Том 10. Братья Карамазовы. Неоконченное
Шрифт:
Откладывая работу над романом, Достоевский не хотел окончательно расстаться со столь дорогим ему замыслом. Еще 8 февраля 1858 г. он писал Якушкину, что надеется «крепко» заняться им в конце года (там же, 303). Но весной 1858 г. в письмах к M. M. Достоевскому возобновление работы над романом связывается уже с возвращением в европейскую Россию: «Роман же я отложил писать до возвращения в Россию. Это я сделал по необходимости. В нем идея довольно счастливая, характер новый, еще нигде не являвшийся. Но так как этот характер, вероятно, теперь в России в большом ходу, в действительной жизни, особенно теперь, судя по движению и идеям, которыми все полны, то я уверен, что я обогачу мой роман новыми наблюдениями, возвратясь в Россию» (там же, 311). Через год, 9 мая 1859 г., Достоевский снова пишет брату, что на роман ему нужно полтора года и хотя бы скромная обеспеченность (там же, 325).
Во время свидания в Твери в конце августа 1859 г. Федор Михайлович изложил брату, как это видно из письма к нему от 9 октября, изустно то, о чем ранее сообщал ему в письмах. Вернувшись в Петербург, Михаил Михайлович высказал в письме от 21 сентября 1859 г. свои соображения о том, как следует вести работу над романом: «Вот ты теперь и колеблешься между двумя романами, и я боюсь, что много времени погибнет в
50
Ученические годы и странствия (нем.).
51
Ф. М. Достоевский: Материалы и исследования. Л., 1935, С. 515.
О том, что к моменту встречи с братом задуманный Достоевским большой роман существовал лишь в воображении автора, можно заключить из более позднего письма M. M. Достоевского от 26 октября 1859 г., в котором он пишет о своем разговоре с Краевским по поводу того, над чем в данное время работает Ф. М. Достоевский: «Краевский в субботу сильно интересовался тем, пишешь ли ты теперь и что? Я сказал о «М(ертвом) доме» и о романе. О последнем я сказал, что ты уже давно его пишешь и что, судя по отрывкам, которые ты мне читал, это будет вещь из ряду вон». Однако постскриптум M. M. Достоевского к тому же письму свидетельствует, что он сознательно, в интересах брата, мистифицировал Краевского, так как никаких «отрывков» в действительности еще не существовало: «P.S. Ты, кажется, еще ни за что не принимался» (там же, 257). Несколько раньше, 9 октября 1859 г., в ответ на настояния брата, убеждавшего его приняться за роман, Ф. М. Достоевский написал, что «роман тот уже уничтожен» (XXVIII, кн.1, 348).
Желание выступить в литературе с новым большим произведением, значительным по содержанию и новизне идей, не оставляет, однако, Достоевского. В цитированном выше письме, где говорится об уничтожении большого романа, писатель излагает два новых замысла, из которых один в какой-то мере предвосхищает проблематику и принципы художественной разработки, примененные через несколько лет в «Записках из подполья»: «В декабре я начну роман (но не тот — м<олодой> человек, которого высекли и который попал в Сибирь). Нет. Не помнишь ли, я тебе говорил про одну «Исповедь»— роман, который я хотел писать после всех, говоря, что еще самому надо пережить. На днях я совершенно решил писать его немедля. Он соединился с тем романом (страстн<ый> элемент), о котором я тебе рассказывал. Это будет, во 1-х, эффектно, страстно, а во 2-х, все сердце мое с кровью положится в этот роман. Я задумал его на каторге, лежа на парах, в тяжелую минуту грусти и саморазложения. Он естественноразделится романа на 3 (разные эпохи жизни), каждый роман листов печатных 12. В марте или в апреле, в каком-нибудь журнале, я напечатаю 1-й роман. Эффект будет сильнее «Бедных людей» (куда!) и «Неточки Незвановой». Я ручаюсь <…> «Исповедь»окончательно утвердит мое имя» (там же, 351). Очевидно, наиболее привлекательной литературной формой Достоевскому теперь снова представлялась та, которую он уже разрабатывал в 1840-х годах, форма романа-исповеди с повествованием от первого лица. Ею Достоевский воспользовался в романе «Неточка Незванова», где каждая часть изображает одну из эпох жизни героини. Подобное деление романа Достоевскому могла подсказать и трилогия Л. Н. Толстого «Детство», «Отрочество», «Юность», к этому времени уже полностью напечатанная.
