Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Далее, по Крузенштерну, выходит, что будь хоть кто-нибудь из команды тогда болен, он «непременно» остался бы на острове на целую неделю; однако нездоровых при «наиточнейшей» врачебной проверке так и не обнаружилось. Акцентируя внимание публики на матросах «Надежды», капитан-лейтенант опять слукавил: на самом деле он прекрасно знал, что недомогал живописец Степан Курляндцов; что после Нукагивы захворал нервической болезнью, и довольно серьёзно, камергер Резанов. Ф. Шемелин, к примеру, был убеждён, что стоянка абсолютно необходима для выздоровления на ладан дышащего посланника: «Он один заслуживал, чтоб для восстановления его здравия или, по крайней мере, некоторого облегчения его страданий, пожертвовано было несколькими днями, чтоб в оные дозволить пробыть ему в Каракакоа, отдохнуть и освежиться», — писал приказчик [207] . Схожего мнения придерживались и некоторые другие путешественники. Но Крузенштерн (который, думается, всё же не собирался уморитьРезанова во время плавания)

как будто забыл о пребывающем взаперти недужном.

207

Журнал первого путешествия россиян… С. 148. Выделено Ф. Шемелиным.

И, наконец, третий, генеральный резон капитан-лейтенанта «Надежды»: он-де экономил каждую минуту, «не терял ни малейшего времени» и оставил Овиги в одночасье, дабы как можно быстрее, ещё до начала отвратительного сезона муссонов, оказаться на Камчатке и в Японии. Однако и здесь есть закавыка.

Нам известно, что, покинув Сандвичевы острова, Иван Фёдорович горячку не порол и про цейтнот если и вспоминал, то отнюдь не всегда. Более того, вскоре он пошёл не прямиком на северо-запад, к камчатским берегам, а явно в другую сторону — к западу, по 36-й параллели. Там капитан-лейтенант озаботился поисками «того острова, которого в прежние времена уже искали испанцы и голландцы многократно» [208] . И на безуспешное «искание острова» Крузенштерном были потрачены не часы — драгоценные сутки.

208

Крузенштерн. С. 197.

На наш взгляд, натужные объяснения понадобились Крузенштерну единственно для того, чтобы скрыть истинную подоплёку его торопливости.

Ибо покинуть остров капитан-лейтенанта вынудили не выдуманные им ретроспективно обстоятельства — вынудил подпоручик граф Фёдор Толстой.

К тому времени наш герой уже окончательно понял, что на Камчатке его не ждёт ничего хорошего. Поняв же, придумал дерзкую спасительную комбинацию, о которой, не удержавшись, поведал закадычным корабельным приятелям. Тут он совершил непростительную ошибку: кто-то из наперсников в два счёта донёс Крузенштерну, что Фёдор Толстой собирается покинуть «Надежду» на Сандвичевых островах. (Позднее, уже в Петропавловской гавани, о замысле подпоручика узнал и камергер Резанов, который попытался лично удостовериться, «хотел ли граф Толстой остаться в Сандвичевых островах и что тому было причиною» [209] . А ещё позже нереализованный проект графа преобразовался — несомненно, при поддержке нашего героя — в цикл анекдотов о том, как Фёдора Толстого высадили-таки на некоем острове в океане.)

209

Древняя и новая Россия. 1877. № 4. С. 389.

План графа Толстого, как нам представляется, был донельзя прост и изящен. Он исподволь выходил из игры, сокращая тем самым заправлявшее на «Надежде» смутой триодо дуэта.Оказавшись на острове Овиги, граф легко мог затаиться, раствориться в зарослях (допустим, «попасть в плен», «быть убитым» и т. д.) и спокойно дожидаться отплытия «Надежды». А дождавшись — внезапно воскреснуть, средь бела дня объявиться на «Неве» и пойти с Юрием Лисянским на остров Кадьяк; оттуда же — через три океана и окрест Африки — в старушку Европу…

Таким лихим манёвром подпоручик избегал посещения опасной Камчатки и, главное, вынуждал двух схлестнувшихся начальников — Ивана Крузенштерна и Николая Резанова — напрямую, без привлечения третьих лиц,объясняться с камчатскими и прочими властями касательно офицерского бунта и иных экспедиционных коллизий.

И не беда, что в случае (маловероятном) одновременного ухода «Невы» и «Надежды» Фёдору Толстому пришлось бы задержаться на Сандвичевых островах до прихода какого-либо подходящего судна. Граф оставался в выигрыше при любом раскладе: ведь неприятное rendez-vousс блюстителями российских законов откладывалось для него на неопределённое время, на год с лишком [210] , — а за такой срок в милом отечестве всякое могло случиться; его, то есть год, ещё надобно было прожить.

210

Напомним читателям, что «Нева», разлучившись с «Надеждой» на Сандвичевых островах и пройдя вышеуказанным маршрутом, вернулась в Кронштадт 7(19) августа 1806 года.

