Только одна ночь

Мать снова протягивает ко мне руку:

– Сладенькая, ты переутомилась. Если этот мистер Дейд так успешен, как ты говоришь, и если ты действительно ему небезразлична, может, у тебя с ним все получится. Людям не обязательно знать, как все началось. Тебе даже не придется работать! Займешься благотворительностью! Скажешь, что сама сделала этот выбор, потому что…

Мать продолжает щебетать, но я не слушаю ее. Она просто рисует очередную милую картинку, мой портрет без недостатков… и без внутренней силы, кстати, тоже. Я смотрю на каминную полку. Там стоят мои фотографии, их фотографии, фотографии бабушек и дедушек…

Но там никогда не будет фотографии Мелоди. Никто в этом доме не способен научить меня не пасовать перед действительностью. Я смотрю на мать, на взволнованного отца… нет причины сердиться на них. Это никуда меня не приведет. Я отпускаю руку матери и делаю глубокий очищающий вдох, прежде чем поцеловать отца в щеку.

– Спасибо за то, что дали мне выговориться, – произношу я, заканчивая разговор. Я наклоняюсь и целую мать. – Я люблю вас.

Я беру сумочку и иду в коридор, где меня ждут мои туфли. Мать вскрикивает в замешательстве, но за мной следует только отец.

Я сажусь в кожаное кресло и застегиваю пряжки на туфлях.

– Мы были не виноваты, знаешь ли, – произносит он мягко, но решительно. – Она просто отказывалась нас слушать. Никакой психиатр не мог нам помочь. Мы ничего не могли с этим поделать, говорю же тебе. Ничто бы ей не помогло. Если бы средство было… я бы знал. Я бы не стал просто… я бы знал. Ничего нельзя было поделать. – С каждым словом все больше смирения, все больше отчаяния.

Я встаю и обнимаю его – слишком крепко и на миг дольше, чем нужно.

– Конечно нет. Вы сделали все, что могли.

Я снова целую его и прощаюсь.

Потому что я не могу их изменить. И потому что он носит эту иллюзию как спасательный жилет, и я не собираюсь снимать его только для того, чтобы увидеть, как он идет ко дну.

Глава 16

Дни продолжают лететь мимо. Я хожу на работу, делаю свое дело. Мистер Костин удерживает слухи за закрытыми дверями. Даже взгляды Аши больше не досаждают мне. Вот что происходит, когда ты смотришь правде в глаза, когда выбираешь жить с болью. Трудно причинить боль тому, кто и так бьется в отчаянии.

Но я не могу уйти в депрессию с головой. У меня есть дела. Я только что уволилась, и, хотя я сумею прожить какое-то время на свои сбережения, надо искать себе новое занятие. Я знаю, что могу пойти в любую консалтинговую фирму. Мистер Костин не посмеет выдать мне плохую характеристику, но любая должность после этой будет шагом назад. Как сказал мой отец, это лучшая консалтинговая компания в стране. Придется довольствоваться малым, если только я не собираюсь эмигрировать за границу.

Ничего страшного. Мне нравится идея быть крупной рыбой в мелком пруду.

Но боже, как я скучаю по нему. Эта потеря заставляет меня каждый вечер открывать новую бутылку вина. Я слышала, когда люди теряют любимых, им продолжает казаться, что они видят их. Им приходится дважды оглядываться в толпе, чтобы убедиться, что это не он прошел только что мимо. Им чудится в кафе его голос, а потом оказывается, что это какой-то диджей на радио.

Но меня подобные галлюцинации не преследуют. Голос Роберта, его внешность, весь он… слишком уникален. Я никогда не спутаю его ни с кем. А поскольку он ездит на «альфа-ромео», то и его машину я тоже не спутаю ни с какой другой.

Он просто ушел.

Понимание пронзает меня, когда я нахожусь дома, одна, ополовинив бутылку каберне 1996 года. Слишком хорошее вино, чтобы тупо напиваться им, но я не устояла. Этот разрыв, он больше не кажется мне временным, и пустота комнаты наполняет мое сердце аналогичной пустотой.

Даже когда меня нет поблизости, я внутри тебя. Я могу приласкать тебя мыслью.

Когда-то он сказал мне эти слова, и я закрываю глаза, пытаюсь поверить в них снова. Я откидываюсь на подушки дивана, прижимаю ладонь к груди и представляю, что это делает он.

Ты думаешь обо мне, Роберт?

Внезапно меня окутывает такая грусть, что я начинаю рыдать, съежившись под ее напором. Я не знаю, моя ли это грусть, или я чувствую через расстояние его отчаяние, и оно, смешавшись с моим, обретает невиданную силу. Рука тянется к телефону, я набираю Симону.

Ее не приходится долго ждать. Она уже привыкла к этим крикам о помощи. На этот раз она явилась без бутылки греха.

– Ты находишься в эпицентре развала, – поясняет она, забирая у меня каберне и затыкая горлышко пробкой. – Алкоголь хорош для веселья, но для депрессии он не подходит.

– Я не в депрессии, – надуваю я губки.

Она смеется, забирается с ногами на кушетку и делает мне знак сесть рядом с ней.

– Что случилось, Кэс, ты заблудилась?

Я киваю, на глазах появляются слезы.

– Он звонил?

Я качаю головой.

Она закрывает глаза, словно погружаясь в медитацию.

– Он скучает по тебе, – говорит она. – Просто боится.

– Откуда ты знаешь, что он боится? – удивляюсь я.

Она улыбается, глаза по-прежнему закрыты.

– Потому что мужчины всегда боятся. Они будут петь тебе о храбрости, уверять, что защитят тебя от всех напастей, но при первом же эмоциональном конфликте разбегаются, как кучка испуганных кроликов.

Я вздыхаю и кладу голову на колено.

– Роберт не кролик.

– Все мужчины кролики, – возражает Симона, распахивая глаза. – Они водят своими носиками, вынюхивают, трахают все, что шевелится, а потом разбегаются. А мы, как Элмер Фадд, разрушаем свою жизнь в одержимой охоте за ними.

Я хихикаю. Впервые за долгое время я готова расхохотаться. Это маленькая победа Симоны, и она признает ее, облегченно вздыхая.

– Уверена, что между вами все кончено? – спрашивает она.

Я не отзываюсь. Я не готова сказать это вслух, но за меня отвечают слезы, которые начинают бежать ручьем, стоит Симоне обнять меня.

– Может, я дала тебе неверный совет в тот вечер с водочным коктейлем.

– О?

– Я рассказала о сексе втроем и предложила тебе тоже попробовать нечто подобное, если у тебя сильное чувство собственного Я. Но я не сказала тебе, что у тебя его нет.

Я ежусь от обиды.

– Только не пойми меня неправильно, оно у тебя появится, и очень скоро. Но сейчас ты находишься на стадии самоизыскания. – Она делает паузу, прежде чем спросить: – Как дела на работе?