Только не дворецкий
Шрифт:
— Что вполне вероятно, — вздохнул мистер Симнел. — И мы даже могли бы это доказать. Тем не менее… Вы понимаете.
— То есть я опоздал на пятьдесят лет, сэр? — произнес Эдгар Коппел, нащупывая шляпу.
— На пятьдесят лет, — кивнул мистер Симнел.
— Ясно, сэр, — сказал Эдгар Коппел.
Г. К. Честертон
Перевод и вступление Виктора Сонькина
ГИЛБЕРТ Кит Честертон родился в семье владельца крупной конторы по торговле
Эдвард Честертон, отец писателя, сам всегда жалел, что пошел по семейной стезе, вместо того чтобы стать художником, и детей к деловой жизни не приучал. В ту пору в английском среднем классе бурлило вновь обретенное чувство интеллектуальной свободы — и эту раскрепощающую атмосферу в полной мере впитал юный Гилберт.
Честертон получил превосходное среднее образование в лондонской школе Святого Павла, одной из старейших частных школ Англии. Он пытался продолжить обучение в Лондонском университете и в знаменитой школе искусств «Слейд», но в конце концов никакого высшего учебного заведения не закончил и во всех многочисленных сферах своей деятельности оставался дилетантом.
Однако дилетантом он был упорным, плодовитым и весьма разносторонним. С начала XX века он вел колонки в нескольких печатных изданиях; написал сотни стихотворений, ряд пьес, около 200 рассказов и 80 книг разного рода. Он проиллюстрировал портретами сборник юмористических стихотворных биографий («клерихью») своего друга Эдмунда Клерихью Бентли. С 1911 по 1936 год он редактировал и издавал серию альманахов, в которых бурно пропагандировал свои взгляды.
Большую часть литературного наследия Честертона составляют произведения, посвященные двум вечно занимавшим его темам — социальному устройству и религии. Его духовная и политическая эволюция близко следовала известному высказыванию, которое обычно приписывают Уинстону Черчиллю: «Если в 20 лет вы не либерал, у вас нет сердца; если в 40 лет вы не консерватор, у вас нет мозга». К рубежу нулевых и десятых годов XX века Честертон окончательно освободился и от социалистических иллюзий, и от поздневикторианских идей «искусства для искусства». Его зрелые взгляды выразились в таких программных сочинениях, как «Ортодоксия» (1908) и «Что стряслось с миром?» (1910). Тогда же появился и главный персонаж его детективных рассказов — маленький приходской священник отец Браун, все понимающий о природе человеческого зла.
Оценив результаты своих исканий, Честертон с некоторым удивлением осознал, что они в точности совпадают с христианской доктриной, выраженной в вероучении католической церкви: «Что может быть прекраснее, чем готовиться к открытию Нового Южного Уэльса и вдруг, залившись слезами счастья, осознать, что это на самом деле старый южный Уэльс». Честертон до конца жизни оставался верным и последовательным католиком. Его духовное наследие — «Ортодоксия», книга о Христе «Вечный человек» (1925), биография Фомы Аквинского (1933) — повлияло на религиозные взгляды многих современников, от Дороти Л. Сэйерс до К. С. Льюиса.
Эссе и книги Честертона на общественно-политические темы вырастали из его бурных и многословных дискуссий с друзьями, единомышленниками и идейными противниками. Главными его собеседниками на протяжении долгих лет были брат Сесил, поэт и историк Хилэр Беллок (их тесная дружба и сотрудничество удостоились от современников клички «Честербеллок») и, конечно, Дж. Б. Шоу — они с Честертоном расходились во взглядах буквально по всем пунктам и при этом неизменно оставались доброжелательны друг к другу.
Когда Честертону изменял здравый смысл — главное оружие его могучего полемического аппарата, — его логика давала сбой, и сегодня читать его размышления о женской эмансипации или о «еврейском вопросе» стыдно и неловко. Справедливости ради следует отметить, что в вопросах жизни и смерти нравственное чувство его не подводило, и в 1930-е годы он поднял свой голос в защиту еврейского народа от гитлеровских репрессий.
