Том 12. Статьи, заметки, стенограммы выступлений
Шрифт:
Довольно много внимания Маяковский уделил Есенину и есениновщине. Чем она вредна? Пьяным угаром, кликушеством, распутиновщиной под маской кудрявого Леля…
На приеме в Обществе друзей новой России 10 мая 1927 *
Мне доставляет большую радость быть в кругу Общества друзей Новой России. В Германии я не впервые. Мне приходилось здесь быть уже три раза. Тогда, вскоре после войны, когда Германия была еще совершенно нищей, когда обваливались стены ее зданий и между рельс росла трава, тогда была нам Германия наиболее близка.
Я написал тогда свою «Немецкую песню» * , из которой мне хотелось бы здесь прочесть отрывок.
Теперь я попал в страну, которая находится в процессе роста. Я радуюсь этому и надеюсь, что этот рост, это развитие приведут
Меня предостерегали от того, чтобы за обилием световых реклам Берлина, за достижениями техники, за фабриками я не проглядел самого важного. Ни против фабрик, ни против техники возражать, конечно, не приходится. Дело только за самым главным — чтобы рабочие получили их в свои руки.
Я благодарю за оказанный мне здесь дружественный прием, благодарю в особенности Андре Гильбо * , почтившего меня как революционного поэта, поэта коллектива, а также Эриха Барон и Альфреда Вольфенштейн за их приветственные речи.
Доклад «Даешь изящную жизнь!», 11 декабря 1927 *
Заграничная «мода» проникает уродливыми потеками в советский быт и кое-где успевает подмочить крепкие устои идеологии нашей молодежи. С этим нужно бороться решительно и беспощадно. Если мы объявляем классовую войну мировой буржуазии, если ее миру мы противопоставляем свой, то эту враждебность нужно сохранить до конца, во всем, сверху донизу. То, что проникает в наш быт из-за границы, заключает в себе микробы разложения. Товар, проникающий контрабандой из-за рубежа и уродливо воспринимаемый нами, подтачивает твердые устои нашего быта, вызывает нотки общественной пассивности, будирует половую распущенность и стремление к «изящной жизни». Не нужно нам этой изящной, красивой жизни, таящей в себе микробы разложения. Давайте будем стремиться к красоте жизни, созданной нашими собственными руками, воспитанной и выросшей в наших условиях, с нами неразрывной!
На «Вечере журналов», 29 декабря 1927 *
Наша литература — это равнодействующая очень многих и многих сил, направленных в разные стороны. Если брать только журналы, представленные на сегодняшнем собрании, то есть журналы, издаваемые Госиздатом, то дело обстоит сравнительно благополучно. Я считаю одним из лучших журналов, какие издаются сейчас, журнал «На литературном посту» — правильным по размерам, по подходам культурно-политической обработки нашего литературного молодняка. Я считаю журнал «Печать и революция» прекрасным. Встречаются статьи, которые мне не по духу и мне не нравятся, но по своему значению это прекрасный журнал, если не брать некоторых рубрик и отдельных «силуэтов» * .
С журналом «Красная новь» мы находились в борьбе по причинам, которые известны аудитории.
Сейчас этот журнал изменился * . Конечно, мы не можем в одном, в двух номерах ждать полной перемены, но гарантия в этом есть, и мы ждем, что этот журнал также будет одним из журналов, ведущим коммунистическую культуру и развивающим ее. Но, к сожалению, у нас имеется колоссальная литература, которая забывает такой тип журнала, как тип «Красная новь». В первую очередь это — «Новый мир», «Красная нива», отчасти «Огонек», «Экран» и многие другие, выполняющие роль огромного рака, тянущего назад нашу коммунистическую культуру.
