Только не дворецкий

Тем не менее большинство школ работали по старинке: в ходу были телесные наказания, левшей заставляли писать правой рукой. Эта участь постигла несчастного герцога Йоркского (и, возможно, усугубила его заикание).

Нужно сказать, что новые тенденции находили отклик далеко не у всех. Фрейдистские теории вызывали скепсис у многих авторов детективов Золотого века. Можно заметить, что психологией, как правило, интересуются экзальтированные дамочки вроде миссис Веррекер-ле-Флемминг: «Психология — это безумно интересно, не правда ли, мистер Шерингем?» («Карающий случай») — и мисс Лайелл: «Человеческая натура — это так увлекательно! Правда, месье Пуаро?» («Пуаро и родосский треугольник»).

«Изабель находится в таком состоянии, что все эти трюкачи-психоаналитики запрыгали бы от восторга», — роняет доктор Медоуз в рассказе «Смерть в эфире».

Но самую развернутую дискуссию мы видим все в том же рассказе «Толбойз», где докучливая мисс Кверк пытается учить Питера и Гарриет воспитывать их собственных детей. Она осуждает Питера за то, что он применяет физические наказания, и приводит в пример своих маленьких племянников и племянниц, «которые не знают слова нельзя». Кроме того, мисс Кверк сыплет новомодной терминологией, и лорд Питер с удовольствием ее передразнивает: «Но зачем мне извлекать его оттуда и развивать у него ужасный фрустрационный комплекс, связанный с котельной?»

Такое же скептическое отношение к новомодным теориям мы встречаем и у Агаты Кристи. «Я думаю, викторианские родители были более реалистичны, более внимательны к своим детям, лучше понимали, что может сделать их жизнь счастливой и успешной, — писала она. — В наши дни часто кажется, что родители хотят от детей успехов ради своего собственного престижа. Викторианцы умели критически посмотреть на своих отпрысков и решить, на что те способны. А. явно будет красоткой, Б. — умницей, С. нехороша собой и уж точно не интеллектуалка. Ее единственный шанс — благотворительность. И так далее. Иногда они ошибались, но в целом это работало. Это огромное облегчение — когда от тебя не ждут того, чего ты не можешь дать». Примерно это и пытается втолковать Гарриет своей назойливой гостье.

А. БОРИСЕНКО ОКСФОРД И КЕМБРИДЖ

Почти все выдающиеся авторы детективов Золотого века учились в Оксфорде или в Кембридже, в результате чего возникла новая разновидность жанра — университетский детектив. Когда писатель Майкл Иннес вступал в Детективный клуб, Дороти Сэйерс спросила его грозным голосом: «Есть ли на свете что-то, что вы принимаете всерьез?» И тот не задумываясь ответил: «Ректор Бэйлиола». Мисс Сэйерс такой ответ вполне удовлетворил, тем более что ее сыщик лорд Питер Уимзи тоже окончил этот оксфордский колледж.

Старейшие английские университеты возникли из монастырей и до сих пор сохранили многие монастырские черты в архитектуре и в стиле академической одежды. Все старые колледжи построены вокруг внутренних дворов с безупречными зелеными газонами, дворы окружены прохладными гулкими галереями, арки ведут в тихие сады (иные из них — профессорские, и туда заказан вход даже студентам). В каждом колледже непременно есть трапезная с витражными окнами и портретами ректоров, где длинные ряды деревянных студенческих столов стоят вдоль стен, а перпендикулярно им, на возвышении, стоит так называемый Высокий стол, за которым едят преподаватели. Еще в каждом колледже есть часовня и библиотека, студенческая и профессорская гостиные (общие комнаты, где собираются студенты и преподаватели соответственно), а также собственные правила, легенды и чудачества. И конечно, собственный герб.

Конечно, каждый бедняк был исключением в своем роде, и все-таки они были — к выдающимся способностям в Англии всегда относились с уважением.

