Только ломаные такты

– Не уверен – не играй, а уверен – не зевай!

Виталик засмотрелся, пытаясь уловить манипуляции рукастых фокусников и, параллельно, наблюдая за отчаянием, страстью, победным куражом и горечью поражения – и всё это за несколько минут. Но тут отец схватил его за руку, резко одёргивая:

– Уйди, обманут, игра для лопухов.

– Я просто смотрю, пап.

– Я сказал, отойди отсюда! – встретившись взглядами со стоящими рядом крепкими молодцами вокруг ведущего, настаивал на своём Алексей.

Пришлось послушаться. Только они отошли на приличное расстояние, как послышался крик очередного простака, который осознал, что его обманули, но ведущий сумел улизнуть и был таков! Обычаи, царившие на донской земле, вызвали у Виталика неизгладимое впечатление.

Вернувшись обратно к зданию с надписью «вокзал» и большими часами, Алексей увидел человек шесть с детьми в очереди возле стоянки такси и суетящегося контролёра-диспетчера таксопарка. Осознав, что тут они потеряют много времени впустую, семья Самойловых прошла чуть поодаль к другим машинам с шашечками и зелёными фонариками. К другим, потому что правила проезда здесь абсолютно иные, а самих водителей в народе называли «бомбилами». Поиск таксиста с адекватным ценником тоже занял некоторое время:

– Нам до Чкаловского надо, дружище.

– Та без бэ, сорок рублей, и погнали.

– Ты чё, с дуба рухнул, какие сорок рублей, за что?!

– А вы чё, местные?

– Ну да.

– А, не, мы работаем только с иногородними.

Возвратившись через подземный переход к автовокзалу, Алексей повторил попытку:

– Сколько до Днепровского?

– Четвертак.

– Да вы чё, я билет на поезд леваком за столько покупал из Вильнюса до Харькова.

– Не моя проблема.

Алексей поёжился – ничего в Ростове не изменилось. Но тем не менее он смог настоять на своём и уговорить шофёра немного снизить цену. Алексей знал, что в этом городе всегда можно к любому найти подход, был бы язык подвешен. Слабое утешение, но всё же. Когда они уже были в такси и конница под капотом понесла их по городу, Виталик увидел, что рядом с парковкой группа военных жестикулирует и кричит, выясняя что-то у милиционеров. Что-то произошло, это точно. Из приоткрытого окна до него донёсся крик: «Высадили нас в чистом поле считай, куда нам теперь идти жить?» Как окажется потом, много кому не дали ни жилья, ни денег, ничего после их возвращения на родину. Государство совсем не позаботилось о своих сыновьях – не то что квартирами не обеспечило, даже казарм не было для расселения.

– А ну закрой окно, тебя ж продует.

Город вокруг Виталика начал двигаться. Замелькали остановки, где стояли стенды с развёрнутыми листами газет со свежими и не очень новостями. Солнечные блики, играющие на окнах зданий, слепили, словно вспышки фотоаппарата. Вместо восточногерманских «трабантов» с «вартбургами» по дорогам проносились советские «копейки», «запорожцы», «шестёрки».

Таксист оказался говорливым мужчиной и стал взахлёб рассказывать Алексею про своё горе:

– Взял заказ на Западном, на Стачках, подъехал к общаге на Зорге, меня избили трое чурок за отказ платить, прямо на глазах у прохожих. Где это доблестное казачьё, которое только и делает, что балаболит да устраивает показы мод, навешивая на себя медальки?

– Какой ужас… По молодости помню, у нас максимум один армянин или кореец был в классе, если не во всей школе, – Алексей не очень хотел поддерживать разговор, да ещё и на такую тему, но всё же пришлось изобразить заинтересованность.

Но таксист понял, что попутчики не расположены к беседе, а потому остаток пути в салоне машины было тихо. На подъёме от вокзала по улице Энгельса отец указал пальцем Виталику на два дома с башнями на крышах, назвав их западными воротами города. Виталик, опёршись головой о боковое стекло, глазами равнодушно провожал проносящиеся мимо здания, устав их рассматривать. Ему Ростов показался тогда большой страной, а его районы – целыми городами. После продолжительного проживания в другом государстве тебя неизбежно ожидает период акклиматизации, зачастую болезнетворного характера. К жизни в таком городе, как Ростов-на-Дону, Виталик подготовлен не был. В Германии все знали друг друга в лицо, а здесь, может, и те же русские, но они не знакомы Виталику. Никто не улыбнётся, не скажет: «Здарова, Веталь», не пожмёт руку, не предложит сбегать на речку Верру. И если, начав жить на новом месте, вы пьёте другую воду и едите другую пищу, то тут всё понятно, это не так сложно принять. А вот принять одновременно развал детства и его резкий уход в небытие не так-то просто, как может показаться на первый взгляд. Ещё сложнее принять бытие другого мира, в котором ты не жил. Квартира в Германии со вкусным запахом приготовленной тётей Мариной еды, отцовским одеколоном, сундуком с игрушками, видом из окна – это всё теперь казалось ненастоящим. Поток мыслей прервал отец:

– Всё, выходим, приехали.

Итак, семья Самойловых пожаловала в родные пенаты – в Чкаловский посёлок. Как только ни коверкали местные его название, обзывая то Чихаловским, то Чукаловским. Стоит отметить, что у ростовчан эта часть Первомайского района пользовалась весьма определённой известностью. А какой именно и почему, Виталику предстояло узнать чуть позже.

