Том 14. Опасные игры. Ева

19

С самого начала и до самого конца виновата только она. Если бы не она, Кэрол была бы жива. Я пешком дошел до Лаурел-Каньон-Драйв. Подойдя к ее дому, я заметил, что в окнах нет света. Я постоял немного и снова двинулся вперед. Где-то вдалеке часы пробили полночь. Возможно, виновница всего уже спит, а может быть, ее вообще нет дома или она в комнате, окна которой выходят во двор. Надо разведать все обстоятельно. Я оглянулся. Улица была пустынна, если не считать Джона Коулсона, который притаился у дерева в стороне от дороги и, склонив голову набок, засунув руки в карманы, наблюдал за мной. Странное у меня отношение к Джону Коулсону! Вначале его присутствие пугало меня, но потом я настолько привык видеть его поблизости, что даже тосковал, когда он не появлялся. Я, конечно, понимал, что он существует только в моем воображении, но несмотря на то, что, кроме меня, его никто не мог видеть, для меня он был фигурой вполне реальной. Я чувствовал, что отныне он всегда будет где-то рядом, потому что он – олицетворение моей нечистой совести. Но сегодня мне было некогда рассуждать о Джоне Коулсоне. У меня было дельце поважнее. Я стоял у дома Евы и внимательно оглядывался по сторонам. Ни единой души. Издалека доносился шум проезжающих мимо машин. Я толкнул калитку и направился по тропинке к дому. Обходя дом, я наткнулся ногой на прислоненные к стене бутылки и опрокинул их. Одна из них покатилась по земле и разбилась. Я замер и прислушался. Кругом царила кромешная тьма. Убедившись, что все спокойно, я осторожно подкрался к окну. Оно было полуоткрыто. Я толкнул его рукой и снова прислушался. В доме было тихо. Наклонившись вперед, я зажег спичку и заглянул в окно. Это была кухня. Как правильно я сделал, осветив ее спичкой: как раз под окном стоял таз с грязной фаянсовой посудой. Я бросил спичку и влез на подоконник. Потом я зажег новую спичку и, перескочив через таз, спрыгнул на пол. Я почувствовал слабый запах несвежей пищи и аромат Евиных духов. Меня охватила холодная ненависть к этому дому, его запахам, его хозяйке. Подойдя к двери, я открыл ее, вышел в коридор и прислушался. Все тихо. Я был уверен, что в доме никого нет, и все же решил соблюдать осторожность. Я ощупью прокрался к спальне. Дверь была открыта. Затаив дыхание, я остановился в дверях. Я стоял долго, пока не убедился, что в спальне никого нет. Потом я вошел и включил свет. Без Евы комната казалась особенно пустой. Кровать была не убрана. Шторы задернуты. Знакомый мне голубой халат и розовая ночная сорочка валялись на кровати. В воздухе витал аромат духов. Я ходил по комнате, чувствуя, как ноги утопают в пушистом белом ковре, лежащем перед трюмо, и трогал пальцами стеклянных животных на комоде. Я ощупывал щетки для расчесывания волос и нюхал стоящие на трюмо флаконы духов. Над кроватью висела большая фотография мужчины, склонившегося над столом. Я взял ее. На меня смотрел Джек Херст. Это был хороший портрет, и я несколько минут внимательно рассматривал его. Затем в приступе ярости я едва не запустил им в стену, но вовремя остановился: когда хозяйка войдет в комнату, она сразу же заметит это. Я аккуратно повесил портрет на прежнее место, подумав о том, как воспримет Херст известие о смерти Евы. «Расстроится ли он? Скорее всего, полиция решит, что это он прикончил свою любовницу», – злорадно подумал я.

Часы на камине мирно тикали. Двенадцать пятнадцать ночи. Теперь та, которую я поджидаю, может вернуться с минуты на минуту. Я сидел в чужой спальне на кровати, потеряв ощущение времени. Взяв халат Евы, я уткнулся в него лицом и стал вдыхать аромат ее духов и едва ощутимый запах тела. И я вспомнил, как впервые увидел ее в этом халате. Она сидела перед камином во Фри-Пойнте. Я очень ясно представил себе эту картину, пробудившую во мне множество горьких воспоминаний. Сколько событий произошло с того рокового дня! И как невозможно поверить тому, что с тех пор, как на моих глазах погибла Кэрол, прошло только пять суток.

Два с лишним часа я потратил на то, чтобы спуститься к ней с горы. Как только я увидел груду металла, которая осталась от автомобиля, я понял, что Кэрол мертва. Смерть наступила мгновенно. Маленькое, хрупкое тело моей Кэрол было вдавлено машиной в скалу. И я не мог вытащить его оттуда. Я сел рядом и стал поддерживать голову Кэрол, чувствуя, как вся она остывает и становится все холоднее и холоднее. Я сидел до тех пор, пока не пришли люди и не увели меня прочь. После гибели жены все потеряло смысл. Даже Голд перестал что-либо значить для меня. Он отомстил мне. Но мне было это совершенно безразлично так же, как и то, что он обчистил меня до нитки. Как я и предполагал, он знал, что пьеса «Остановка во время дождя» написана не мной. Каким-то образом он выяснил, что автором ее был Джон Коулсон, и сообщил об этом в клуб писателей. Однажды утром ко мне оттуда явился маленький человечек с крахмальным воротничком, заявив, что если я уплачу все полученные мною гонорары, то до суда дело не дойдет. Я почти не слушал говорившего. Когда же он протянул мне бумагу, в которой была изложена просьба директору банка выплатить агентству Джона Коулсона 75 тысяч долларов, я ни минуты не колеблясь подписал этот документ. Денег у меня, естественно, не было, и все мое имущество было конфисковано. Я потерял все, что нажил за это время: «крайслер», книги, обстановку и одежду. Но даже оставив меня нищим, они не успокоились и продолжали требовать денег. Напрасно они наседали. У меня не было ни гроша. Мне было все равно, даже когда какими-то людьми уносились вещи Кэрол. Я не расстраивался из-за этого, ведь мне не требовалось хранить какую-нибудь ее вещь на память: я и без того помнил любимую мной женщину. Она жила во мне такой, какой видел ее в последний раз: хрупкая фигурка, вдавленная в скалу, изо рта по подбородку течет ярко-красная струйка крови. Этого я никогда не смогу забыть. Мне кажется, что я легче перенес бы смерть Кэрол, если бы успел сказать ей, что рыжая была мне абсолютно безразлична. Но я слишком поздно спустился с этой проклятой горы, и Кэрол умерла, думая, что высокая, откормленная шлюха заняла ее место во время такого короткого отсутствия ее самой. Это сводило меня с ума. Как жаль, что я не успел сказать своей жене, что она была единственной женщиной, с которой я был по-настоящему счастлив. Если бы только она поверила мне, я, возможно, не пришел бы в этот маленький, грязный домишко, чтобы совершить убийство.

Все это произошло из-за Евы. Моя жизнь потеряла смысл. А Ева? Неужели и теперь она будет жить как ни в чем не бывало? В течение пяти дней, которые прошли со дня смерти Кэрол, я только и делал, что проклинал Еву, и решил, что успокоюсь только тогда, когда убью ее. Только это может удовлетворить меня. И этот момент неотвратимо приближался. Ева могла прийти с минуты на минуту. Я положил халат на кровать, встал и оглядел комнату. В этой комнате все началось и все окончится. Я был спокоен. Я покараю Еву. Другого выхода у меня нет. Я подошел к двери, выключил свет и ощупью поднялся по лестнице. В это время зазвонил телефон. Неожиданный звонок так напугал меня, что я резко обернулся и упал бы с лестницы, если бы не ухватился за перила. Интересно, кто это так поздно звонил? Телефон не умолкал целую минуту. Прекратился трезвон так же внезапно, как и начался. Но он взвинтил мне нервы, и я, спотыкаясь, вошел в комнату рядом с ванной. Ноги шаркали по голому полу. Внезапно из-за туч вышла луна, и ее лучи, проникнув через незашторенные окна, ярко осветили комнату. В ней не было никакой обстановки. Из окна была видна улица, сад и узкая тропинка, ведущая к дому. Я высунулся из окна и выглянул на улицу. Джон Коулсон все еще был там. Он подошел совсем близко к дому и смотрел на меня. Я понаблюдал за безмолвным драматургом несколько минут и отвернулся. Меня мучила жажда. Я хотел курить, но знал, что, если я закурю, Ева сразу же, как только войдет в комнату, почувствует запах табака. А я ничем не должен выдать того, что я в доме и пришел убить. Интересно, что испытывают убийцы перед тем, как совершить преступление? То же, что и я? Я думал, что буду нервничать, волноваться и бояться, но ничего этого не ощущал. Меня переполняли только хладнокровная злоба и огромное желание сжать руками горло Евы. Время шло. Я терял терпение. Интересно, где она? А что если она вернется вместе с мужчиной? Как я раньше не подумал об этом. Вполне возможно, что она придет не одна. В таком случае все мои планы рухнут. Внезапно к моей ноге прикоснулось что-то мягкое и теплое. Я с криком отскочил от окна. Меня так сильно напугал большой черный с белыми лапами и шеей кот. Он посмотрел на меня, и глаза его засветились зеленым огнем. Я побледнел от страха. Сердце бешено забилось. Когда, наконец, нервы немного успокоились, я наклонился, чтобы погладить кота, но он отпрянул в сторону и выскочил из комнаты через открытую дверь. Противная дрожь не унималась, что было совсем некстати. Закрывая дверь, я услышал шум приближающегося автомобиля. Я прижался к стене и выглянул в окно. Джон Коулсон ушел. Без него дорога казалась пустынной. К дому подъехало такси. Шофер, просунув в окно руку, открыл дверцу. Ева долго не выходила из машины. Я, вглядываясь и стараясь понять, что задерживает Еву, разглядел ее ноги, которые еще совсем недавно сводили меня с ума. Женщина была одна. Она вылезла из машины и стала копаться в сумочке, чтобы расплатиться за такси. Получив деньги, шофер, не поблагодарив и не простившись, захлопнул дверцу и уехал, даже не взглянув на доставленную домой пассажирку.

Она шла по тропинке. Я не сводил с женщины глаз. Она шла усталой походкой, опустив плечи, крепко зажав под мышкой сумку. Еще несколько минут – и мы останемся с Евой наедине. Страх прошел. Руки были сухими и перестали дрожать. Я подошел к двери, приоткрыл ее и услышал, как хозяйка заперла входную дверь и вошла в прихожую. Подкравшись к лестнице, я осторожно заглянул через перила и мельком увидел, как Ева прошла в спальню. Я стоял, затаив дыхание, вцепившись в перила лестницы. Все было именно так, как я не раз представлял себе. Я чувствовал прилив сил от сознания того, что в доме только я и моя жертва и что она у меня в руках. Ей не спастись. Я услышал, как она чиркнула спичкой. Наверное, закурила сигарету. Потом я услышал, как женщина зевнула и тяжело застонала, но я не испытал при этом ни малейшей жалости к ней, а только нарастающую в душе злобу и непреодолимое желание впиться намеченной жертве в горло руками и душить, пока не хрустнут шейные позвонки. Ева ходила по комнате, раздеваясь на ходу. В доме было так тихо, что я различал каждое движение: вот Ева сняла пальто, юбку, блузку. Отперла шкаф, вешает одежду на вешалку. Потом вышла из спальни и вошла в кухню. Сверху я отчетливо видел, как Ева ходила там. Уставшая женщина казалась очень хрупкой и одинокой. Ее голова была аккуратно причесана. Голубой халат плотно запахнут. Из кухни послышался звон посуды, потом Ева вышла оттуда, держа в руках поднос с чашкой кофе. Я догадался, что женщина поднимается наверх. Поэтому я вошел в пустую комнату и закрыл дверь. Через несколько секунд я услышал, как хозяйка дома ступает по лестнице, причем очень медленно. На площадке Ева споткнулась и выругалась. Я понял, что она пьяна. Я слышал, как она нетвердой походкой ходит по ванной, потом оттуда донесся шум льющейся воды. Пробыла в ванной Ева довольно долго. Когда она снова спустилась вниз, я оставил свое убежище и приблизился к лестнице. Я свесился через перила и увидел, как женщина, присев на корточки, гладила кошку быстрыми и легкими движениями руки.

– Бедная старушка Самми! – нежно говорила Ева. – Неужели ты подумала, что я бросила тебя?

Кошка крутилась около своей хозяйки и урчала от удовольствия. Я смотрел на Евины хрупкие руки, ласкающие животное, и слушал такие человечные слова, обращенные к кошке. Обычно разговаривают с животными только очень одинокие люди. Ева же беседовала с бессловесной божьей тварью так, словно перед ней была и не кошка вовсе, а беззащитное человеческое существо. Внезапно кошка перестала урчать и посмотрела на меня. Хвост ее распушился, и она зафыркала. Я долго смотрел в ее желтые глаза, а потом отошел от перил, испугавшись, что кошка своим злобным урчанием выдаст меня.

– Что с тобой, глупенькая? – спросила Ева. – Ты увидела, как там пробежала мышка?

У меня похолодели руки.

– Пойдем, моя красавица! Я не могу больше играть с тобой. Нет, ты не будешь подниматься наверх. Я отнесу тебя. Я так устала, Самми, я ужасно, ужасно устала.

Я снова посмотрел вниз. Ева взяла кошку на руки и вошла в спальню. Я вынул платок, вытер лицо и руки, занял место на площадке и снова весь обратился в слух. Ева разговаривала с кошкой. Слов я уже не различал. Странно было слушать в пустом доме одинокий голос, которому никто не отвечал. Потом заскрипела кровать, и я понял, что женщина легла спать. Я сел на ступеньку и закурил. Через пятнадцать минут свет в спальне погас. Выждать эти минуты оказалось невероятно трудно. Единственное, что нарушило тишину в доме, было мое собственное дыхание и нежное бормотание Евы, предназначенное кошке. Сидя на лестнице, я вспомнил тот первый уик-энд, который я и Ева провели вместе. Какое это было чудесное время. Тогда я еще не знал, какая она лгунья. Я думал, что она стала доверять мне, и я радовался, что она со мной. Это воспоминание я сохраню до конца жизни. Я сжал кулаки. Если бы эта падшая женщина была хоть чуть-чуть добрее ко мне, ничего бы не случилось и я не сидел бы здесь на лестнице. Я хотел проститутке стать другом, а она лишила меня самого дорогого: жены, дома, работы. Мои мысли были прерваны тем, что в это время погас свет. Я вскочил на ноги, но, с трудом поборов свое нетерпение, снова сел на ступеньку. Надо подождать еще немного. Одно лишнее движение, и все сорвется, а я потратил так много времени, чтобы наступили именно эти минуты. Теперь уже недолго. Ева уснет – и пробьет мой час. Но в темноте раздались какие-то новые звуки. Женщина плакала. Мне неприятно было слышать ее плач. Это было так неожиданно, что я сжал зубы и сердце мое похолодело. Так могла плакать только женщина, которая потеряла все на свете, которая отчаянно одинока и несчастна. Лежа в темноте, Ева рыдала, не делая ни малейшей попытки взять себя в руки. Да, она была по-настоящему несчастна. Хоть напоследок, но встретился лицом к лицу с Евой без ее обычной лживости, без застывшего выражения лица, без профессиональных уловок. Это была Ева, которую я хотел узнать, настоящая Ева, какой она бывала наедине сама с собой. Приоткрылась дверь крепости, и я мог заглянуть внутрь, чтоб понять, какова Ева на самом деле. Я увидел самую обычную проститутку, отдыхавшую от своей тяжелой, ненавистной работы. Долгое время я сидел в темноте и слушал отчаянные женские рыдания. С не меньшей болью в голосе прозвучал и Евин крик:

– Будь все проклято, все трижды проклято!

И она стала исступленно бить кулаками в стену, словно не в силах вынести своего несчастья. Наконец женщина успокоилась. Потом в наступившей тишине послышался слабый храп. Слышать эти звуки мне было так же тяжело, как недавние рыдания. Холодное, злобное спокойствие снова вернулось ко мне. Я встал и размял пальцы. «Теперь, – подумал я, – тебе уже недолго ждать, скоро я избавлю и себя и эту женщину от всех несчастий. Я так давно жду этой минуты».

