Том 13. Воскресение

Художник Л. О. Пастернак, иллюстрировавший «Воскресение» для первой публикации в журнале «Нива», вспоминал о последнем годе работы Толстого над романом: «Я видел Льва Николаевича в разные периоды его жизни. И чаще всего мне случалось встречать его в светлом, хорошем настроении. Но таким радостным, светящимся, молодым <Толстому было семьдесят лет!>, как во время писания им «Воскресения», я уже не видел его потом. Помимо естественного для художника увлечения своей работой, заметна была особая важность для него этого романа» [84] .

84

Л. О. Пастернак. Записи разных лет. М., «Советский художник», 1975, с. 188. Курсив наш. — Авт.

25-26 января 1891 года, через год с небольшим после начала работы над будущим «Воскресением», Толстой записал в дневнике: «Стал думать, как бы хорошо писать роман de longue haleine [85] , освещая его теперешним взглядом на вещи. И подумал, что я бы мог соединить в нем все свои замыслы, о неисполнении которых я жалею. <…> С «Анны Карениной», кажется, больше 10 лет, я расчленял, разделял, анализировал; теперь я знаю, что что, и могу все смешать опять и работать в этом смешанном» [86] .

85

Буквально: длинного, долгого дыхания (франц.).

86

Л. Н. Толстой. Полн. собр. соч. в 90-ти томах, т. 52, с. 5–6. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте с указанием тома и страницы.

Плодом такой работы «в смешанном» и должен был стать новый роман, призванный соединить в себе все богатство и разнообразие замыслов, рождавшихся в творческом сознании Толстого в предшествующие годы. Цементировать, соединить и скрепить все эти замыслы в жанре «романа долгого дыхания» мог, конечно, как уверен Толстой, только его новый, «теперешний взгляд на вещи».

Первый, но совершенно ясный и недвусмысленный итог «внутренней перестройки всего миросозерцания» (т. 30, с. 3), первый итог напряженной работы «расчленения» был сформулирован Толстым в «Исповеди», писавшейся в 1879–1881 годах. «…Жизнь нашего круга — богатых, ученых, — сказано в этом трактате, — не только опротивела мне, но потеряла всякий смысл» (т. 23, с. 40). Напротив, жизнь народная предстала как полная смысла, величия, нравственной красоты и силы. Это и был новый, «теперешний взгляд на вещи».

«По рождению и воспитанию, — писал В. И. Ленин, — Толстой принадлежал к высшей помещичьей знати в России, — он порвал со всеми привычными взглядами этой среды и в своих последних произведениях, обрушился с страстной критикой на все современные государственные, церковные, общественные, экономические порядки, основанные на порабощении масс, на нищете их, на разорении крестьян и мелких хозяев вообще, на насилии и лицемерии, которые сверху донизу пропитывают всю современную жизнь» [87] .

87

В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 20, с. 39–40.

Среди «последних произведений» Толстого самое замечательное, самое великое, конечно, — роман «Воскресение».

1

Сюжетная каппа будущего «Воскресения» поначалу определялась случаем из практики известного судебного деятеля А. Ф. Кони. Об этом случае Кони рассказал Толстому в Ясной Поляне летом 1887 года. «Среди наших бесед о религиозных и нравственных вопросах, — вспоминал Кони, — мне приходилось не раз обращаться к моим судебным воспоминаниям и рассказывать Толстому, как нередко я видел на практике осуществление справедливости мнения о том, что почти всякое прегрешение против нравственного закона наказывается еще в этой жизни на земле. Между этими воспоминаниями находилось одно, которому суждено было оставить некоторый след в творческой деятельности Льва Николаевича» [88] . Это «одно» воспоминание — «история бедной Розалии Они и ее соблазнителя», пережившего глубокое нравственное потрясение после того, как он, в качестве присяжного заседателя, вынужден был принять участие в осуждении погубленной им девушки. Герой рассказа Кони, чтобы искупить свою вину, свое «прегрешение», решает жениться на Розалии, но смерть Розалии развязывает запутанную трагическую ситуацию.

88

А. Ф. Кони. Собр. соч. в 8-ми томах, т. 6. М., «Юридич. литература», 1968, с. 474.

Взволнованный рассказом Кони, Толстой не забывает его и в конце концов принимается за писание «Коневской повести», или «Коневского рассказа» (как еще довольно долго в дневнике он будет называть свою новую работу). 26 декабря 1889 года датирована в рукописи первая незаконченная редакция, пока еще никак не озаглавленная [89] . В этой редакции сюжет строится хронологически и состоит из трех эпизодов, представляющих собой предысторию того переворота, который должен был произойти в жизни героя, причем время действия здесь поначалу — пятидесятые — шестидесятые годы. В этой редакции, работа над которой продолжалась до середины 1890 года, нет еще ни детальной разработки характеров, ни какой-либо определенной трактовки моральной проблемы, привлекшей Толстого в рассказе Кони. В июне этого года Толстой решает отказаться от хронологического изложения и начать «Коневскую» с сессии суда, причем «тут же высказать всю бессмыслицу суда» (т. 51, с. 51).

