Толкование на книги Нового Завета

Ибо закон поставляет первосвященниками человеков, имеющих немощи.

Чтобы ты не подумал, что хотя однажды принес, однако и за Самого Себя, то теперь доказывает, что не за собственные Свои грехи принес. Ибо закон поставляет первосвященниками простых людей, имеющих немощи, то есть тех, которые не могут противостоять греху, но которые и сами, как немощные, подвергаются падениям. Он же, как Сын, будучи так силен, как может иметь грех? А не имея греха, для чего бы Он принес жертву за Самого Себя? Но и за других не много раз, а однажды. Как всемогущий, Он чрез единичное приношение жертвы в силах был совершить все. Под немощью разумей, как во многих местах говорит сам Павел, грех и даже смерть. Ибо, так как первосвященники по закону смертны и немощны, то они и сами не были безгрешными, и других не могли очистить. Он же бессмертен и силен. Послушай и то, что следует далее.

А слово клятвенное, после закона, поставило Сына, на веки совершенного.

Наблюдай противоположения. Там закон, здесь слово клятвенное, то есть вернейшее, истиннейшее: там люди, конечно, рабы, здесь Сын, разумеется. Господь: там немощные, то есть претыкающиеся, имеющие грехи, повинные смерти, — здесь же совершенный во век, то есть вечный, всемогущий, не ныне только, но всегда безгрешный. Посему, если Он совершенен, если никогда не согрешает, если всегда жив, то ради чего Он принес бы жертву за Самого Себя, или вообще много раз за других?

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Главное же в том, о чем говорим, есть то: мы имеем такого Первосвященника, Который воссел одесную престола величия на небесах.

Главным (т.е. «головным», — Прим. ред.) всегда называется самое важное; когда кто-нибудь в немногом хочет передать самое существенное, то говорит, что он обращает на это внимание во главе всего, подобно тому как голова, хотя и мала по величине, составляет важнейшую часть тела. Так и теперь апостол говорит: главное же в том, о чем говорим, то есть я выскажу самое важное и вкратце обнимающее многое: — мы имеем Первосвященником Бога. Ибо сидение не свойственно никому другому, кроме Бога. Заметь же, как, сказав много униженного, именно: Первосвященник, ходатайствует пред Отцом, и то, что свойственно человечеству, восходит к высокому и к тому, что свойственно Божеству. Поступает же так всегда, как и Наставник его в Евангелии, чтобы чрез уничиженное руководить слушателем, так чтобы он воспринял слово: ибо иначе слушатель не понимает, если не восходит постепенно; чрез возвышенное же он научает, что то униженное было снисхождением. Престолом же величия называет престол Отца, или потому, что Отец мог быть назван величием для Него, или же просто потому, что престол величия есть наивысший престол.

И есть священнодействователь святилища.

Как земные первосвященники, входя во Святое святых, служили, так и Он поистине есть служитель святых, истинных, пренебесных святилищ. Казалось бы, Павел здесь противоречит самому себе. Ибо в начале сказал: кому когда от Ангелов сказал Бог: сиди одесную Меня? Не все ли они суть служебные духи? (Евр.1:13-14), как бы давая понять, что служителю и не подобает сидеть. Теперь же, сказав: воссел одесную престола, снова представляет Его служителем. Итак, каким образом говорит это, если не по совершенному снисхождению к слушателям, и смешивая уничиженное с высоким? А некоторые поняли: «святым служитель», т.е. освященным Им людям. Ибо, говорит (ап. Павел, — Прим.Пер.), Он — наш Первосвященник.

И скинии истинной, которую воздвиг Господь, а не человек.

Здесь ободряет уверовавших иудеев. Ибо так как, вероятно, они недоумевали, говоря: мы не имеем такой скинии, то вот, говорит, более великая скиния и истинная — само небо. Ибо ветхозаветная скиния была образом этой: и ту водрузил человек, или Веселиил (Исх. 31:2), или Моисей, эту же — Бог. Здесь же заметь, согласно святому Иоанну Златоусту, что небо и не движется, и не шаровидно: ибо выражение: воздвиг исключает и то и другое.

Всякий первосвященник поставляется для приношения даров и жертв; а потому нужно было, чтобы и Сей также имел, что принести.

