Только для голоса

Примерно тогда же, когда в доме стали появляться незнакомые дяди, у меня возникла привычка повторять перед тем, как заснуть, названия всех моих камней. Я вспоминал названия, не разглядывая камни, а с закрытыми глазами лежа под одеялом. Я был убежден: если сумею без ошибки повторить все названия, то ничего плохого не случится.

Дяди были мамиными друзьями. Они приезжали после ужина. Их появлялось много, и все были очень разные. Со мной они почти не разговаривали. Они делали маме больно, я уверен. Иногда, хотя все двери были закрыты, я слышал, как она стонет. Поэтому я не имел права допустить ошибку, когда повторял названия камней, иначе она умерла бы. Нет, она до сих пор даже и не подозревает, что жива благодаря мне. Порядок, самоанализ, необыкновенная память, видите? Да, уже тогда у меня в полной мере имелись все необходимые данные для того, чтобы стать великим ученым.

ТРЕТЬЯ БЕСЕДА

В школе дела у меня шли плохо. Я не любил ребят. Они шумели, громко, без всякого повода кричали. Сейчас я вполне допускаю, что и сам тоже, наверное, охотно вел бы себя так же, как они: кричал, пачкался, не слушался и терпел бы за это наказание. Но тогда я был целиком поглощен другими заботами. Учительница объясняла дроби, а я все думал, отчего это на свете такое разнообразие форм? Почему существует не одна какая-то порода птиц, а много и самые разные? Почему есть не только мышь, но и белка? Белка и бобер? Разумеется, я еще ничего не знал об эволюции, обо всей истории головокружительных мутаций, о том, кто обречен быть съеденным, а кто нет; о поисках своей ниши, где можно спокойно пережить какое-то время до возникновения нового порядка. Пятнадцать лет назад еще не принято было объяснять детям подобные вещи.

Сегодня они уже в шесть лет знают все. Знают о динозаврах и о причине их исчезновения. Знают, как появляются на свет дети и что случится с Галактикой. Но в мое время ни о чем подобном дети не имели понятия. Самое большее, учительница могла объяснить: однажды Бог проснулся в плохом настроении и просто так, ради развлечения, создал мир. Ему понадобилось на это шесть дней, по дню на каждую операцию, а на седьмой, в воскресенье, он отдыхал. Я и верил в это, и не верил. Когда представлял себе Бога с выступившими на лбу капельками пота, его огромные, мускулистые и усталые руки с дрожащими пальцами, — нисколько не верил. Перед уроком мы всегда читали молитву: «Боже всемогущий, иже еси на небеси…» Но если Бог всемогущ, как же он мог уставать? И я продолжал размышлять о самых разных вещах, о названиях, и потому учился плохо. Раз в год учительница вызывала маму и повторяла ей: «Ребенок апатичный, глуповатый, ничем не интересуется».

Дома мама не ругала меня, нет. Она спрашивала: «Почему не идешь во двор поиграть с другими детьми?» И выталкивала за дверь. Иногда смотрела на меня, ничего не говоря, и вздыхала. Вздыхала тяжело, точно собака перед тем, как уснуть. А кроме того, у нее ведь была работа в больнице, были дяди, навещавшие ее, и она частенько забывала обо мне. Она роняла: «Значит, так, вырастешь, будешь продавцом». Я соглашался. Говорил, да, конечно, буду продавать ткани или колбасу, хотя был уверен, что стану великим ученым.

На самом деле я прекрасно мог ответить на все вопросы учительницы. Она спрашивала, например, кто из вас знает, почему вот это происходит или почему это находится там? И я знал ответ на ее вопрос еще раньше, чем она успевала произнести его. Знал, но молчал. Я думал — не может быть, чтоб ответ был такой примитивный, тут, наверное, какой-то подвох, это слишком просто, а в мире нет ничего простого, и потому молчал. А на вопросы учительницы обычно отвечал кто-нибудь другой, и это был как раз тот самый ответ, что уже был готов у меня. Тогда я выпрямлялся за партой и с удивлением оглядывался: неужели и вправду это так просто? И действительно, не проходило и минуты, как я убеждался, что это был лишь один из возможных ответов, но есть еще тысячи других, тоже верных. И все они выглядели вроде бы правдой и в то же время неправдой. Важно было понять это и, зная, выстроить определенный порядок.

