Толмач

Напомню, что армянский язык включен ЮНЕСКО в список древнейших из живых языков. Он объявлен достоянием человечества. Церковь в Армении называется или Апостольской, по причине основания ее двумя апостолами, или Григорианской, по имени первого епископа. Именно он, Святой Григор Просветитель, позвал переводчиков еще в конце второго века, чтобы перевести Библию с греческого языка и латыни на армянский. Многотрудное дело было успешно завершено. Всех, кто переводил Священные книги, причислили к лику святых. В Армении много веков существует Праздник переводчика.

Принято считать, что идентификация армянского народа определяется тремя основными факторами: христианство, письменность, семья. При войнах, набегах, прочих опасностях, включая природные катаклизмы, армяне защищали храмы, спасали книги и женщин, уверенные, что именно в этом есть залог продолжения существования нации, народа.

На другой день нас повезли в Гегард (иногда произносится Гехард), один из многих старинных храмовых комплексов, сохранившихся в Армении и мире с ранних веков христианской веры. Гегард означает «копье» и назван так в память о том копье, которым, по легенде, один из римских легионеров пронзил тело Христа. Копье было привезено среди других священных реликвий из Иерусалима апостолом Фаддеем и долгое время хранилось здесь, в монастыре. Сейчас оно находится в Эчмиадзине. Монастырский комплекс состоит из многих каменных сооружений, построенных в разное время, начиная где-то с 10–11 века. Но есть и более древние подземные помещения, служившие для молений, собраний и жилья. Они выдолблены в скале, откуда вынималась порода, а строители спускались вниз, уходили под «землю», чтобы сохранить пока непринятую в других странах, преследуемую религию и рукописные книги. Вот в один из таких пещерных храмов нас и повели. Но сначала мы должны были подняться вверх на гору. По пути на горной тропинке видим дерево, почти без листьев, зато на всех ветках висят платочки, ленточки, шарфики, косынки. Эта старинная народная традиция. Завязав свое незатейливое подношение на ветке дерева, человек или благодарит Господа за уже содеянное добро, или обращается с мольбой сотворить благо. Тут не только женщины, но и мужчины, начали срывать с себя галстуки, шарфы, вытаскивать из сумочек все, что можно завязать на ветке. Мы стоим, сосредоточившись на своих желаниях. Входим в храм. Сопровождавший нас монах рассказывает историю храма, о его строительстве, первых обитателях. Потом просит нас отойти к стене: сейчас будет исполнен хорал, и он очень хочет, чтобы мы послушали. Мы прижались к стене, ждем. И внезапно сверху там, где свод, сужаясь, уходит к небу, которое едва просвечивает бледно-голубым лоскутком, на нас обрушивается мощное песнопение старинного армянского псалма или гимна, не знаю, как точно сказать. Полифония голосов нисходит к нам, касается выщербленных временем каменных стен, а потом, оттолкнувшись от них, вслепую, но очень верно, как будто сквозь позвоночник, проникает внутрь каждого, растекается по всему телу, где наша душа пока присутствует. Многие плачут. К финалу пения уже все становятся на колени, закрывают руками лица, мокрые от слез. Но это еще не все. Нас ждет еще одно потрясение. Мы смотрим вверх, на хоры и деревянную лестницу, по которой должны сейчас спуститься исполнители. Все в нетерпении, жаждут от всего сердца поблагодарить за песнопение, за очищение души, за истинный катарсис, испытанный сейчас. А сверху спускается один, всего один маленький и худенький монах в длинном черном одеянии, на голове – клобук, вернее, «таги» – убор, характерный только для служителей армянской церкви. С робкой, смиреной улыбкой, он объясняет, а я перевожу, с трудом уняв спазмы в горле, что пел только он один. Здесь нет хора, а звуковой, акустический эффект – это гениальная придумка строителей-архитекторов. Сделано это затем, чтобы у врагов, приближающихся к пещерному храму, создавалось впечатление многочисленности его обитателей, а стало быть, защитников. Секрет создания такого эффекта, само собой, потерян. Многие современные инженеры-акустики и архитекторы пытались копировать, получалось иногда что-то подобное, но в полной мере восстановить это искусство полифонического звучания так и не смогли.

