Том 10. Пьесы, написанные совместно

Рабачев. Завтра уедете, и все исчезнет!

Ренева. Завтра уеду, а сегодня хочу жить! Что хорошо, то всегда коротко!.. Ох!.. (Встает.)Поедем еще… вон туда! Что это там?

Рабачев. Остров.

Ренева. А что там сверкает?

Рабачев. Вода между ракитником; там всё заливы. А вон дальше белеет — это песок; это он от луны кажется белым.

Ренева (восторженно). Вода, ракитник, белый песок! Там русалки, — пусть они нас вместе защекочут. Я сама хочу быть русалкой! Едем!

Рабачев. Нет, я домой. Пустите меня, пора!

Ренева. Она ждет?

Рабачев. Ну да, ждет!

Ренева. Нет же, нет, не будет этого, не пущу. Я задушу вас! Видите, я плачу! (Рыдает.)Борис Борисыч, что со мной?.. (Убегает.)

Рабачев (хватаясь за грудь). Ах!.. А со мной-то что!.. (Следует за ней.)

Залешин выходит слева, сильно выпивши.

Явление третье

Залешин, потом Оля.

Залешин. А что?.. Не пошел? «Не буду у нее больше, не пойду!» Дудки, брат! Либо ты меня, либо сам себя обманывал!..

Справа выходит Оля, закутанная в платок, робко озираясь.

Кто идет?

Оля. Ах!.. Кто это?

Залешин. Я!.. Уж простите… Ну что ж, каков есть!.. А это вы, барышня! И знаю куда, и знаю к кому! Я все знаю!.. А вы не бойтесь меня, ничего, не скрывайтесь… И скажу вам, — не ходите, подождите, его нет; я сейчас был; он гуляет и, пожалуй, долго прогуляет!.. Гуляли и мы!

Оля, пошатнувшись, едва не падает. Он подхватывает ее под руки.

А это вот нехорошо. Стой, не шатайся! А вот мы сядем с вами здесь, это будет лучше.

Ведет, сажает ее на бревно и садится рядом.

Оля. Ох, ох! Как у меня голова что-то!

Залешин. Ничего, пройдет. Кто там где, а мы здесь. А ночь… она одна над всеми. И фонарик этот небесный, он сверху светит всем: и радостным, и печальным. Геката… да, Геката! Давайте поплачем, что ль, вместе!.. Иль посмеемся!.. Нет, смеяться лучше… Видали вы уродов-то? Не видали? Так смотрите! Вот он перед вами!.. Люди гуляют, а он бесится!.. Ничего до него не касается, посторонний он человек, а он ревнует. Вы только это поймите! Каков урод! А! Эко безобразие-то в людях бывает!

Оля (вскакивает). Постойте! Мне послышалось на реке…

Залешин (встает и смотрит на реку). Ни-ни, ничего нет. Игра воображения, милая барышня…

Оля (опускаясь). Дурно мне, дурно.

Залешин (садится). Ну, это ничего, это пройдет… Все войдет в свою колею!.. Пустяки! Вот завтра взойдет солнце, новый день настанет…

Оля. Солнце взойдет, день наступит, а если счастья-то уж нет, так на что день, на что это солнце? Не надо его.

Залешин. Ну, завтра и увидим, тогда и подумаем; потому утро вечера мудреней. (Встает.)Эка штука какая, скажу вам! Вот поди ж ты! Ведь вы мне на счастье попались, милая барышня… барышня милая. (Стучит в лоб.)Тут-то вот, на чердаке-то, у меня словно светлей стало! А то чисто одержимый; к чорту на кулички меня несет, вот куда!.. Так вот оно!.. Да, так!.. Коли, значит, слабый человек станет поднимать другого слабого, так берется у него тогда, невесть откуда, сила! Так!.. (Садится.)А вы милая, вы милая барышня. Вижу, вижу теперь, где я вас… я вас в церкви только и видал… Вы зачем в церковь? Молиться?

Оля. Да, молиться.

Залешин. Отлично! Возвестим печали своя! Я и забыл, когда я молился… а сейчас могу. За вас могу, а за себя… не умею.

Оля. Что это со мной, у меня как будто все окостенело внутри?

Залешин. Это… это нехорошо…

Оля. Вы никому не скажете, что видели меня?

Залешин. Я-то? Я-то, пустой человек, да буду про других рассказывать! Чудно! Я и с собой-то не разберусь, не соображу никак!

Оля. А то все равно, хоть всему свету расскажите!

Вдали раздается сторожевой церковный звон.

Ах! Это на погосте!

Залешин. Вот где покой-то, вот где спят-то крепко!

Оля. Послушайте!.. Вот что!.. Вот что я хотела у вас спросить…

Залешин. Спрашивайте.

Оля. Про смерть… как вы думаете, страшно умирать?

Залешин. Умирать-то?.. Хм!.. Я и сам вот на охоте про то же размышлял. Ничего, мне кажется, только бы покороче, поскорей чтобы!

Оля. Как это, живешь и вдруг — куда? Где человек очутится? Вот что страшно-то, что не знаешь!

Залешин. Материя темная для нас, смертных. Обидно то, что кто ушел-то туда, так не возвращается и не сказывает! Да что за разговор мы затеяли? Ведь не сейчас же мы в неизвестность!..

Оля. Нет, я так это. Ударил колокол, пришло в голову… Ах! (Закрывает лицо платком.)

Залешин. Да бог с вами, что это вы? Плакать, что ли? Ну, плачьте, пожалуй, — это лучше. То есть говорят, что будто лучше; а по-моему, что в слезах хорошего? А уж отчаиваться и вовсе не годится… в молодых летах. Мы… ну, мы дело другое. А у вас еще все впереди. Так горе-то как тучка, мимолетом, налетит и пройдет, опять разъяснится. Зачем серьезничать прежде времени!

Оля (вскакивая). Ах, не утешайте, не жалейте меня! Не хочу я!.. Как мне душно, душа рвется.

Залешин. Ну, не надо, не буду.

Оля. Не нужно верить никому, не нужно надеяться; меньше горя будет.

Залешин. То есть оно, пожалуй, с одной стороны…

Оля (подумав). Что мне в голову пришло! Ведь я напрасно плачу, я глупа. Погуляет, да и домой придет. Ведь прежде гулял же он до рассвета. Подожду, так и дождусь.

Залешин. Да, конечно, давно бы так.

Оля (помолчав). Скоро наша свадьба. Он завтра поедет к отцу… Ведь отец согласится?

Залешин. Еще бы!

Оля. Ну, сейчас и свадьба.

Залешин. И чудесно!

Оля. Он хочет новый дом выстроить, окнами на реку… Веселенький домик будет. Я и отца к себе перевезу. Мы будем смеяться, а старик ворчать на нас. Отец меня очень любит; какое он мне хорошенькое платье подарил к Троицыну дню! (Прислушивается.)Чу! Слышите теперь?