Так как сказал: воссел (Евр.8:1), то, чтобы ты не счел за обман, что он назвал Его священником, говорит, что хотя и воссел, однако оттого не перестал быть Первосвященником; ибо все, что свойственно первосвященникам, Он имеет, и как те приносят жертвы, так и Он принес Самого Себя в жертву. Восседать одесную — принадлежит достоинству Его, первосвященство же есть дело великого человеколюбия. И кроме того, так как некоторые спрашивали, для чего Он умер, если действительно был Сыном и вечен, то разрешает это недоумение и говорит: так как Он был Священником, а священник не бывает без жертвы, то нужно было, чтобы и Сей также имел, что принести. Этим же было не что иное, как тело Его Самого. Итак, Ему необходимо было умереть. Между даром и жертвами, по точному смыслу, есть различие. Ибо жертвами бывают приношения кровные и мясные, или точнее — все, что сжигается огнем. Ибо слово — жертва происходит собственно от слова ?, то есть быть сжигаемым. Дары же, как например плоды и тому подобное, — бескровны и не сжигаемы. Однако в Писании и то и другое употребляется безразлично, как например: и призрел Господь на Авеля и на дар его, хотя дар был именно от первородных овец. А на Каина и на дар его не призрел, хотя дар был от плодов земли (Быт. 4:3-5). Если же кто попытается примирить это пустыми рассуждениями, которые мы и сами слышали, то я все-таки не вижу, как он освободит себя от упрека в невнимательном чтении Писаний. Ибо часто и в иных местах это, употребляется безразлично, и я мог бы привести бесчисленное множество мест, если бы не считал это необязательным. Однако нам будет довольно и того, что сам апостол далее назвал вообще дарами все приносимое в жертву. Вот послушай.

Если бы Он оставался на земле, то не был бы и священником, потому что здесь такие священники, которые по закону приносят дары.

Еще подтверждает то, что хотя не на земле имеет скинию, но на небе, однако, от этого нет препятствий к тому, чтобы быть священником. И заметь мудрость. На основании чего кто-нибудь особенно мог бы утверждать, что Он не священник, разумею, конечно, то, что Он не имеет места на земле, где священствовал, — на основании этого сам наиболее утверждает, что Он — Священник, и говорит, что по тому самому Он — Священник, что Он не имел места на земле. Если бы Он оставался на земле, то не был бы и священником. Ибо были иные на земле священники, и это обстоятельство казалось бы опровержением. Теперь же, имея местом — небо, и вознесши туда собственное тело, там Он ходатайствует за нас пред Отцом. Отсюда, так как Он на небе, то поэтому Он по преимуществу Священник.

Которые служат образу и тени небесного.

Здесь показывает, преимущество священства Христова, называя ветхозаветное священство образом и тенью, наше же — небесным. Ибо когда ничего земного, напротив, духовное все, что в таинствах, где ангельские гимны, где ключи Царствия Небесного, и отпущение грехов, и снова связывание; когда жительство наше на небесах, то каким образом может не быть небесным наше священство? Посему этому небесному священству служило прообразом и примером, то есть темным образчиком и как бы теневым очертанием, — то, что в Ветхом Завете было открыто Моисею.

Как сказано было Моисею, когда он приступал к совершению скинии: смотри, сказано, сделай все по образу, показанному тебе на торе (Исх. 25:9).

Так как то, что мы видим глазами, мы скорее постигаем, чем то, что узнаем чрез слух, то поэтому Бог показал Моисею все, не только устройство скинии, но и то, что касается жертв и всего служения.

Но Сей Первосвященник получил служение тем превосходнейшее.

Это вытекает из той именно мысли: если бы Он оставался на земле, то не был бы и священником. Ныне же, говорит, не будучи на земле, но небо имея местом священнодействия, Он получил лучшее служение, то есть служение Его не таково, какое свойственно земным первосвященникам, но небесное, так как местом совершения его служит небо.

Чем лучшего Он ходатай завета.

Возвысив священство Христово по месту, и по священнику, и по жертве, таким же открыто выставляет его и по завету. И хотя прежде сказал, что Ветхий Завет был немощен и не полезен, по причине младенчества слушателей, но он скоро прекратил об этом речь. Теперь он долго задерживается на рассуждении об этом, и показывает, что Новый Завет лучше того, то есть Евангелие, ходатай и дарователь его есть Христос; ибо Сам Он сделался для нас служителем Евангелия, приняв образ раба, как Моисей есть посредник закона.

Который утвержден на лучших обетованиях.

Предлагает то, что особенно ободряло верующих из иудеев, именно, что обетования нашего завета — лучшие обетования. Ибо не блага земные, и не блага в потомстве и не многочадие, но Царство Небесное обещано соблюдающим Евангелие. Итак, не будьте малодушны: обетования Евангелия лучше; неразумно унывать тем, кто имеет лучшее.

Ибо, если бы первый завет был без недостатка, то не было бы нужды искать места другому.