Мы спускались с горы, а со стороны оставленного за спиной храма, слышались печальные звуки армянского дудука. Мы оглянулись: все тот же маленький худой монах стоял у дверей храма и прощался с нами, даря нам эту мелодию, где был заключен голос всего многострадального и любящего армянского народа.

После той поездки я еще пару раз в перестроечные времена была в Ереване, но такого ошеломляющего впечатления уже не случилось: слишком суетными, скорыми и деловыми были те посещения с новыми русскими бизнесменами и их партнерами. С середины 70-ых годов групп из Аргентины становилось все меньше, а вскоре и вовсе закончились. Жесточайшая инфляция, политический террор, безработица и стремительное обнищание масс, пригнули очень сильно страну и людей. Последствия были долгими и суровыми. В тюрьмах были расстреляны, умерли под пытками или «просто» пропали без вести от 15 до 30 тысяч оппозиционеров очередной военной хунты. Ладно, хватит, не буду углубляться в дебри национальной политики и экономики, тем более, что Аргентина в настоящее время снова, кажется, на подъеме.

14. Венесуэла: Боливар, красавицы и нефть

Не часто, но приезжали к нам и туристы из Венесуэлы. Как-то мне выпало работать с группой молоденьких венесуэльских девчонок красоты невозможной. Недаром же не один раз именно из этой страны на международных конкурсах девушка получала корону «Мисс Мира». Девчушки были наивные, не слишком обремененные (да и в силу малого возраста) образованием, но эмоциональные, искренние и непосредственные, мечтающие о большой любви и лучше с первого взгляда. Так и случилось. В день и час приезда в Москву, проходя паспортный контроль, едва вступив на советскую землю, одна из моих смуглых черноволосых красавиц с первого взгляда влюбилась в молодого пограничника, настоящего доброго молодца из русских народных сказок, белокурого и голубоглазого. Весь вечер в гостинице девчушки серьезно и с большим энтузиазмом обсуждали этот казус мгновенной влюбленности своей подруги. Главная героиня и ее окружение принялись уговаривать меня поехать завтра же в аэропорт, чтобы дать возможность влюбленной красавице еще раз встретиться с русским «мачо». Я поддалась уговорам, вполне понимая бесполезность такой поездки. Так оно и получилось. Во-первых, никого из вчерашней смены пограничников на паспортном контроле не оказалось: они работают через сутки. Но венесуэльская девушка не теряла надежды и быстро настрочила записку, я перевела текст. Там было предложение о встрече в ближайшее время в любом месте Москвы. Я передала записку начальнику смены с просьбой вручить адресату, имени и фамилии которого мы не знали, пришлось составлять устный портрет. Серьезный начальник сделал вид, что понял, о ком идет речь, взял записку и удалился. Конечно, для меня было совершенно очевидно, что записка никогда не дойдет до советского пограничника, но девочка из Венесуэлы всю неделю, без шуток, ждала ответа. В день отъезда в аэропорту она обходила не один раз все пограничные будки, где сидели ребята в зеленых фуражках и заглядывала в окошко, стараясь идентифицировать своего избранника, чем вызвала, в конце концов, подозрения. Ко мне подошел дежурный по смене и попросил выяснить столь повышенный интерес иностранной гражданки к служащим на границе бойцам Советской Армии.

Запомнилась мне эта группа еще по одному поводу. В составе группы среди молоденьких девчушек оказался один пожилой мужчина, человек молчаливый, немного болезненного вида. Назовем его Родригес. Он обратился ко мне с просьбой связаться с Совфрахтом (департаментом Министерства торгового флота), поскольку у него есть очень выгодное предложение о сотрудничестве. А именно: советские танкеры, которые разгружаются у берегов Кубы, заполнять потом нефтью в одном из венесуэльских портов. Таким образом, можно было бы исключить пустопорожний траверс на обратном пути. «Это очень выгодно, – повторял сеньор Родригес, – грек Онасис заработал свои миллионы именно на умелом фрахте».

