Том 1. Здравствуй, путь!
Шрифт:
«Больше всего увлекло меня освоение и преобразование этого края русскими… — рассказывает писатель в автобиографии. — Я загорелся мечтой описать всю эпопею от Ермака до наших дней и сел за работу, но постепенно понял, что замахнулся на непосильное. Начались колебания: совсем ли отказаться от замысла или сузить его? В это время в газетах появилось первое сообщение об Игарке. Оно обрадовало меня, как звезда в непроглядной ночи. Связать центральную Сибирь прямым водным путем со всеми странами мира, построить в холодных северных пустынях промышленный город и порт — новый, огромный шаг в преобразовании Сибири, кроме того, новый выход в океан. Это заслуживало книги, и я помчался на Енисей, в Игарку».
Через несколько лет читатели получили третий роман Алексея Кожевникова: «Брат океана» (1939).
Это одно из наиболее значительных его произведений.
Вот Егор Ширяев, тот самый легендарный Игарка, чьим именем, по преданию, назван был северный порт, женился на девушке-остячке и пишет своему отцу: «Поженился я на здешней женщине, а через нее повенчался с судьбой всего здешнего народа, и надо мне стоять при нем… Выбрал я эту судьбу по доброй воле и при полном разуме». И отдал Игарка этому северному народу всю свою жизнь.
Вот ссыльный большевик Рябинин, попав за революционную деятельность на Север, он и там остался тружеником — рыбачит, промышляет зверя вместе с Игаркой и северными охотниками; вырванный из строя активных борцов против царизма, казалось бы — обреченный на бездействие, на прозябание, он, однако, не поддается унынию, не складывает руки, продолжает работать для народа, изучает Север. Еще едучи в лодке по могучей северной реке, в места, где он должен будет отбывать принудительное поселение, он приглядывается к новой для него земле, к ее природе и старается увидеть ее такой, какой она будет через много лет.
Разумеется, неверно было бы думать, что так уж стройно и гладко складывались отношения и с людьми здешними, и с природой у ссыльного большевика в этой уготованной ему судьбою — вместо родной — земле. На первых порах душа его бунтовала: что тебе до этой жалкой земли, до всего, что на ней! Все, что озарено этим назойливым бессонным солнцем, все решительно — тюрьма. И солнце — тюрьма! Попробуй скройся при таком солнце!.. Подолгу простаивал Василий над Енисеем, глядя с ожесточением, как «спокойно, величаво, неудержимо уходила река в Ледовитое море, в смерть, и это было невыносимо для человеческого сердца».
Многое пришлось человеку перебороть в себе, в своем сердце, многое понять и почувствовать, прежде чем пришел он к иному, новому восприятию окружающего.
Во внутреннем борении предстает перед нами этот герой романа: автор пишет о том, что Василия охватывало неясное волнение, какое испытывает человек на большой текучей воде. Смешиваются в душе Василия и радость: вот он, смертный человек, и бессмертная река движутся вместе, стали как одно; и щемящая боль: каждый миг, каждая волна уносят от него что-то, он умрет, а река и мир будут вечно; и надежда: он будет жить долго-долго, а потом — его дети, внуки; и раздумье: что ему, смертному, надрывать сердце заботой о бессмертном мире; и мечта: от его работы в ссылке будет польза людям… Разные это были мысли и чувства, порою пребывали они в относительном согласии, порою — в споре, иногда какая-нибудь из этих мыслей или какое-нибудь из этих чувств побеждали. Василий замечал, что они не уходят без следа, что-то из них складывается. Но лишь когда забота о людях стала для него главной целью, главным смыслом жизни, волнение отхлынуло, как вода на спаде половодья, активная натура большевика нашла желанное для нее решение: пусть царские слуги считают Рябинина ссыльным, это ничего не значит, он сам себя освободил — ссылка для него кончилась… Рябинин понял, что он здесь, в пустынном крае, должен все предусмотреть и обдумать ради будущего. Тогда-то в ином обличье и в ином значении предстала перед ссыльным революционером пустынная, северная земля: «Вот она какая, моя нареченная!» В своих мечтах, в своем предвиденье он вспахивал здешнюю землю, разбивал на ней сады, сажал цветы, возводил дома и целые города, стараясь примечать при этом, не упустить из виду никакую самую малость: ибо трудно предусмотреть заранее все, что пригодится, пойдет на пользу будущему, а что окажется лишним и должно остаться достоянием истории, прошлого.