– Вот здесь, сын, и начнётся новая глава нашей жизни. Теперь всё будет не так, как прежде. Ничего, прорвёмся. Для начала я устроюсь на работу, есть некоторые соображения по этому поводу, ну а в придачу тебя в школу пристроим.

В папиных глазах Виталик прочитал попытку успокоить скорее себя, нежели его. Никогда ранее сын не видел отца таким растерянным. Понятное дело, когда папа был прапорщиком Советской армии, он имел почёт и уважение. А здесь всё с нуля начинать – рядовым специалистом, если ещё возьмут на работу. Внутри Алексея продолжался ожесточённый поединок по принятию новой действительности. Приблизившись ко входной двери в подъезд, Виталик лицезрел два слова с неизбежной буквой «х», а также заметил, что здесь нет никаких электрозамков и любой желающий мог зайти вовнутрь. На окнах первых этажей повсеместно поставлены железные решётки, за которыми стояли кастрюли с едой. Неужели здесь не так спокойно, как в Германии? Их почтовый ящик представлял собой жалкое зрелище: дверца отсутствовала, а внутри была нарисована мишень. Поднимаясь по лестнице до четвёртого этажа, Виталик был обескуражен увиденным: «Неужели им так нравится жить в грязи? Это же их дом! Зачем исписывать стены матом, обжигать побеленные потолки, мусорить? Что за безобразие, где порядок? Где чувство ответственности? Неужели всем и правда пофиг?» А вот и заветная дверь с цифрой 12. Алексей сунул ключ, придавил коленкой дверь и сделал оборот.

– Вот, пожалуйста, в нашем распоряжении целая трёхкомнатная квартира!

– Ого!

– Бабушка была орденоносцем, и на предприятии ей выдали её через три года работы, а так нам не положен такой метраж.

Первым, что предстало перед Самойловыми, когда они перешагнули через порог, было зеркало на низкой тумбе с двумя зеркальными створками, или проще – трюмо. Отец, проведя пальцем по слою пыли на чёрном счётчике электроэнергии, включил его, после чего оттуда что-то выпало. Отец наклонился, подняв кусочек какой-то плёнки, и улыбнулся: «Твой дед хитрил, чтобы мотало медленнее». Торопливо разувшись и бросив сумки на пол, Виталик открыл закрытую деревянную дверь белого цвета со вставленным по центру стеклом и оказался в зале. Стены были завешаны коврами из плюша с геометрическим орнаментом, на свободной от ковров поверхности проглядывали советские бумажные обои с цветочным узором. Присев в одно из кресел с деревянными подлокотниками, Виталик блуждал взглядом по комнате: светильник на ножке с массивным абажуром, бакелитовый телефонный аппарат с диском, глубокая хрустальная ладья, на дне которой лежали закоченелые конфеты. Повернув голову налево, он наткнулся на накрытый кружевной салфеткой телевизор, возвышающийся, словно квартирный алтарь.

– А это ещё зачем? – с заинтересованным видом спросил Виталик.

– Чтобы кинескоп не выгорал, – ответил отец, не отрывая взгляд от содержимого сумки.

Возле телевизора лежали пассатижи. Вот они у Виталика вопросов уже не вызывали.

– Телик надо будет выкинуть, уже давно техника шагнула вперёд. А пассатижи оставим, – пробормотал отец.

Справа от телевизора стояла радиола – похожий на комод ящик с ножками, содержащий в себе радиоприёмник вкупе с проигрывателем для винила. Впрочем, интерес она представляла своей способностью улавливать разнообразные радиочастоты, в том числе и те, на которых шли иностранные передачи, вплоть до «Голоса Америки». Виталик поднялся с кресла и прошёлся по лежащему на полу паласу к двери, ведущей на балкон. За узорчатыми плотными занавесками было спрятаны несколько горшков с цветами, которые уже засохли.

– Бабушка любила цветы. Но увы, что уж тут теперь… – оборвав себя на полуслове, отец закрыл подоконник тюлем.

Виталик обернулся. В углу висели зелёного цвета длинные занавески, закрывавшие вход в кладовку. На дверной облицовке остались метки-полоски с подписью «Виталик, 6 лет». Подойдя вплотную к стене, парень понял, насколько вырос. Он прошёл дальше, в ещё одну комнату. Здесь было поинтереснее: за стеклом туго открывающегося серванта, как на витрине, стояли вещи, олицетворявшие историю рода Самойловых. Внимания заслуживали тарелки со свастикой национал-социалистов. Отец взял в руки одну из таких и сказал: «Бабушка рассказывала, что, когда Ростов был взят немцами во второй раз, у них в доме на Берберовке жил немецкий офицер, от него они, собственно говоря, и остались, а ещё про то, как ели горький хлеб из травы».

В хрустальных вазах хранились фотографии родственников, которых Виталик никогда не видел; стоял конверт, в котором лежали его стриженные волосы и карточка, которую привязали на его кроватку в роддоме после появления на свет. На стеллажах шкафа толпились пыльные кипы журналов со знакомыми с детства названиями: «Огонёк», «Ровесник», «Юность», «Мурзилка», «Юный техник». Собрания сочинений писателей, энциклопедии, разноцветные корешки подписных изданий – всё это книжное разнообразие демонстрировало в советское время достаток и свидетельствовало, что хозяин коллекции был в состоянии что-то «достать». В книжных магазинах проще всего было купить только никому не нужные брошюры с решениями съездов и пленумов ЦК КПСС.