Сеньор передал мне бумаги с печатями и подписями, где было сформулировано официальное предложение от венесуэльских нефтяных компаний, а также рекомендательное письмо от главы соответствующего министерства. У Родригеса имелся даже список с телефонами, именами-фамилиями наших ответственных работников из департамента экономического сотрудничества со странами Латинской Америки. Мне показалось несколько странным приезд посредника с таким важным протокольным поручением в составе обычной туристической группы. Но я все-таки дозвонилась в «Совфрахт», и к моему удивлению, венесуэльцу назначили встречу. Разговоры-переговоры в министерских стенах длились долго. В процессе диалога двух сторон я убедилась, что возможность исключить порожние рейса грузовых судов, – тема исключительно важная и актуальная. Появившаяся перспектива наполнить танкеры нефтью в Венесуэле явно очень интересовала наших спецов. Но переговоры застряли на проблеме оплаты портовых рабочих. Советским товарищам показалось, что тарифы, указанные в предварительных сметах на оплату венесуэльских докеров, завышены по сравнению с теми, что были приняты для других стран того же региона. А Родригес упорно доказывал, что такие цены оправданы, это объясняется тем, что у них средняя почасовая оплата рабочих во всех отраслях выше, чем в других странах Латинской Америки. «Венесуэла, благодаря нефти, вообще имеет уровень жизни выше многих стран на нашем континенте, не считая, конечно, США и Канады», – устало трындел седой дядька, выпивая очередную чашку кофе. И без того, худой и бледный, он к концу переговоров, кажется, еле дышал. Переговоры зашли в тупик. Все были определенно раздражены упертостью венесуэльца. А я про себя размышляла: но если аргументы венесуэльца справедливы, то почему министерская братия, сидящая за столом переговоров, обложившись толстыми справочниками и инструкциями, не принимает его доводов, не знакома с информацией о дифференцированных тарифах? Они упирались не меньше чем их визави, настаивая на своем. Меж тем сеньор Родригес, к концу третьего часа переговоров, пустил в ход последний козырь: он вдруг объявил себя коммунистом, видимо, надеясь хоть этим расположить к себе советских партнеров. И наши люди, наконец, согласились подписать так называемый типовой Протокол о намерении и подготовить вариант коммерческого соглашения, основу будущего контракта. Но даже и тогда венесуэлец гнул свое, не сдавался и надоедливо твердил о необходимости учесть в общей цене будущего контракта особые тарифы на работу местных докеров. Все. Мы покинули министерство. Старикан был очень расстроен. Я проводила его в гостиницу «Метрополь», намереваясь тут же отправиться домой. Но Родригес был слишком взволнован, чтобы идти спать. Ему хотелось еще раз обсудить переговоры. Пришлось остаться. Мы сидели в холле, снова хлестали кофе, а он все «булькал», теперь уже только мне, о справедливости своих требований, сожалел о том, что советские специалисты не согласились с ним и могут потерять такое выгодное предложение. Я лицемерно сочувствовала и непатриотично думала только о том, как бы поскорее попасть домой и завалиться спать, так как на завтра в программе стояла поездка во Владимир и Суздаль, а на следующий день в 5 утра надо сопровождать группу в аэропорт. Но мы все сидели, а усталый сеньор продолжал вяло молоть ту же тему, пока неожиданно от стойки ресепшена к нам подошла девушка и подозвала меня к телефону. Беру трубку. Голос представляется сотрудником протокольного отдела министерства, где мы проторчали несколько часов. Как и положено служивому такого отдела, он начинает с формальной просьбы извиниться перед венесуэльским товарищем за некоторое непонимание с советской стороны. Но теперь, мол, советская сторона, разобравшись в проблеме, убедилась, что венесуэльский коммунист прав, и она (советская сторона), готова подписать Договор на предложенных условиях. Да, они проинформированы, что завтра группа едет в старинные русские города. Они не хотели бы помешать знакомству с замечательной русской историей. Они так же знают, что группа послезавтра вылетает ранним рейсом из Москвы, поэтому они готовы сейчас, если товарищ Родригес не возражает, подъехать к гостинице с документом и подписать их в неформальной обстановке. Я быстро перевела это Родригесу. Тот не только не возражал, но был несказанно рад и торжествовал победу.

Мне пришлось задержаться еще на два часа: сначала ждали людей из министерства, потом подписывали договор, потом ужинали, а потом, когда чиновники ушли, сеньор Родригес попросил меня задержаться еще немного. Он поднялся в номер и вернулся с конвертом в руках: большой набор открыток с видами Венесуэлы. Мне оставалось только поблагодарить за сувенир, подняться и направиться к выходу. Не тут-то было. Дед не просто вручил мне коллекцию, махнул ручкой на прощание и все. Нет. Он сел и стал неспешно доставать одну открытку за другой (а их было около 30-и штук) и подробно рассказывать, что на ней изображено, где находится, когда построено и т. д. Моргая сонными глазами, я реагировала на каждую цветную фотографию фразой из стандартного набора, который имеется у каждого переводчика: «Потрясающе! Великолепно! Удивительно! Не может быть! Никогда бы не подумала!». И все-таки, несмотря на усталость, некоторые открытки меня зацепили по-настоящему. Две-три с видами знаменитого, самого высокого в мире водопада (по-моему, свыше 1000 метров высотой) и конечно, красочные фотографии с портретами и жанровыми сценками местных индейцев ямомама, живущих в дебрях Ориноко и Амазонки. Но окончательно забыть о сне меня заставил рассказ Родригеса о некоем русском казаке, Анатолии, из семьи эмигрантов начала 20-ого века. Он много лет работает гидом-проводником и переводчиком в национальном парке недалеко от столицы – города Каракаса. Его очень ценят не только туристы, но и венесуэльские ученые, так как он знает сельву лучше, чем аборигены. В то время я не могла проверить эти данные или хоть что-нибудь почитать об этой удивительной истории. Сейчас, делая эти записки, я заглянула в Интернет. Действительно, был такой человек, прожил там всю жизнь, умер сравнительно недавно. Среди дремучих дебрей, есть расчищенное место и там могила, холм, на нем православный крест и надпись: Анатолий Федорович Почепцов. Чуть ниже годы жизни: 1926–1986. Семья донского казака добралась до Южной Америки, вырастила сына, который полюбил венесуэльскую сельву и здесь нашел свое счастье, свою судьбу. Что и говорить, загадочна русская душа.

Чтобы закончить венесуэльскую тему, напомню, что это – одна из пяти, шести стран Латинской Америки, которая считает Симона Боливара своим национальным героем-освободителем (имеется в виду от испанского владычества). И как в других странах, здесь много улиц, площадей, названных именем великого борца за свободу, много памятников. Но только в Боливийской республике национальная валюта названа в честь героя – «боливаром». Более того, один из президентов современной уже Венесуэлы, сократив множество нулей на национальных венесуэльских купюрах, оставил старое название, добавив слово «фуэрте» – сильный, крепкий, твердый, как хотите, переводите в контексте с соответствующим денежным знаком или с самим Боливаром. Теперь новая венесуэльская валюта так и называется «боливар фуэрте».

15. Падре Доменико. Реальность и мистика

Из Панамы туристы или вообще не приезжали, или вкраплялись в сборную от Латинской Америки. Тем удивительней была целая группа из этой страны, возглавляемая падре Доменико, которая однажды прибыла в Москву. Оказалось, что группа пожилых панамок – это прихожанки небольшой церкви на окраине столицы Панамы (столица имеет одно название со страной). Падре был итальянец, и когда-то, получив сан, был направлен с миссией за океан в далекую и непонятную страну. Там он и служил в католическом приходе к моменту приезда в Москву уже более 20 лет. Как-то он и предложил своей пастве совершить паломническую поездку в Европу по святым местам. Маршрут разрабатывал он сам. Подивитесь теперь широкому кругозору скромного католического священника, который включил православную Россию в программу паломнического тура в то время, когда ни о каком, даже минимальном сближении двух самых больших ветвей христианства, и речи не было. Его обширным познаниям в области теологии, культуры, литературы, истории стран, народов и государств приходилось изумляться каждый божий день. Признаться, не часто среди обычных иностранных туристов встречаешь эрудированного человека, не стандартного, не клишированного мнения о земных проблемах, открытого к пониманию и восприятию всего интересного, нового. Падре Доменико как раз был таким, и на наших вечерних сборах я не столько «чичеронила» («чичероне» – на итальянском означает излишне говорливого гида, экскурсовода, по имени знаменитого оратора Цицерона), сколько слушала. Бабульки мои были прелестницы. Тихие, со смиреной улыбкой, готовые восхищаться всем, даже плохо сваренными щами, предполагая, вероятно, что так и положено по рецепту типичной русской кухни. Я их не переубеждала. Совсем неожиданно оказалось, что в составе группы была и мать Мигеля, студента, обучающегося на тот момент в Москве, моего знакомого. Помните, я уже рассказывала о встрече с ним в пригородной электричке Стокгольма? Мир тесен, точно. Мать специально поехала в Москву, чтобы повидаться с сыном и попала в мою группу.