Егор Иванович Ширяев характером не боец, не чета Василию Рябинину, а что-то все же сближает их. Наверное, как раз то, что Игарка сроднился с остяцким народом, как Василий — с северной землей. Когда отец позвал его занять по наследству место у лоцманского штурвала, Игарка ведь было уже собрался в путь, взял с собой жену и ребенка. Остяк Большой Сень провожал его в дальнюю
дорогу. Но уже в пути Игарка задумался об отношении к нему остяков, почему-то видевших в нем своего спасителя, защитника от бесчеловечной власти купца Ландура. Задумался с чисто русской отзывчивостью к чужому горю, к чужой беде. И вернулся.Очень своеобразен финал первой части романа, полный фольклорной поэзии, скорбных народных дум о тяжкой доле трудового люда под игом купцов-ландуров, под гнетом эксплуататорского строя.
Примечательны суждения самого автора о трех главных персонажах романа: образ Игарки создан в память о тех мужественных и светлых людях, которые, вопреки ненависти, разжигаемой царизмом, принесли малым народам великую любовь и заботу русского народа; Игарка — сын доброго русского народа, заботника о малых, обиженных. Купец Талдыкин, Ландур, захвативший в свои лапы весь енисейский Север, — в царское время типичная для национальных окраин зловещая фигура. В образе Василия Рябинина писатель стремился запечатлеть жизненный подвиг ссыльных большевиков, лучшие качества сынов героической и мудрой партии, преобразовавшей бывшую тюрьму народов в землю свободы и счастья.
Говоря об особенностях творческой индивидуальности А. Кожевникова, надо сказать, что одной из важнейших черт его писательского дарования является внимательное и бережное проникновение во внутренний мир героев, глубокая человечность, мягкая задушевная лиричность.
И вместе с тем нельзя особо не подчеркнуть, что творчество этого прозаика поднимает важные экономические, хозяйственные проблемы, обращаясь к местам и делам малоизвестным.
Так в романе «Брат океана» поднята была впервые проблема строительства в условиях вечной мерзлоты. Деятельность его героя Николая Ивановича Коровина получила значение, выходящее далеко за пределы литературы. Спустя несколько лет после выхода книги в свет, из Норильска пришло письмо, в котором местный инженер рассказывал, как он и его товарищи впервые в истории строительной практики учились новому для них делу — стройке на вечной мерзлоте — по художественному произведению…
Нечто подобное происходит и со следующим романом — «Живая вода».
Впервые он был опубликован в 1 и 2 номерах журнала «Звезда» за 1950 год, а в августе 1950 года Советское правительство принимает Постановление «О переходе на новую систему орошения в целях более полного использования орошаемых земель и улучшения механизации сельскохозяйственных работ».
Как нащупал писатель новую для себя тему? Еще готовя книгу «Брат океана», Алексей Венедиктович трижды совершал поездки по Енисею. Но и закончив работу над романом, не смог он распроститься с великой рекой. Ежегодно приезжал на ее берега — в Туву, Хакассию, Эвенкию.
Особенно полюбились ему степи Хакассии. Вот здесь-то и пришла к нему увлекшая его тема, которая и легла в основу романа «Живая вода».
Если роман «Брат океана» в творческом воображении художника построился довольно быстро, то книга о Хакассии слагалась значительно медленнее. На подступах к новому произведению были написаны очерки, рассказы, будто эскизы к отдельным деталям большой картины. Материал был накоплен обильный, но сравнительно долгое время не находился «стержень».
Таким «стержнем» стало в конце концов новое отношение человека к земле, к природе.
Найти же идею, которая организовала собранный материал, помогло знакомство с людьми и работой Хакасской опытной станции орошаемого земледелия.
Под «Живой водой» автор подразумевает не только влагу, пришедшую на жаждущие поля, но и в не меньшей степени волну творческого энтузиазма советских людей, разливавшуюся все шире.
Эта работа писателя была отмечена в 1951 году Государственной премией СССР.
Литературная критика, много писавшая о книге, выделяла прежде всего умение художника глубоко вглядываться в явления действительности, отражение в романе творческого духа новаторства наших людей, их чувства личной ответственности за народное дело. Как художественные удачи автора оценивались образы новаторов — директора конного завода Степана Прокофьевича Лутонина, парторга Домны Борисовны Аляксиной, и противостоящие им образы рутинеров, косных, равнодушных людей — бывшего директора этого завода Застрехи, полевода Окунчикова. На стороне Лутонина и Домны Борисовны — семидесятилетний смотритель табунов хакас коммунист Урсанах Кучендаев, его юная дочь, бригадир табунщиков Аннычах; представители хакасской интеллигенции — агроном Иртэн Инкижекова, археолог Аспат Конгаров, ирригатор Миша Коков.