Еще один из литературных замыслов Достоевского 1850-х годов явился непосредственным отражением семипалатинского периода. Об этом замысле не раз упоминает в своих письмах к Достоевскому Александр Егорович Врангель (род. 1833), в 1854–1855 гг. — областной прокурор в Семипалатинске. Юрист по образованию А. Е. Врангель по окончании лицея и службы в министерстве юстиции просил о назначении в Сибирь, и в 1854 г. был назначен прокурором во вновь созданную Семипалатинскую область. К Достоевскому Врангель питал глубокое уважение и искреннее сочувствие; очевидец казни петрашевцев, он по приезде в Семипалатинск (ноябрь 1854 г.) сразу познакомился с Достоевским, расположил его к себе и был некоторое время самым близким к нему человеком, а по возвращении в Петербург деятельнейшим образом хлопотал за ссыльного писателя. [52]
52
См.: Врангель А. Е.Воспоминания о Ф. М. Достоевском в Сибири. 1854–1856 гг. СПб., 1912.
Несмотря на разницу лет, между Достоевским и Врангелем в Семипалатинске установились искренние дружеские отношения. Уехав в Петербург, Врангель писал Достоевскому 25 октября 1859 г.: «С нетерпением жду появления Вашего романа. Помнится, хотели Вы еще в Семипалатинске описать наши сибирские мучения и выставить мне напоказ мой характер». [53] И позднее Врангель настойчиво спрашивал Достоевского о судьбе этого, ему хорошо известного замысла: «Жду с нетерпением появления Вашего романа, не узнаю ли в нем знакомые личности, помните, как в Сибири Вы собирались все описать, и себя, и X., и меня — да, жду наших портретов» (письмо от 9 ноября 1859 г. — там же). В письме к А. Н. Майкову от 18 января 1856 г. Достоевский очертил характер Врангеля, высказав свое доброжелательное к нему отношение: «Письмо это доставит вам Александр Егорович, барон Врангель, человек очень молодой, с прекрасными качествами души и сердца, приехавший в Сибирь прямо из лицея с великодушноймечтой узнать край, быть полезным и т. д. Он служил в
Семипалатинске; мы с ним сошлись, и я полюбил его очень <…> дам вам два слова о его характере: чрезвычайно много доброты, никаких особенных убеждений, благородное сердце, есть ум, — но сердце слабое, нежное, хотя наружность с 1-го взгляда имеет некоторый вид недоступности <…> Круг полуаристократический, или на 3/4 аристократический, баронский, в котором он вырос, мне не совсем нравится, да и ему тоже, ибо он с превосходными качествами, но многое заметно из старого влияния <…>. Добра он мне сделал множество. Но я его люблю и не за одно добро, мне сделанное. В заключение: он немного мнителен, очень впечатлителен, иногда скрытен и несколько неровен в расположении духа <…>. Но, повторяю вам, я его очень люблю» (XXVIII, кн.1, 207).53
Гроссман Л. П.Жизнь и труды Ф. М. Достоевского… М.; Л., 1935. С. 340.