На прощанье мы с падре обменялись сувенирами. Ему очень нравилось мое незатейливое колечко из сердолика. Он как-то сказал, что это – его любимый камень, предпочитаемый так же и высшими иерархами католической церкви. Я с радостью отдала ему колечко, а он подарил мне маленький крестик. Но я тогда не была крещенной, и крестик пролежал у меня в шкатулке много лет, пока надела его, имея уже на то право. Как и положено, я не снимала цепочку, пока она сама, не известно почему, вдруг соскользнула у меня с шеи. Цепочку я сразу обнаружила: она упала на землю прямо у моих ног, а вот крестик, как ни искала, так и не нашла. Многие женщины суеверны и даже склонны к мистике. Я не исключение. Когда потерялся крестик, подаренный падре Доменико, мне сразу пришла мысль, что с ним что-то случилось. К сожалению, так оно и оказалось: падре Доменико умер. Об этом мне сказал Мигель во время нашей неожиданной встречи в Стокгольме. До конца жизни итальянский священник так и служил в маленькой приходской церкви недалеко от столицы Панамы, несмотря на неоднократные «престижные» предложения римских сановников. Не спрашивая у Мигеля дату смерти падре Доменико, я сама назвала год и месяц, уверенная, что это случилось одновременно с потерей крестика. Мигель, удивленный моей осведомленностью, подтвердил. Он сказал, что падре Доменико все прихожане помнят до сих пор. «Такого священника у них не было, да и будет ли. Уже третий сменился, а все не то».

16. Бразильская мадонна и Белла Ахмадулина

Наша испанская группа обслуживала редких туристов из Бразилии, еще более редких из Португалии. В то время португальских переводчиков в Интуристе не было, и работать с гражданами этих стран приходилось нам, испаноговорящим гидам. Оказалось, понять португальский не слишком трудно, так же как бразильцам – испанский. Да и вообще особых проблем с бразильцами не было. Они, в отличие от аргентинцев, например, не очень интересовались политическими или социально – экономическими проблемами страны Советов, не задавали каверзных вопросов и не стремились найти противоречий в рассказе гида о великих победах страны развитого социализма. Бразильцы (во всяком случае, те, с которыми мне довелось общаться), были толерантны к миру и людям. Мир и события они воспринимали, как мне показалось, не умозрительно, а скорее на чувствительном, сенсорном уровне. Поездка в Европу из Америки, само собой, связана с большими расходами (в первую очередь, затраты на авиаперелеты). Поэтому оттуда обычно приезжала публика довольно обеспеченная, если не сказать, богатая. Рискуя прослыть снобом, сознаюсь, что с иностранными туристами, теми, которые достигли определенно высокого уровня в смысле финансов и материального благополучия, работать куда легче и проще, чем с людьми малого или среднего достатка. Эти, как правило, начинают долго выяснять, почему в наших ресторанах намного дороже, чем у них, а качество питания и обслуживание намного хуже. Почему, чтобы поменять полотенце, нужно доплачивать, хотя в их туристическом ваучере было указано о ежедневной смене белья в гостинице? Почему, если они заходят в ресторан и хотят выпить кофе, их заставляют сделать полный заказ обеда (ужина)? И т. д., и т. п. Вопросы, на которые тогда ни я, и никто другой из моих коллег, не смог бы ответить быстро и внятно.