Только когда мы вдвоем

Это не единственная причина, по которой я напряжён. Пожалуй, даже не главная причина. Я реально трясусь, потому что сделал кое-что то ли глупое, то ли гениальное... я пока не уверен. Я сходил к отоларингологу и скорректировал настройки слухового аппарата. Я отказываюсь носить его на почти полностью оглохшем ухе. Оно до сих пор улавливает лишь резкие звуки, визги с эхом и усиливает ощущение звона. Но настроить слуховой аппарат для более здорового уха оказалось стоящей идеей. Отоларинголог подчеркнул, что это финальное испытание слухового аппарата. После этого мне придётся либо продолжать носить его, либо отказаться совсем.

Мои волосы распущены и, к счастью, склонны спадать как раз на ту сторону, прикрывая правое ухо и надетый на него слуховой аппарат.

Входит Такер, один из моих соседей по комнате.

— Пахнет здорово.

Когда он наклоняется через меня и пытается сунуть палец во фрикадельки, я отпихиваю его руку.

— Иисусе, Рай. Уж поесть мужику нельзя?

Такер с меня ростом, и ещё более мускулистый. У него тёмная сияющая кожа и афро-копна, которую он хочет отрастить ещё больше. Ему нравится вешать людям лапшу на уши, когда они спрашивают, как он может отбивать мяч головой «с такими-то волосами», хотя он явно на это способен. Одна из многих причин, по которым мы так хорошо ладим — это то, что мы оба наслаждаемся троллингом невежественных людей.

Мы также вместе учились в старших классах и коллективно охренели, когда нас обоих приняли в КУЛА и записали в футбольную команду. Мы были соседями по комнате, уже заселились в общагу для спортсменов, когда во время летних тренировок у меня всё покатилось псу под хвост, и я покинул команду, Такер настоял, чтобы мы продолжили жить вместе. Мы сняли квартиру прямо возле кампуса и с тех пор не переставали быть соседями.

Следующим заходит Бекс — он почёсывает живот, после чего суёт руку в штаны, чтобы поправить себя. Он чудак, которого я встретил на общеобразовательном курсе гуманитарных наук для первокурсников. Он странный и забавный, и на его фоне я со своим ростом метр девяносто выгляжу заморышем. Когда он не играет в любой вид спорта за КУЛА, этот зверюга с удовольствием играет в любительский волейбол. А ещё он неопрятен, как можно догадаться по почёсыванию паха, особенно когда после этого он лезет к еде.

Я поднимаю руку в знак того, что ему нужно остановиться.

— Что? — спрашивает он.

Я показываю пальцем на его пах, на его руку, затем добавляю красочное выражение, которое, как он уже знает, означает «Убирайся отсюда нахер».

Бекс стонет.

— Но так вкусно пахнет.

Я делаю шугающий жест, затем толкаю Бекса и шутливо пинаю его под задницу, когда он отказывается покидать кухню. Они с Такером оба плюхаются на диван, занимающий дальнюю часть совмещенной гостиной и столовой в нашем арендованном доме. Я дважды хлопаю в ладоши, привлекая их внимание. «Убирайтесь», — произношу я одними губами.

— О нет, чёрт возьми, — Такер закидывает ноги на журнальный столик. — Я стопроцентно остаюсь ради этого.

Я качаю головой, достаю телефон и печатаю: «Нет, не остаёшься. Выметайтесь. Она вот-вот придёт».

Бекс смотрит на свой телефон и проводит по экрану, чтобы присоединиться к разговору. «Ясен пень. Мы поэтому и пришли. Готов поспорить, она чертовски горячая. Ставлю 25 баксов, что у неё попка-орех. Слабость Райдера — женщины, у которых есть задница».

Такер фыркает. «Ставлю 25 баксов, что нашего мальчика Райдера подстрелил купидон. Для *нас* он никогда не готовит домашние фрикадельки Мамы Бергман».

Смех Такера быстро превращается в вопль боли, когда я ожесточённо скручиваю его сосок. Затем я поднимаю мяч для сокса, принадлежащий Бексу, и очень метко швыряю в его яйца, заслужив тем самым его стон.

Все звуки прекращаются, когда наше внимание привлекает стук в дверь.

— Я открою! — орёт Такер, пролетая мимо меня и отталкивая меня с дороги.

В моём горле зарождается сдавленное рычание, когда я настигаю Такера как раз вовремя, чтобы оттолкнуть и не дать повернуть ручку.

Когда я открываю дверь, приветствие получается не таким гостеприимным, как я надеялся. Глаза Уиллы раскрываются шире, пока она обозревает сцену. Бекс всё ещё катается на диване, держась за пах. Такер поднимается с пола у стены, куда я его оттолкнул.

Уилла закусывает губы и склоняет голову на бок. Её волосы влажные и собраны в тугую гульку. Я вижу лишь её большие карие глаза, в которых танцует веселье, да блеск её скул.

— Судя по звукам, внутри происходила битва гладиаторов.

Я пожимаю плечами, подавляя улыбку. Её голос звучит ещё лучше, чем я надеялся. Я чувствую его медовую теплоту в своём нутре, как и хрипловатые нотки, наверняка вызванные криками и тренировками. От этого в мозг пробирается грязная мыслишка. А что ещё заставит её охрипнуть и запыхаться? Мой член привстаёт, и в джинсах становится тесно. Я прочищаю горло, когда щёки теплеют от смущения.

Быстрое воспоминание о том, как я застал Бекса срущим, производит нужный эффект. Мои джинсы снова становятся комфортными, и я взмахом руки приглашаю Уиллу войти.

Как только она оказывается внутри, мне приходится протиснуться мимо Уиллы, чтобы запереть дверь, и наши тела сближаются. Она улыбается мне снизу вверх и делает глубокий вдох.

Наши глаза встречаются. Я осторожно достаю телефон, разблокировав экран, и печатаю: «Надеюсь, ты вдыхаешь запах шведских фрикаделек, а не меня, солнце».

Её глаза раскрываются шире, когда она читает это, затем тычет меня пальцем в живот.

— Я не солнце.

Я издаю фыркающий смешок, который состоит лишь из воздуха. Это обращение просто вырвалось само собой. Это всё цвет её глаз в те редкие моменты, когда она не в ярости; звук её голоса в моём ухе. Но я не могу сказать ей об этом.

«Слышала такое слово, как сарказм, Саттер?» — печатаю я.

Она читает сообщение, и её глаза темнеют от раздражения; радужки из насыщенного кофейно-карего становятся убийственно медными. Вызывать у неё реакцию — безумно весело.

Я стукаю её пальцем по носу. Она отпихивает мою руку, затем толкает меня. Я даже не пошатываюсь, что заставляет её нахмуриться ещё сильнее. Я стараюсь скрыть улыбку, но терплю провал. Её так легко провоцировать.

Взяв Уиллу за локоть, я веду её прямиком к столу, выдвигаю стул, забираю её сумку с плеча и ставлю на столешницу. Затем легонько похлопываю по сиденью. «Садись. Устраивайся поудобнее».

Она плюхается, но её лицо всё ещё хмуро напряжено.

Оба парня оправились достаточно, чтобы как шёлковые занять свои места за столом. Я кошусь на них, затем пишу в телефоне: «Поздоровайтесь, а потом сгиньте».

Они оба читают с экранов телефонов, затем послушно встают.

— Привет, — говорит Бекс. — Я высокий, темнокожий и привлекательный сосед по комнате...

Такер делает фейспалм.

— Вообще-то это моё описание. Такер Веллингтон к твоим услугам, а это Бекс. Сделай мне одолжение — не пожимай ему руку.