Врангель должен был явиться, по-видимому, прототипом героя задуманного Достоевским романа, а основой сюжета — стать две одновременно развивавшиеся любовные истории: Достоевского и М. Д. Исаевой, и очень напряженные, мучительные для Врангеля отношения с той женщиной, которую он и Достоевский в своей переписке, боясь огласки и компрометации ее, называют «X». А. С. Долининым было высказано предположение, по-видимому, справедливое, что «X» — это Екатерина Иосифовна Гернгросс, жена главного начальника Алтайского округа генерала А. Р. Гернгросса. [54] В позднейших воспоминаниях Врангель бегло говорит о своем семипалатинском романе: «…героиня моя была на пятнадцать лет старше меня, имела шесть человек детей, что, впрочем, не мешало ей пускать пыль в глаза выписываемыми ею парижскими туалетами и из поклонников своих вить веревки». [55] В письмах к своему молодому другу Достоевский дает подробную характеристику возлюбленной Врангеля, с которой он познакомился в Барнауле: «…Вы думали искать в ней постоянства, верности и всего того, что есть в правильнойи полной любви. А мне кажется, что она на это неспособна. Она способна только подарить одну минуту наслаждения и полного счастья, но только одну минуту; далее она и обещать не может, а ежели обещала, то сама ошибалась и в этом винить ее нельзя; а потому примите эту минуту, будьте ей бесконечно благодарны и — только. Вы ее сделаете счастливою, если оставите в покое. Я уверен, что она сама так думает. Она любит наслажденье больше всего, любит сама минуту,и кто знает, может быть сама заранее рассчитывает, когда эта минута кончится. Одно дурно, что она играет сердцем других; но знаете ли, до какой степени простирается наивностьэтих созданий? Я думаю, что она уверена, что она ни в чем не виновата! Мне кажется, она думает: «Я дала ему счастье; будь же доволен тем, что получил; ведь не всегда и это найдешь, а разве дурно то, что было;чем же он недоволен». Если человек покоряется и доволен, то эти созданья способны питать к нему (по воспоминаниям) навеки бесконечную, искреннюю дружбу, даже повторить любовь при встрече» (XXVIII, кн.1, 271).
54
Достоевский Ф. М.Письма. М. Л., 1928. Т. 1. С. 533, 537
55
Врангель А. Е.Воспоминания о Ф. М. Достоевском в Сибири… СПб., 1912. С. 53.
Тщательность анализа психологии в этом письме свидетельствует о том, что Достоевского Е. И. Гернгросс заинтересовала не только в силу его сочувствия страданиям Врангеля, к этому времени отвергнутого, но и сама по себе, как вариация «хищного типа», по классификации Аполлона Григорьева. Из позднейшего письма Врангеля видно, что «роман», где предметом изображения должна была стать «наша семипалатинская жизнь», до 1865 г. Достоевским еще написан не был. Не был он написан и позже — во всяком случае в том виде, в каком рисовался Врангелю. Можно предположить, однако, что в образе Натальи Власовны Трусоцкой, героини «Вечного мужа» (1869), отразились некоторые черты личности и поведения «X» (см. об этом: наст. изд. Т. 8).
Осуществлением замысла не написанного в 1850-х годах «большого романа» со «страстным элементом» явились «Униженные и оскорбленные» (см. наст. изд. Т. 4).
Наброски планов повести, получившей название «Весенняя любовь», записаны в разное время. Переделка первоначальной даты «23 июня» на «23 ноября» вызвана была, по-видимому, тем, что основная часть записей была сделана 23 ноября и 7 января (другими чернилами), а 23 июня был зафиксирован только самый первоначальный проект плана
Хотя в рукописи год не указан, определяется он точно. Характеристика героини будущей повести «без своих слов» восходит непосредственно к роману Тургенева «Дворянское гнездо», где в тридцать шестой главе Лиза Калитина говорит: «А я думала, что у меня, как у моей горничной Насти, своих слов нету», а в главе тридцать пятой эта характеристика и с тем же выделением, что и у Достоевского в плане, применена прямо, от автора, к Лизе Калитиной: «…у ней не было «своих слов», но были свои мысли, и шла она своей дорогой». [56]
56
Тургенев И. С.Полн. собр. соч. и писем. Соч. М.; Л., 1964. Т. 7 С. 211, 243.
Таким образом, самая ранняя запись не могла быть сделана до 9 мая 1859 г, когда Достоевский прочел «Дворянское гнездо», по его словам, «наконец» (XXVIII, кн.1, 325). Роман Тургенева, так понравившийся Достоевскому и неизменно его восхищавший, стал для него в какой-то мере эталоном романа о любви, но продолжать разработку плана повести с героиней «без своих слов», по-видимому, Достоевскому помешала подготовка к отъезду из Семипалатинска, занявшая у него май-июнь 1859 г.
В ноябре 1859 г. Достоевский вернулся к разработке планов «Весенней любви»; вместе с другими его беллетристическими и публицистическими замыслами, предназначенными для журнала, повесть эта перечислена в записи, публикуемой под № 3. Часть заметок, сделанных в основном на полях, относится к 7 января 1860 г. и касается отдельных сцен будущей повести.