Но в основном в университеты попадали из престижных частных школ-интернатов — Итона, Харроу, Рагби и т. д. Один из преподавателей колледжа Олл-Соулз отметил как-то, что в других странах юноши поступают в университет, чтобы учиться, а в Англии — чтобы развиваться. В том числе приобретать необходимые знакомства. Этому способствуют дискуссионные клубы, театральные общества, спортивные состязания.

Оксфорд был основан приблизительно в конце XI века, Кембридж — в начале XIII века. Соперничество между двумя университетами — неотъемлемая часть их жизни. Даже само название университета-соперника не принято произносить вслух — вместо этого говорят «Другое место» (The Other Place).

Веками в Оксфорде и Кембридже обучались будущие короли, министры, епископы — и просто талантливые юноши, порой из самых бедных семей.

Для простого человека Оксфорд был окутан ореолом учености и избранности — как для героя рассказа «Две бутылки приправы», который надеется перенять от своего соседа по квартире немного оксфордской премудрости: «Вот я и подумал: ведь что такое оксфордские манеры в торговле? Да это же просто золотое дно. Если бы я мог усвоить хотя бы четвертую долю манер мистера Линли, то и продавать смог бы вдвое больше <…> Вовсе не обязательно цитировать „Божественную комедию“ целиком, чтобы доказать, что ты читал Мильтона, — и полстрочки хватит».

Университетская жизнь всегда считалась оплотом традиций, но и она стремительно менялась между двумя мировыми войнами, и оттого в этот период воспоминания писателей о студенческих годах полны особенной ностальгии — не только об ушедшей молодости, но и об ушедшем «старом мире». Герой рассказа «Пропавший студент» с умилением любуется неизменными очертаниями средневекового города: «Ах, вот они, „дремлющие шпили“: башня Модлин-колледжа справа — дальше, по левую сторону, ее скромный двойник, Мертон-колледж, затем колледж Святой Марии, и на переднем плане старый замок, из которого королева Матильда бежала через снега в 1141 г., — за ним „Старый Том“, чудесная надвратная башня колледжа Крайст-Черч, словно король в окружении очаровательных принцесс».

Та же интонация слышна и в «Возвращении в Брайдсхед» Ивлина Во:

Оксфорд — теперь похороненный в памяти и утраченный невозвратимо, как земля Лион, ибо с такой бедственной быстротой нахлынули перемены, — Оксфорд был еще в те времена городом старой гравюры. По его широким тихим улицам люди ходили, беседуя, как при Джоне Ньюмене; осенние туманы, серые весны и редкая прелесть ясных летних дней — подобных этому дню, когда каштаны в цвету и колокола звонко и чисто вызванивают над шпилями и куполами, — все мирно дышало там столетиями юности. Здесь, в этой монастырской тиши, особенно звонко раздавался наш веселый смех и далеко разносился над гудением жизни [157] .

157

Цитируется в переводе И. Бернштейн.

ЖЕНЩИНЫ В ОКСФОРДЕ

Продолжается эта цитата так: «И вот сюда, в строгий монашеский Оксфорд, на гребную неделю хлынула толпа представительниц женского пола числом в несколько сот человек, они щебетали и семенили по булыжнику мостовых и по ступеням старинных лестниц, осматривали красоты архитектуры и требовали развлечений…» А ведь действие происходит в 1923 г. — к этому времени женские колледжи существовали в «монашеском» Оксфорде более 40 лет.

Женщины в университете долго оставались невидимками — это было сознательное тактическое решение. Ни в коем случае не хотели они быть похожими на суфражисток с их демонстрациями и дикими выходками, — напротив, всячески подчеркивалась благопристойность студенток, их скромность и трудолюбие. Сопротивление истеблишмента было велико: приходилось постепенно, годами завоевывать право посещать лекции, право сдавать экзамены, право получать степени. Однако многие либерально настроенные преподаватели поддерживали женщин в их стремлении получить образование.