы что не видите? – он щелкнул себя по горлу и махнул рукой: – Она сейчас ушла и забыла, что хотела.

На крыльце бани курят офицеры и прапорщики. Бросив окурок в проходящего мимо солдата, Сапзалиев спросил:

– Ты, Ваня, в «Парадист» ходишь еще?

– Не в «Парадист», а в «Парадиз». Рай то есть… – кашлянув в кулак, ответил Ваня.

– Рай?

– Да! – кивнул Ваня и кисло поморщился. – Но там такой рай… Если так в раю будет, то там вообще ловить нечего. Прикинь, стоит в раю строительный вагончик. Бильярд там два русских стола. Мы взяли бутылку водки, бутерброды с икрой, салат. Шестьсот двадцать рублей! Я аж закашлялся, когда услышал. Мне по спине постучали, я специально переспросил: «Сколько?» Нет, не ослышался. Ладно, пускай, но они хотя бы икры положили нормально.

– Тебе на твое лицо, знаешь, сколько икры надо положить?

– Много! – согласился Ваня и повернулся к своему взводу: – Все здесь? Кого нет?

– Свинки, Цыпы и Алсу… – пересчитав стоящих в строю, доложил сержант.

– А где эти ублюдки?

– Они вроде белье понесли в прачечную.

– Ладно, веди в казарму… – махнул рукой Ваня и сплюнул.

* * *

Комбат проходит вдоль строя, лично назначает наряд. Тяжелый взгляд под набрякшими веками. Увидев бойца со швами на губах, остановился:

– Это что у тебя? Кто тебя грыз? – он обернулся и крикнул: – Доктор, что с ним? Чтобы я его с такими губищами больше не видел. Лечи его, а то я его сам вылечу.

После развода Ваня потоптался на месте и уныло пошел к комбату. Таджик собрал с губ семечную шелуху в кулак, тронул меня за рукав бушлата и весело подмигнул:

– Гляди, гляди… У него боец на лыжи встал. Комбат еще не знает.

Подойдя, Ваня нахмурился. Комбат подозрительно посмотрел на него, тоже заранее сдвинул брови:

– Чего тебе?

– У меня боец на лыжи встал.

Неожиданно издав торжествующий вопль, Яровский хлопнул себя по ляжкам и захохотал:

– Наконец-то! А я все жду, когда тебе на голову срать начнут? А как от тебя не убежать, а? – и также мгновенно он покраснел от гнева: – Людьми совсем не занимаешься! Ничем не интересуешься, что у тебя во взводе творится! Ходишь, как тюлень!

– Тюлень! – тихо посмеялся таджик.

Резко повернувшись, комбат свирепо двинулся к нему:

– Ты что ржешь, дебил?! В парк, ослиная рожа! Сейчас на кулак одену!

Успокоившись, он достал платок, вытер с губ слюну и спросил:

– Как фамилия?

– Цыпа… – сказал Ваня по привычке и, кашлянув, поправился: – Цыплаков.

В парке на стоянке деды греются в кабинах. Началась метель, и дальше пяти метров ничего не видно. Между машинами сидят под колесами молодые. Плотно прижались, подняли воротники бушлатов.

В кромешной этой пурге неожиданно призраком мелькнул комбат. Прошел мимо в расстегнутом бушлате. Нагнув голову, рукой держит за козырек фуражку.

– А тебе кто про этот соляра сказал? – сидя на бочке, таджик зажег паяльную лампу и поставил на стол. – Ты думаешь, откуда у него этот соляра? С твоих машин. Твой соляра! Они все с полными баками должны быть. Ты за них отвечаешь. Завтра возьмут и проверят. За все, что не хватает, ты платить будешь. Поэтому я тебе всегда говорю. Никогда уродов на площадке одних не оставляй. Тебя или меня нет, это они точно что-то с машин снимают, чтобы продать. Вот завтра поедешь, пройди и посмотри, где сколько соляры не хватает. Этот бочку возьмешь и зальешь.