89

Напомним, что каждая из двух незаконченных и шести законченных редакций «Воскресения», предшествовавших окончательному тексту, создавалась в несколько, иногда много, этапов, состоит из ряда слоев, содержит многочисленные варианты, характеризовать которые сколько-нибудь подробно здесь не представляется возможным. См.: Н. К. Гудзий. История писания и печатания «Воскресения». — Л. Н. Толстой. Полн. собр. соч. в 90-та томах, т. 33. М., «Художественная литература», 1935; В. А. Жданов. Творческая история романа Л. Н. Толстого «Воскресение». М., «Советский писатель», 1960.

Запись в дневнике 15 декабря 1890 года («Начал вчера Коневскую с начала») фиксирует, по-видимому, ту стадию работы, от которой сохранилась вторая незаконченная редакция романа, теперь уже названного «Воскресение». В отличие от первой незаконченной редакции, где герой — весьма обыкновенный светский человек, хотя в юности и полный обаяния и привлекательности, эта редакция дает уже иной его облик — человека сложной и незаурядной духовной организации, переживающего стадию «омертвления». Конечно же, именно он должен будет пережить и «воскресение», «духовное рождение». Сюжетное действие начинается здесь с сессии суда и продолжается до встречи с Масловой в тюрьме, когда, потрясенный своим преступлением, Нехлюдов предлагает ей выйти за него замуж. Действие, по сравнению с началом первой незаконченной редакции, приближено к современности (1876 год). Работа над этой редакцией продолжалась, по-видимому, до середины 1891 года и затем была прекращена почти на четыре года. В это время Толстой был занят социально-философским трактатом «Царство божие внутри вас», в котором он продолжает развивать идеи «Исповеди». Кроме того, много сил и времени отдал Толстой организации помощи голодающей деревне, гибнущему от голода русскому крестьянству.

И вот 12 марта 1895 года он пишет в дневнике: «Нынче захотелось писать художественное» (т. 53, с. 11). И на первом месте среди этого «художественного» для него — «Коневская», то есть «Воскресение». Вскоре и начинается работа над новой — первой законченной редакцией романа. Действие теперь приурочено уже к восьмидесятым годам. «…Уяснилось важное для Коневской, — записывает Толстой в дневнике 4 июня, — именно двойственность настроения — два человека: один робкий, совершенствующийся, одинокий, робкий реформатор и другой — поклонник предания, живущий по инерции и поэтизирующий ее». Это одна сторона, одно направление в разработке сложного характера Нехлюдова. Далее Толстой намечает и другую сторону, тесно связанную с первой: «О как хорошо может выйти Коневская! Как я иногда думаю о ней. В ней будут два предела истинной любви с серединой ложной» (т. 53, с. 35).

В трактате «О жизни», завершение которого непосредственно предшествовало первым подступам к «Воскресению», Толстой писал, что истинная жизнь, жизнь «разумного сознания» всегда хранится в человеке, как она хранится в зерне, и наступает время, когда жизнь эта обнаруживается. Однако на пути к истинной — духовной — жизни стоит «инерция» жизни животной. В преодолении этого «противоречия человеческой жизни», в борьбе с инерцией совершается движение к нравственному возрождению, к «воскресению». В первой законченной редакции романа, датированной 1 июля 1895 года, герой и предстает таким «двойным» человеком, в котором «в различное время проявлялись два различные, даже совершенно противоположные человека»: один строгий к себе, верующий в возможность нравственного совершенства и стремящийся к нему, другой — «живущий по инерции», близорукий, ничего не видящий, кроме наслаждения, жизнерадостный человек, бездумно отдающийся своим страстям.

Толстого волновала и другая мысль, высказанная в приведенной выше дневниковой записи от 4 июня — «о двух пределах истинной любви с серединой ложной». «Так случилось это страшное дело <падение Катюши>, — говорится в первой законченной редакции романа. — Но ведь, собственно, не случилось ничего ужасного, случилось самое обыкновенное дело, то соединение мужчины и женщины, от которого произошли все мы и от которого продолжается род человеческий. Ужасно было то отношение к этому делу, которое было тогда в душе Нехлюдова». Это «ужасное отношение», результат инерции животной жизни, — отношение нравственной безответственности, гибель, крах истинной любви. Нехлюдов должен воскреснуть к духовной жизни, преодолев инерцию, и вновь обрести истинную любовь, переступив «середину ложную».

В соответствии с этим замыслом в первой законченной редакции Толстой завершает сюжет соединением главных героев, «воскресающих» для новой жизни. Такая развязка, такой исход отношений героев, «завязавшихся» в далекие годы их юности, был важным этапом на пути художественного осуществления идеи возрождения, воскресения. Но уже первые еще не читатели, а слушатели этой редакции романа (6 и 7 августа 1895 года Толстой читал ее гостям Ясной Поляны) почувствовали «натянутость» «благополучного окончания». Среди гостей был и композитор С. И. Танеев, записавший в дневнике: «Вторая половина романа еще не отделана и не производит такого впечатления, как первая. <…> Весь конец будет переделан, и уничтожено благополучное окончание. <…> Очень хорошо, <…> что это будет сделано; конец, в том виде, как его читал Л. Н., очень натянут» [90] .

90

«Сергей Иванович Танеев. Личность, творчество в документы его жизни». М.—Л., Госиздат, 1925, с. 61–62.