Мне приходится говорить, и я буду говорить о журнале «Новый Леф». Что такое «Леф»? Это — группа людей, работающих над технологией нашей культуры, поскольку она диктуется пролетариатом, революцией и поскольку пролетариат и революция требуют изменения всех старых форм и замены новыми, социалистическими. Это — основная установка нашего журнала. Из этого вытекает ряд вопросов. Это — вопросы идеологического порядка. Их очень мало приходится ставить в нашем журнале, потому что у нас разъедена и расширена критическая печенка. Нам приходится бороться, отгрызаться от инсинуаций. Когда говорят о «Лефе», то стараются придать «Лефу» какой-то хвост, ножки, крылышки, усы, грим под лицо «Лефа». Говоря о нас, нам противопоставляют марксизм и социальный заказ. Мы должны заявить со всей категоричностью, что журнал «Новый Леф» — марксистский. А что такое социальный заказ? В классовом обществе искусство является искусством классов, не только отражением жизни этих классов, но и орудием борьбы этих классов. Это — основное положение. Каким образом этот класс передает свое задание художникам, которые должны
выполнять волю этого класса? И мы говорим, что это происходит посредством социального заказа. Мы пытаемся продвинуть и развить теорию, которая является орудием в нашей борьбе, а не молитвою, которую твердили без толку. Посредством социального заказа вы получаете задание класса. Что вы будете делать с этим заданием? Идти по линии старого искусства? Нет, вы как пролетарский класс постараетесь разобраться в задачах классового искусства, культуры, жизнестроения. Это является марксистским положением. Дальше вам нужно воплотить эти задания в известные формы. Тут приходит формальный метод во всеоружии знаний технологии и заданий данного ремесла. Вот как мы понимаем социальное искусство и жизнестроение. Все это не противопоставляется одно другому, а является попыткой дальнейшего продвижения теории. «Леф» — это группа людей, связанная литературными интересами. Мы являемся несомненно журналом нового литературного авангарда.Доклад «Левей Лефа», 26 сентября 1928 *
Из древней истории мы знаем случай, когда 300 греков засели в знаменитое Фермопильское ущелье и успешно отбивались от наседавшей армии персов.
— Мы, лефы, — начал свое вступительное слово Маяковский, — были в 1918-25 гг. такими вот фермопильцами, героически отбивающимися от наседающих полчищ эстетов и прочих правых флангов искусства.
По примеру лефовской группы литераторы начали устраивать свои фермопилы и фермопильчики и обосновывались в них прочно и надолго. «Борьба с «персами» приняла другие формы, сами «персы» стали другими, а мы еще сидим у себя по ущельям. Провиант в виде бумаги подвозится, издательства печатают — мы и сидим.
Пора бросить нелепейшую и бессмысленную игру в организации и направления, в которую выродилась наша литературная действительность.
По всем этим ущельям засело, по подсчетам ВАПП, 4000 поэтов, а на обширных равнинах — в газете, в радио — работать некому. Закисание в группах засасывало и Леф. Я сейчас борюсь против того, — подчеркивает Маяковский, — чтобы каждый лозунг, правильный на каждом данном отрезке времени, не превращать в догму,в сухую формулу и не бить ею живую жизнь. Я борюсь против тех, которые пытаются превратить Леф в некое «общество любителей левого искусства», какую-то карикатуру на Автодор.
По таким же ущельям расселись критики и критиковали каждый со всей «фермопильской» точки зрения. В порядке дня сейчас стоит вопрос не образования новых группировок, а борьбы с ними.
С большой четкостью и ясностью Маяковский нападал вчера на лефовский академизм. Маяковский призывал лефовцев к боевой новаторской работе, причем это новаторство должно идти, по мнению Маяковского, не в каких-либо лабораториях, а на живом производстве (газета, кино, радио и т. д.).
— Новаторская работа, которую мы вели в журнале «Новый Леф», приобретала характер какого-то группового чудачества, — говорил Маяковский. — Совершенно другое значение будет иметь эта работа, когда она будет проверяться массой.
— Леф в том виде, в каком он был, для меня больше не существует, — заявил Маяковский, — но это не значит, что борьба за левое искусство, которую мы ведем, ослабеет хотя бы на минуту!
Доклад «Левей Лефа», 29 сентября 1928 *
Нужно раскрепостить писателя от литературных группировок и высосанных из пальца деклараций. Принцип объединения писателей должен быть производственным, а не литературным: писатели должны объединяться вокруг конкретных нужд сегодняшнего дня, связанных с той или иной отраслью производства. Только на этом пути писатель «сохранит свою профсоюзную книжку» и оправдает ее. Общим же профессиональным объединением должна быть единая Федерация советских писателей. Отныне Леф будет «вгрызаться» во все литературные группировки, как в пережиток, удерживающий писателя на «парнасе» литературы, тогда как он должен находиться в общих рядах трудящихся — в учреждении, у станка…
До сих пор Леф считал единственной возможной формой своей массовой работы газетный лист (агитки). Но рабочий читатель культурно вырос, и литературная обстановка усложнилась. Нельзя превращать «газетно-конкретную работу» в фетиши. Отныне Леф будет диалектически включать свою тенденцию (агитация, документальный материал, организация быта) и в большие формы литературы, до сих пор находящиеся «в аренде» у романтиков, эстетствующих эпигонов, мещан и сочинителей старины. Изгонять их из литературы уже недостаточно одними лозунгами, критикой и противопоставлением газеты роману. Очистить литературу можно только действиями внутри ее. Лефы пойдут на приступ книги, внося в нее принципы, отвоеванные на опыте газетного листа.