Разумеется, описанный сценарий совершенно не устраивал Крузенштерна. Но помешать осуществлению толстовского плана, остановить такогочеловека командир мог разве что одним, радикальным способом: он должен был отменить намечавшуюся стоянку «Надежды» и в кратчайшие сроки, лишая графа всякой возможности выйти на берег, удалиться от острова Овиги. Именно так, к удивлению одних и огорчению других участников экспедиции, капитан-лейтенант и поступил.

Под вечер 10 июня 1804 года, наспех попрощавшись с «Невой», «Надежда» вышла в открытое море. «В 7 часов спутника нашего не видно было уже и в горизонте», — записал находившийся на «Неве» Н. И. Коробицын [211] .

211

Русские

открытия в Тихом океане и Северной Америке в XVIII–XIX веках. М.; Л., 1944. С. 169.

Начался последний переход флагманского фрегата на десятимесячном его пути из Кронштадта к Камчатке.

Всякие, и не только сладостные, думы посещали путешественников в эти «35 дней благополучного плавания» [212] к восточным берегам отчизны.

Скажем, измученный и больной посланник Николай Резанов мечтал о том, чтобы доплыть до российской земли, не испустить дух по дороге. Он пребывал в полнейшей апатии, моментами доходил до крайности: намеревался в Петропавловском порту сложить с себя все полномочия и отказаться от визита в Японию.

212

Крузенштерн. С. 201.

Хмурый Иван Крузенштерн, так и не открывший таинственного острова, напротив, выглядел возбуждённым, взволнованным. Даром что успехи его экспедиции были внушительны — грехи за прославленным капитан-лейтенантом тоже водились в избытке. По вступлении на камчатский берег ему предстояло, среди прочего, сделать всё возможное, дабы раздобыть себе ту или иную индульгенцию.

Лейтенант Пётр Головачёв, «один из самых благородных моряков того времени» [213] , выступивший в защиту посланника и ошельмованный за это большинством офицеров, в указанные дни уже находился во власти ипохондрии, «смущённых мыслей» и от случая к случаю подумывал о самоубийстве [214] .

213

Штейнгейль В. И. Указ. соч. С. 105.

214

Застрелился Пётр Трофимович, так и не одолев «расстроенности душевной» (И. Ф. Крузенштерн), в мае 1806 года, на острове Святой Елены (впоследствии знаменитом). Там же лейтенанта и похоронили.

А граф Фёдор Толстой вёл себя в июне и первой половине июля как прежде, всё так же бесшабашно.

Он знал, что Крузенштерн раскусил его план; догадывался, какая роль будет отведена ему на Камчатке, где, по всем признакам, должно завершиться его весёлое путешествие. Но чело подпоручика от этого не мрачнело, и он не тужил: предвкушал занятную, почти шекспировскую развязку.

16 июля 1804 года «в 11 часов перед полуднем вошли мы в Авачинскую губу; в 1 час пополудни стали на якорь в порте Св. Петра и Павла», — зафиксировано в записках Ивана Крузенштерна [215] .

215

Крузенштерн. С. 200.

Посланник Резанов, в камергерской форме, «вышед на шканцы, <…> перекрестился и громко сказал: „Благодарю Бога, наконец я под защитою законов моего отечества!“» [216] .

Потом он сразу же покинул нелюбезную «Надежду» и, съехав на берег, расположился в доме петропавловского коменданта майора Крупского.

«Свобода, берег, чистой воздух и свежая пища, к обрадованию нашему, оживила нашего начальника, — вспоминал Ф. Шемелин. — Он тотчас принял бодрый дух, и физические его изнемогшие силы приметно стали поправляться» [217] . Тогда же (или на следующий день) камергер сделал отчаянную попытку склонить чашу весов в свою пользу. Николай Резанов написал письмо правителю области Камчатской и шефу Камчатского гарнизонного батальона генерал-майору П. И. Кошелеву, который находился в Нижнекамчатске, за 700 вёрст от Петропавловской гавани. Дипломат настоятельно просил генерал-майора как можно скорее прибыть в Петропавловск:

216

Штейнгейль В. И. Указ. соч. С. 105.

217

Журнал первого путешествия россиян… С. 165.

«Имею я крайнюю нужду видеться с вашим превосходительством и по высочайше вверенным мне от государя императора поручениям получить нужное от вас, как начальника края сего, пособие. У меня на корабле взбунтовались в пути морские офицеры. Вы не можете себе представить, сколь много я вытерпел огорчения и насилу мог с буйными умами дойти до Отечества. Сколь ни прискорбно мне, соверша столь многотрудный путь, остановить экспедицию, но, при всём моём усердии, не могу я исполнить японского посольства, и особливо, когда одне наглости офицеров могут известь неудачу и расстроить навсегда государственные виды. Я решился отправиться к государю и ожидаю только вас, чтоб сдать вам, как начальствующему краем, всю вверенную мне экспедицию» [218] .

218

Древняя и новая Россия. 1877. № 4. С. 388–389.

Поделиться с друзьями: