Том 1. Ленька Пантелеев

Женщина торопливо поставила блюдечко и шумно повернулась вместе со стулом.

— Боже ж ты мой! — сказала она, широко улыбнувшись.

И улыбка ее тоже показалась Леньке знакомой. Но все-таки он не мог вспомнить: кто это?

— Здравствуйте, — сказал он, останавливаясь посередине комнаты и растерянно поглядывая на мать и сестру.

— Леша, да неужели ты не узнаёшь? — воскликнула Александра Сергеевна.

— Нет.

— Это же Стеша! — закричала, захлопав в ладоши, Ляля.

Теперь он и сам удивился: как он мог ее не узнать? Правда, Стеша изменилась — пополнела, посмуглела почему-то. В уголках около глаз у нее появились чуть заметные морщинки. Но все-таки это была та же веселая, бойкая Стеша, которая водила его когда-то на прогулки, купала в ванне, рассказывала ему перед сном страшные сказки про царевича Дмитрия и учила его — в «темненькой» у красного деревенского сундучка — начаткам политической грамоты.

От Стеши пахло знакомым, домашним, но кроме того и еще чем-то: резиной, клеем, машинным маслом…

— Его и целовать-то страшно, — говорила она, сильными руками обнимая Леньку за плечи, отстраняя его от себя и с улыбкой разглядывая. — Нет, вы посмотрите, какой кавалер вырос! А? На улице бы не узнала, честное слово!..

Глаза у нее были такие же искрящиеся, веселые, но мелькало в них и что-то грустное, сочувственное, когда она смотрела на Леньку.

— Эх, ты… дурачок… глупенький, — сказала она вдруг и, наклонившись, быстро чмокнула мальчика в щеку около уха.

У Леньки вдруг ни с того ни с сего задергались губы.

— Степанида Тимофеевна, пейте, пожалуйста… остынет, — сказала Александра Сергеевна, и Ленька с удивлением покосился на мать: чего это она вдруг вздумала называть Стешу по имени-отчеству?!

— Леша, и ты тоже — иди вымой руки и садись. Посмотри, с каким роскошным подарком явилась к нам Степанида Тимофеевна!

Посреди стола стояла высокая зеленоватая банка с вареньем или повидлом.

— А мне вот что подарили! — пропищала Ляля, показывая над краешком стола маленький арабский мячик с красным треугольничком на черном шершавом брюшке.

— Да, — сказала Стеша, обращаясь к Леньке, — а тебе не подарю. Не рассчитала немножко. Оконфузилась. Тебе уж небось футбольный надо?.. А? Играешь?

— Нет… я не умею, — промямлил Ленька. Ему действительно никогда не приходилось играть в футбол. Какие там футболы! Не до футболов было…

…Намыливая на кухне серым жуковским мылом руки, лицо и шею, он почему-то вспомнил девушек, которых давеча обогнал на Международном. Потом вспомнился ему Мензелинск, зима позапрошлого года. Юрка, митинг на городской площади и песня о титанах труда, которую пели комсомольцы.

Бодро и фальшиво насвистывая мотив этой песни, он с удовольствием растирал лицо грубым кухонным полотенцем и думал о том, что ему повезло. Он избавлен от необходимости объясняться с матерью. А кроме того, он чувствовал, что с появлением Стеши в его жизнь врывается что-то хорошее, светлое, мужественное и сильное.

Когда он вернулся в комнату, за столом шел шумный разговор. При его появлении разговор оборвался. Он понял, что говорили о нем.

— Степанида Тимофеевна, — сказал он, усаживаясь за стол и принимая из рук матери стакан жидкого чая, — а вы как это нас разыскали?

— Это что за новости еще?! — рассердилась Стеша. — Какая я тебе Степанида Тимофеевна? Может, и тебя прикажешь Алексей Иванычем называть? Как разыскала? А так и разыскала. Ходила, ходила и нашла… А ты что, кавалер, говорят, грузчиком заделался?

Ленька покраснел, смутился, заерзал на стуле.

— Да, Леша, — сказала Александра Сергеевна, — вот и Степанида Тимофеевна тоже считает, что тебе надо учиться.

— Да боже мой, да какие могут быть разговоры! — воскликнула Стеша. — Лешенька, да как же тебе, голубчик, не стыдно, в самом деле? Такой способный!.. Вторым учеником в реальное поступил. И вдруг все забросить! Нет, уж ты как хочешь, а я от тебя, господин хороший, теперь не отвяжусь. Изволь поступать в школу…

— Он же не может, он работает, — вмешалась в разговор Ляля.

— Да, между прочим… Ты где работаешь?

— Тут… недалеко… на Сенной, у частника, — забормотал Ленька.

— Я слыхала, что у частника. Где? На какой улице? Как это тебя угораздило такого эксплуататора себе на шею заполучить? Он что, говорят, и договора с тобой не заключил?

— Нет, — со вздохом ответил Ленька, не зная, как замять этот разговор.

— Ведь вот негодяй, а?! Ну, погоди, выберу время, я с ним поговорю, с этим нэпманом.

— Ох, нет, Стеша, не надо, пожалуйста! — испугался Ленька.

— Почему не надо?

— Потому что… потому что я уже ушел от него.

— Как ушел? — ахнула Александра Сергеевна.

— А так, — сказал Ленька, багровея. — Надоело, взял и ушел.

— Совсем?

— Совсем.

— А жалованье он тебе заплатил?

— Нет… Пока не заплатил. Но он обещал… на будущей неделе в пятницу…

— Ну, вот видите, как все хорошо получается, — обрадовалась Стеша. — Значит, решено и подписано: будешь учиться!..

Она с аппетитом, не спеша пила из блюдечка чай, намазывала чайной ложкой на хлеб яблочное повидло и говорила:

— Нам, Лешенька, и рабочие нужны, — квалифицированные, конечно, а не такие, что только тележку умеют толкать, — но еще больше в настоящий момент нам требуется интеллигенция, образованные люди. Владимир Ильич Ленин так прямо и сказал: в настоящее время первая и главная наша задача — учиться, учиться и учиться!

Откусив маленький кусочек хлеба и поправляя кончиком языка сваливающееся с бутерброда повидло, она засмеялась и сказала:

— Я вот и то, представьте себе, на старости лет за учебу взялась.

— Ничего себе «на старости лет»! — улыбнулась Александра Сергеевна. — Вам сколько, Стеша, простите за нескромность?

— Ох, и не спрашивайте, Александра Сергеевна! Двадцать восьмой пошел.

— Действительно — старушка.

— А что вы думаете! Меня уж «теткой» называют. А до революции всё, бывало, «девушка» да «барышня». А на фронте меня — знаете как? — Стенькой Разиной звали.