Том 14. М-р Моллой и другие
Шрифт:
День, который так удачно обернулся для кузена Джорджа, для мистера Шусмита, адвоката (Линкольнз Инн Филдс), как-то сразу не задался. К завтраку всегда столь бдительная кухарка подала ему яйца, которые, судя по всему, целую минуту до того бесцельно пролежали на блюдце, и, не довольствуясь этим не то деянием, не то проступком, она же, поджаривая булочки, довела их до уровня полной несъедобности. А во время обеда у себя в клубе «Демосфен» он был загнан в угол старикашкой Лукасом-Гором, который, стоило ввязаться с ним в разговор, путаясь и сбиваясь, мямлил блеющим голоском анекдоты про Генри Джеймса, [32] к которому маститый адвокат
32
Генри Джеймс (1843–1916) — американский писатель, автор психологических романов.
Семена здорового ужаса перед Лейлой Йорк, которые смолоду дали всходы в его душе, не позволили ему, как хотелось, выпроводить девицу за дверь, но он приложил все усилия, чтобы избавиться от нее как можно быстрее. Но вот, едва она исчезла, как в кабинет вошла его дочь Миртл, застав его в то мгновение, когда он, казалось бы, выкроил свободную минутку для разбора дел лорда Блистера, у которого открывалась пора ежегодных тяжб с налоговым управлением. У мистера Шусмита мелькнула мысль, что Провидение сегодня в лепешку разобьется, но сумеет его доконать. Ему это напомнило случай с Иовом, [33] на которого тоже ни с того, ни с сего посыпались неисчислимые невзгоды.
33
…случай с Иовом — см. книгу Иова, гл. 1–2.
Миртл, в свою очередь, отнюдь не сияла от счастья. В глазах ее тлели угольки, губы были сомкнуты в прямую линию, а сама она производила впечатление, чем-то схожее с теми грозовыми тучами, что в это самое время вдаль и вширь разбухали за окном. Выглядела она как одна из впадин, какими в изобилии пестрит поверхность Соединенного Королевства к югу от Гебридских островов, если превратить ее в человека; и любящий отец встретил дочь с несколько гадливым выражением. Неплохо изучив перепады ее настроений, он без труда опознал недуг. Она была крепко на кого-то обижена, а его опыт свидетельствовал, что когда она обижена, то способна беспрерывно говорить несколько часов, и таким образом время, которое куда более целесообразно потратить на работу над запутанным, но прибыльным делом лорда Блистера, грозит пойти насмарку. Понимая, что ничем себе не поможет, мистер Шусмит почувствовал себя псом, у которого вырвали кость.
— А, Миртл, — пробормотал он, борясь с желанием хлопнуть родное дитя по головке делом Блистера. — Заходи, садись. Какая неприятная сегодня погода. Ну, как Александр?
Нельзя сказать, чтобы самочувствие зятя, все заслуги которого, на его взгляд, сводились к необъятному состоянию, особенно занимало мистера Шусмита, но ведь любую беседу надо как-то начать.
Миртл, которая уже успела сесть и, как казалось взволнованному отцовскому оку, намертво приросла к месту, сидела какое-то время, бурно дыша носом. Сходство ее с грозовой тучей бросалось в глаза.
— Александр в ужасном состоянии.
— Иначе и быть не может.
— Как, ты уже слышал?
— Что именно?
— Да о том, что выкинула эта Йорк.
— Что же она выкинула?
— А, значит, ты ничего не слышал! Почему ж ты не удивился, что Александр страдает?
Истинной подоплекой этой оговорки было то, что адвокат знал о похмельных мучениях зятя, однако чувствовал, что произнести это вслух неблагоразумно, а может быть, и небезопасно. Поэтому он ответил, что наслышан о том, какое у его зятя нежное пищеварение.
— Наверное,
что-нибудь съел? — спросил он, вложив в эти слова все наличные запасы сострадания, которых, впрочем, было немного.Миртл переключилась на фырканье.