Личная жизнь Честертона не была богата внешними событиями. В 1896 году он познакомился
с Фрэнсис Блог, а спустя пять лет женился на ней (и немедленно купил револьвер, чтобы защищать молодую жену «от пиратов, которыми наверняка кишат пустоши Норфолка»). Их брак был гармоничен и счастлив. Честертона любили друзья, уважали враги, почитали современники. Он не отличался отменным здоровьем и умер в возрасте 62 лет. Проповедь на погребальной службе в Вестминстерском соборе прочитал его друг Рональд Нокс, католический священник и один из отцов-основателей Детективного клуба, первым председателем которого был Честертон. Писатель похоронен в одной могиле с женой (пережившей его на два года) на католическом кладбище в городе Биконсфильде.«ДЕРЕВЕНСКИЙвампир» — один из трех рассказов, не входящих ни в один из пяти детективных сборников об отце Брауне.
Г. К. ЧЕСТЕРТОН
Деревенский вампир
Однажды по петляющей в холмах дорожке, там, где два тополя, подобно пирамидам, возвышаются над горсткой домиков крошечной деревушки Поттерс-Понд, шагал человек в платье самого кричащего кроя и цвета — в ярко-лиловом плаще и белой шляпе на черных байронических кудрях, переходивших в надушенные бакенбарды.
Почему он был одет в старинный наряд, но при этом держался модником и чуть ли не щеголем — то была лишь одна из множества загадок, которые разгадали позже, разбираясь в хитросплетениях его судьбы. Суть же вот в чем: миновав тополя, он словно бы исчез, как будто растаял в неверном светлеющем блеске зари или был унесен порывом утреннего ветра.
Лишь неделю спустя его тело нашли за четверть мили оттуда, на камнях альпийской горки, в саду, который террасами поднимался к мрачному дому с закрытыми ставнями, известному под названием Грэндж. Слышали, что перед самым исчезновением путник вроде бы поругался с какими-то прохожими, оскорбляя их деревню, называя окружающее мерзостью и даже помянув чей-то неполотый сад, якобы заросший бурьяном. Этим он, по общему мнению, воспламенил самые безудержные проявления деревенского патриотизма и в результате пал их жертвой. Во всяком случае, местный доктор установил, что по черепу покойного был нанесен сокрушительный и, вероятно, смертельный удар, — правда, оружием послужила всего лишь дубина или палка. Это хорошо согласовывалось с гипотезой о нападении свирепых мужланов. Между тем никому не удалось напасть на след какого-либо конкретного мужлана, и вердикт дознания гласил: «Убийство неизвестными лицами».
Год или два спустя дело снова всплыло при занятных обстоятельствах. Череда событий привела некоего доктора Малборо, которого близкие звали Малинборо, вполне уместно намекая на плодово-ягодную округлость доктора и пурпурный оттенок его щек, прямиком в Поттерс-Понд. Он приехал туда на поезде в сопровождении товарища, к чьей помощи нередко прибегал в подобных делах. Хотя наружность у доктора была несколько портвейновая и тяжеловесная, глаз у него был острый, да и вообще он не без оснований считал себя человеком в высшей степени благоразумным — например, он благоразумно прибегал к советам низенького священника по фамилии Браун, с которым познакомился давным-давно, расследуя одно отравление. Низенький священник сидел напротив доктора с видом терпеливого младенца, привыкшего слушать старших, а доктор подробно разъяснял истинные причины поездки:
— Я не могу согласиться с джентльменом в лиловом плаще, который назвал Поттерс-Понд мерзостью и утверждал, будто здесь все поросло бурьяном. Но, конечно, это весьма уединенная и отдаленная деревня, до такой степени, что это уже почти исторический курьез, как будто она застыла в эпохе столетней давности. Стряпчий здесь — настоящий стряпчий: ей-богу, не удивишься, если увидишь, как он стряпает. Здешние леди — не просто леди. Это благородные дамы, а их фармацевт — не фармацевт, а шекспировский аптекарь. Они признают право на существование обычного доктора, такого, как я, — ведь кто-то должен помогать аптекарю. Но на меня смотрят как на возмутительное новшество, потому что мне всего лишь пятьдесят семь, а в графстве я живу лишь двадцать восемь лет. По стряпчему можно предположить, что он там уже двадцать восемь тысяч лет. Еще есть старый адмирал, точь-в-точь как на иллюстрации к Диккенсу: его дом полон кортиков и каракатиц и увенчан телескопом.