Толпа героев XVIII века

Наверное, этот замысел удался бы, если бы царь дожил до февраля 1728 года, когда Анна Петровна родила мальчика, получившего имя Карл Петер Ульрих (это был будущий император Петр III). Но в том и состоит драма, что событиями правят не люди, а рок, судьба. Она не дала Петру дожить до этого светлого династического дня. Умирая в страшных физических муках в ночь на 28 января 1725 года (то есть в день рождения Анны), он все еще надеялся выкарабкаться, страстно, со слезами молился. Довольно распространенная – благодаря Вольтеру – легенда гласит, что умирающий Петр захотел написать завещание, но его рука выводила лишь неразборчивые буквы, из которых удалось понять только следующие слова по-русски: «Отдайте всё…» «Он велел позвать принцессу Анну Петровну, которой хотел диктовать, но как только она показалась у его ложа, он лишился дара речи и впал в агонию». Весь этот эпизод был взят Вольтером из рукописи 1740-х годов голштинского придворного Г.Ф.Бассевича, который как раз и вел переговоры с Остерманом о браке Анны и герцога. Рассмотрение относящихся к этому эпизоду документов не подтверждает и не опровергает суждения Бассевича, хотя то, что Петр приказал позвать к его ложу Анну, чтобы надиктовать ей завещание, еще не означает, что он хотел передать престол именно ей.

Смерть отца потрясла Анну так, что во время панихиды она чуть не сгорела: девушка так низко склонилась в молитве, что от стоявшей перед ней свечи загорелся ее траурный головной убор, который окружающим удалось тотчас сорвать с ее головы. После вступления на престол матери Анны, императрицы Екатерины I, брачное дело завертелось. 21 мая 1725 года мать устроила дочери пышную свадьбу в специально построенном в Летнем саду свадебном зале. Молодожены еще два года прожили при дворе Екатерины I, но как только она умерла весной 1727 года, жадный до власти Меншиков, ставший первым человеком при новом императоре Петре II, буквально вытолкал дочь Петра и ее мужа в Голштинию, в Киль, – нечего, мол, тянуть: подданные, верно, вашу светлость заждались, да и супругу желают лицезреть! Перед отъездом от Анны Петровны потребовали расписку в получении денег, положенных ей как приданое, но бумагу долго не принимали, потому что там стоял старый титул дочери Петра – «наследная принцесса Российская». Теперь она не считалась ни российской, ни принцессой, а так – отрезанным ломтем.

Молодые приехали в Киль… Жизнь Анны здесь не заладилась. Муж, такой веселый и галантный в Петербурге, дома стал другим: грубым, никчемным, склонным к гульбе и пьянству субъектом. С какими-то приятелями и девицами он часто отправлялся на пикники. Одиночество стало уделом беременной к тому времени герцогини Анны. Она, всю жизнь окруженная в семье Петра вниманием, любовью и заботой, не привыкла к такому обращению и стала писать жалобные письма домой, сестре Елизавете. Унтер-лейтенант русского флота С.И.Мордвинов вспоминал, что его радушно принимали при дворе Анны, и накануне своего отъезда из Киля он обедал с дочерью Петра в узком кругу, и она была «в печальном виде, а после стола, как я откланивался, с горестными слезами изволила мне вручить письмо к государю (Петру II. – Е.А.) и к государыне цесаревне Елизавете Петровне и сестрице государевой Наталье Алексеевне и, пожаловав к руке, в слезах изволила идти в кабинет».

В письме, которое привез Мордвинов, было сказано: «Только ни один день не проходит, чтобы я не плакала по Вас, дорогая моя сестрица!» 10 февраля 1728 года у Анны родился сын Карл Петер Ульрих – тот самый наследник престола, которого предвидел его великий дед и который в декабре 1761 года станет императором Петром III. Но роды оказались трудными, двадцатилетняя герцогиня болела и 4 мая «горячкою преставилась».

Перед смертью Анна Петровна просила об одном – похоронить ее в России, в Петербурге, «подле батюшки». Последнюю волю герцогини могли и не исполнить – в России уже дули другие ветры. На престоле восседал сын царевича Алексея Петр II, окруженный «старомосковской партией». В начале 1728 года двор перебрался в Москву, и многим стало казаться, что это навсегда, что безумная петровская эпоха – сон, а город, им созданный, – мираж над болотом.

Но там, в Петербурге, жило множество людей, для которых новый город навсегда стал родным, городом их прижизненной и посмертной славы. И они не забыли дочь своего вождя, славного шкипера Питера. В Киль из Петербурга за прахом Анны направились корабль «Рафаил» и фрегат «Крейсер» под командованием контр-адмирала Бредаля. Так за телом любимой шкиперской дочки пришли царевы «детки». Под сенью Андреевского флага Анна пустилась в последнее плавание, домой. Гроб поставили во дворце ее отца, а потом перевезли через Неву на галере. Длинные полотнища крепа свисали с бортов, полоскались в невской воде. Ее похоронили в Петропавловском соборе 12 ноября 1728 года. Из Москвы на похороны не приехал никто: ни император Петр II, ни придворные, ни дипломаты, ни министры. Не было даже сестры Лизетки – той было недосуг: началась осенняя охота, и она, в изящной амазонке, на великолепном коне, птицей мчалась за стаей гончих по подмосковным полям в окружении блестящих кавалеров.Словом, похороны царской дочки были более чем скромны. Пришедшим с ней проститься было невесело вдвойне: Петропавловский собор – новая усыпальница царской семьи – стоял недостроенный, всюду по городу виднелись следы запустения, будто великую стройку бросили на произвол судьбы… Опять Россия оказалась на распутье, опять было неясно, куда она двинется…