— Папа, дорогой мой, неужели ты думаешь, что я прибежала сюда, чтобы рассказывать тебе о пищеварении Александра? Он совершенно раздавлен этой кошмарной историей с Лейлой Йорк. У меня такое ощущение, что она просто выжила из ума. Ты ведь помнишь, что Александр владеет контрольным пакетом у Попгуда и Грули, которые издают ее книги?
— Да, ты мне говорила. По всему, что слышал, — фирма очень крепкая. Одна только Бесси…
— Какая еще Бесси?
Тут мистер Шусмит взял на вооружение тон, который так не нравился Фредди Виджену, безликий, мертвенный тон, типа «а теперь послушайте…».
— Одна моя старая знакомая, которая пишет под псевдонимом Лейла Йорк. Когда-то, уже давно, я называл ее Бесси Биннс, и потому мне, полагаю, простится, что я упомянул ее настоящее имя. Впрочем, если пожелаешь, больше я так делать не буду, воля твоя. Но перед тем, как ты меня перебила, мы говорили, если припоминаешь, о прочном финансовом положении издательского дома «Попгуд и Грули» и я собирался сказать о том, что одна только Лейла Йорк, очевидно, приносит им ежегодно десятки тысяч фунтов.
Миртл испустила какой-то диковинный звук, который можно было бы расценить как глухое хихиканье.
— Правильно, потому что до сих пор она писала… э-э…
— Муру? — подсказал мистер Шусмит.
— Можно назвать и так. Я имела в виду чудовищный сентиментальный вздор, предназначенный для дамского чтения. Сейчас в Англии больше всех читают ее. А женщины, те ее просто боготворят.
Мистер Шусмит закудахтал. То была его манера смеяться.
— Хотел бы я знать, как бы они о ней отзывались, если бы познакомились. Сама она совсем не похожа на свои романы. А почему ты говоришь «до сих пор»?
— Потому, что следующую вещь она задумала совсем иначе. Вчера у мистера Грули была ее секретарша и заявила ему, что роман, над которым она работает, будет написан в мрачных, серых, унылых тонах, вроде Джорджа Гиссинга.
— Прекрасный писатель.
— Не спорю, только его никто не покупает. Ты подумай, как это воспримут ее поклонники. Она потеряет всех до единого.
— Значит, Александр расстроился из-за этого?
— А что здесь неестественного? У него из-под носа уводят несколько тысяч фунтов. Когда позвонил мистер Грули, он стал белый, как простыня.
Неплохая новость, мелькнуло в голове у мистера Шусмита. Цвет лица у зятя никогда не приводил его в восторг. Благодаря нескрываемой слабости к шампанскому, Пуфик порой становился багровым, словно рябина, тогда как тесть его предпочитал мужские щеки скорее рододендронового отлива.
— Она уже закончила книгу? — спросил он.
— Нет, пока прорабатывает замысел. Отправилась в пригороды, чтобы погрузиться в нужную атмосферу.
— Может получиться замечательная вещь.
— Только это уже будет не Лейла Йорк. Что здесь непонятного? Когда люди видят, что на обложке стоит «Лейла Йорк», они и рассчитывают, что будут читать именно Лейлу Йорк. А если им взамен подсунуть другую книгу, они ее живо отшвырнут, как ядовитое насекомое. Тебе бы понравилось, если бы ты, например, покупал себе книгу по предпринимательскому праву, а оказалось, что это — детектив?
— Я был бы на седьмом небе, — честно признался мистер Шусмит.
— Ты — ради Бога, но читатели Лейлы Йорк — никогда. После этой книжки она — труп. Читать ее больше никто не захочет.
— Не думаю, чтобы это ее сильно волновало. Она каждый год делала по двадцать тысяч фунтов, а тратила совсем немного. Мне кажется, сугубо ее личное дело, если она решила не марать руки об издательские деньги и заняться искусством ради искусства. Непонятно, почему Попгуд и Грули так переполошились. Если им не хочется публиковать ее новую вещь, пусть не публикуют, не обязаны.