Спускаясь вниз, я снова вспомнил о Кэрол, о Голде и обо всех остальных. Если бы они увидели меня сейчас, они бы пришли в ужас. Я улыбнулся в темноте. Даже Френк Ингрем не мог бы придумать подобной ситуации. Просто фантастично, что женщина, подобная Еве, настолько завладела мной, что я – известный писатель – решился пойти на убийство. В конце концов, полиция найдет меня: Марти, наверняка, расскажет ей обо мне. Голд тоже расскажет. Если полицейские схватят меня, я во всем признаюсь. Какой смысл лгать? Все началось со лжи, но я не намерен продолжать ее и не стану изворачиваться. Суд признает меня виновным. Я представил себе выражение лица судьи, когда он, выслушав мрачные подробности, зачтет обвинительный приговор и произнесет заключительную речь. Она прозвучит так: «За преднамеренное убийство вам, Клив Фарстон, в качестве наказания избрана казнь. Вы будете переданы шерифом округа Лос-Анджелес начальнику государственной тюрьмы для приведения приговора в исполнение и будете казнены способом, предусмотренным законами Калифорнии. Да будет с вами милость Божья!» Милость Божья не для меня. Бог отрекся от такого, как я.

Подойдя к двери спальни, я остановился и прислушался. Ева ворочалась во сне, стонала и бормотала что-то неразборчивое. Я прокрался в комнату, на цыпочках приблизился к кровати и старался по дыханию определить, где находится Евина голова. Осторожно протянув руку, я нащупал стеганое одеяло и присел на край кровати. Она слегка скрипнула под моим весом, но Ева от этого не проснулась. Во сне ее укрытое одеялом тело вздрагивало и дергалось. От нее пахло виски. Сердце мое стучало как молот. Также на ощупь я отыскал выключатель. Держа его дрожащими пальцами, я стал искать горло Евы. На какое-то мгновенье моя рука повисла в воздухе, потом медленно опустилась и коснулась волос спящей. Значит, ее горло находится совсем близко от моей руки. Я набрал в легкие воздуха, стиснул зубы и включил свет. Ева лежала передо мной. Рука моя была в нескольких дюймах от ее горла, но я мог только сидеть и смотреть на ту, которую только что хотел задушить. Меня словно парализовало. Ева казалась мне маленькой и беспомощной. Она лежала на спине. Рот был открыт, лицо дергалось. Выглядела Ева совсем юной и несчастной. Глаза были обведены черными кругами. Моя рука безвольно опустилась. Я почувствовал, что вся моя злоба к виновнице моих страданий прошла. Глядя на нее, я вдруг понял, что ум мой был помрачен каким-то сумасшествием, если я решился убить ее. Ко мне вернулся разум. И я обрадовался, что не смогу осуществить задуманного. Горло у меня пересохло, когда я осознал, насколько близок был к совершению тяжкого греха. Мне захотелось обнять Еву и почувствовать, как она прижимается ко мне. Мне хотелось сказать, что я буду заботиться о ней, что отныне она всегда будет счастлива. Я посмотрел на нее, увидел ее худенькое личико с острым подбородком и понял, что я люблю этот подбородок и эти две морщинки на переносице. Если бы только моя мучительница всегда выглядела так, как сейчас: беспомощной, нуждающейся в защите, со спокойным лицом, на котором словно чудом разгладились морщины. Но я был уверен: стоит только открыть Еве глаза, как я снова прочту в них жесткость и эгоизм. Как бы мне хотелось поверить в то, что любимая мной женщина не будет больше лгать мне, напиваться пьяной и грубо обращаться со мной. Я знал: это невозможно. Она никогда не переменится… Кошка доверчиво потерлась о мою руку. Я погладил животное и впервые с тех пор, как умерла Кэрол, почувствовал себя спокойным и удовлетворенным. Сидя на кровати рядом с Евой и поглаживая кошку, которая, мурлыкая, тыкалась мордочкой в мою руку, я осознал, что желание отомстить у меня прошло.

Внезапно Ева открыла глаза. Она уставилась на меня. Во взгляде ее полыхали удивление, ненависть и страх. Она замерла и затаила дыхание. Казалось, мы целую вечность смотрели друг на друга.

– Все в порядке, Ева, – сказал я, взяв ее за руку. Никогда бы не поверил, что живое существо способно на такую молниеносную реакцию. Ева в одно мгновение соскочила с кровати, схватила халат и подбежала к двери. Я же не успел сделать ни единого движения, чтоб остановить Еву. В полутемной комнате глаза ее сверкали, как угли. Женщина с ужасом наблюдала за мной.