Павел Ягужинский: неистовый генерал-прокурор

Как и многие выдающиеся «птенцы гнезда Петрова», Павел Иванович Ягужинский начал службу в восемнадцать лет денщиком у Петра Великого. Аккуратный, умный, красивый денщик был иностранцем. Он родился в 1683 году в Польше, в семье органиста, который вскоре переехал в Москву и стал служить в кирхе Немецкой слободы. Со временем денщик превратился в капитана гвардии, исполнителя многих сложных поручений государя. Не раз он отправлялся за границу, имея полномочия тайного посланника или резидента. Ему предстояло то вести секретные переговоры, то разведывать что-то важное, то искать скрывавшегося от царского возмездия беглого русского дипломата. Для выполнения этих непростых заданий у Ягужинского были все данные: аналитический ум, знание нескольких языков, красивая внешность, легкость в общении с людьми, умение в них разбираться, недюжинные организаторские способности.

При этом Павел Иванович – веселый, симпатичный, обаятельный – был своим человеком в доме государя, не раз выполнял секретные личные задания Петра и Екатерины. Так, он занимался матримониальными проблемами царской семьи: рыскал по Европе в поисках женихов для царских племянниц и дочерей, вел сложные переговоры о заключении династических браков и обо всем этом подробно докладывал Петру и его супруге.

К тому же без него не обходился ни один праздник в Петербурге. По воспоминаниям современников, Павел Иванович был всегда истинной душой компании: галантный кавалер, остроумный рассказчик, неутомимый танцор, душевный собутыльник. Словом, как писал его биограф, «он любезностью своею одушевлял все общества, в коих находился». Не случайно в 1711 году Петр сделал его маршалом (то есть тамадой и распорядителем) на свадьбе царевича Алексея Петровича и кронпринцессы Шарлотты. Можно представить себе, как трудно было тамаде раскачать мрачных гостей: брак был политический, а следовательно, почти принудительный для молодых.

Когда в 1718 году Петр учредил свои знаменитые ассамблеи, то как раз Ягужинскому он поручил заниматься этим новым непростым делом – ведь такой вечерний публичный досуг в России был в диковинку. Неудивительно, что гости не умели отдыхать «вольно» и непринужденно, как предписывалось в правилах ассамблей, и то и дело эти правила нарушали. Тогда к нарушителю подходил веселый, но неумолимый маршал Ягужинский со знаменитым кубком «Большого орла», наполненным доверху вином, а то и водкой, и заставлял его – на потеху и науку остальным гостям – осушить до дна этот чудовищный сосуд, который и ныне красуется на столе в петергофском дворце Монплезир.

В 1724 году Ягужинский становится командиром (капитан-поручиком) особо привилегированной роты кавалергардов – личной охраны царственных особ. В этом качестве он участвует в церемонии коронации Екатерины – честь высочайшая. Неописуемой красоты кавалергардский мундир с огромным золотым орлом на груди был создан будто специально для статного, видного Ягужинского.

В 1718 году начинается и серьезная государственная карьера Ягужинского. Царь предписывает ему следить за ходом реформы управления (в это время началось формирование коллегий), а также наблюдать за порядком в высшем правительственном органе, Сенате, недисциплинированных членов которого царь уподоблял «торговкам, на базаре галдящим».

Наконец, в 1722 году Петр назначил Ягужинского на невиданную ранее должность генерал-прокурора, главного контролера империи. Отправляясь в Персидский поход, Петр назвал его «оком государевым». В речи, обращенной к сенаторам, оставленным у кормила власти на время длительного отсутствия государя, Петр, показывая на Ягужинского, сказал: «Вот мое око, коим я буду все видеть. Он знает мои намерения и желания, что он заблагорассудит, то вы и делайте». Если же распоряжения генерал-прокурора, продолжал царь, покажутся сенаторам «противными моим и государственным выгодам, вы, однако, это исполняйте и, уведомя меня, ожидайте моего повеления». Такого доверия Петр, кажется, не испытывал ни к одному из своих подданных. Судя по многим свидетельствам документов, Ягужинский ни разу не подвел государя. Он пользовался его доверием до конца и стал одним из влиятельнейших сановников.

Сила его заключалась не в близости к царю (были люди, стоявшие к государю и поближе), а в том, что Ягужинский был честным и неподкупным человеком. Поэтому он выглядел опасной белой вороной в толпе высокопоставленных воров и воришек у трона. Георг Гельбиг, автор уничижительной для русской знати XVIII столетия книги «Русские избранники», написанной по воспоминаниям современников, только Ягужинскому воздал хвалу как необыкновенному человеку, отметив (в галантном стиле XVIII века) главное достоинство первого генерал-прокурора: «Человек, никогда не отрекающийся от своего мнения, вечно говорящий правду, презирающий всякие сделки с совестью, высказывающий смело своим согражданам, своему начальству, даже своему государю только тот взгляд, который кажется ему, по его убеждению, вернейшим, такой человек заслуживает, конечно, общего уважения. Небольшие пятна, отнимающие у картины высшую степень совершенства, исчезают перед великими ее достоинствами или же делают их еще более выдающимися».