Из всех предметов я, естественно, предпочитал математику. Я и по ней не успевал, но она все равно нравилась мне. Если из крана в одну ванну выливается 4 литра воды в минуту, а в ванне помещается 60, сколько времени нужно, чтобы она наполнилась до краев? Все ванны наполнялись вовремя, но только не моя. В мою сыпалась штукатурка с потолка, затем рушился и сам потолок, а с ним летела и синьора, что жила наверху, так что вода не только наполняла ванну, но и переполняла, переливалась через край, мало того, в ней еще и мертвец оказывался — синьора с верхнего этажа.

Видите? У меня был большой талант. Если б кто-нибудь понял это, все сложилось бы совсем иначе. Помните машины, о которых я вам рассказывал вчера? Вот так все и получается. Проблема перемещений во времени — происходят ли они вовремя или вообще не происходят.

ЧЕТВЕРТАЯ БЕСЕДА

Я хотел бы еще немного поговорить о школе. Дома я почти постоянно находился один. О чем бы я ни размышлял, мне всегда казалось, что я не ошибаюсь, но там, в классе, все было полно противоречий.

Конечно, учительниц следовало бы обучать получше. Помимо истории и географии им не мешало бы преподавать еще и деликатность. Не знаю, можно ли научить этому, или деликатность изначально должна быть свойственна человеку, так или иначе, моя учительница учтивостью не отличалась. Она постоянно кричала на нас, а если не кричала, то лишь потому, что просто сил не хватало.

Однажды она дала нам в классе задание — написать сочинение «Мой папа». Сколько мне было лет тогда? Около восьми… не больше восьми.

Я своего отца никогда не видел, поэтому, услышав тему сочинения, подошел к столу и тихо сказал: «Синьора учительница, я не могу написать такое сочинение». Тогда она вдруг вскочила и закричала: «Как это — не могу! Напишешь! Напишешь, как все!» Проблема заключалась вот в чем. Я никогда не видел отца, но я знал, чем он занимался, и понимал также, что говорить об этом нельзя — это тайна. Именно — тайна. Ведь он был тайный агент. Если честно, никто мне никогда ничего подобного не говорил. Я сам догадался. Догадался, а потом спросил у мамы, но она не ответила ни да ни нет. И я понял, что это правда, он и в самом деле тайный агент. Вот почему он никогда не бывал дома.

Словом, я взял лист бумаги и написал: «Своего отца я не знаю, потому что у него такая профессия, из-за которой он не должен ни с кем видеться, и его никто не должен видеть. Но я знаю, что он высокого роста, сильный и отлично стреляет из пистолета. У него большие, сильные руки, и он всегда коротко подстригает ногти. Он чемпион по карате и одним ударом может убить быка. Я никогда не знаю, где он и что делает, но могу сказать, что на своей работе он защищает хорошие страны от плохих. Однажды, когда он выполнит свое задание, то придет за мной в школу. Может быть, он придет в своей желтой форме с красными лампасами и всем прочим. Тогда все увидят, кто мой отец, а пока об этом никто ничего не должен знать, потому что он — тайный агент и каждый день рискует жизнью». И в конце я добавил: «Это сочинение лучше сразу же после прочтения сжечь».

Я написал последнюю фразу, так как доверял учительнице, иначе я вообще ничего не написал бы. А она, знаете, что сделала на другой день? Вошла в класс со стопкой тетрадей в руках, села за стол и произнесла: «У лжи короткие ноги». И начала громко читать мое сочинение. Я не знал куда деться, а все кругом смеялись. Потом она возвратила мне тетрадь и сердито сказала, что лучше бы я готовил уроки как следует, вместо того чтобы столько врать. С тех пор все стали смеяться надо мной. Когда мы выходили из школы, ребята толкали меня и спрашивали: «Это твой папа? Или этот? Ах нет, смотрите вон там, у дерева! Агент такой тайный, что даже стал невидимкой!»