Том 16. Книга 2. Мелочи жизни

ГПБ— Государственная Публичная библиотека имени М. Е. Салтыкова-Щедрина (Ленинград).

Изд. 1933–1941— Н. <u>Щедрин (М. Е. Салтыков). Полное собрание сочинений в 20-ти томах. М. — Л., 1933–1941.

Изд. 1887— «Мелочи жизни». Сочинение М. Е. Салтыкова (Щедрина) СПб., 1887. Типография М. М. Стасюлевича.

ИРЛИ— Институт русской литературы АН СССР (Пушкинский дом). Отдел рукописей.

ЛН— «Литературное наследство».

М. вед. — «Московские ведомости».

Р. вед. — «Русские ведомости».

ЦГАЛИ— Центральный государственный архив литературы и искусства.

ЦГИАЛ— Центральный государственный исторический архив. Ленинград.

I

В августе 1886 г. Салтыков завершил «Пестрые письма» давно задуманным девятым «письмом» о «пестрых людях» и сразу же приступил к работе над одним из самых значительных, самых глубоких своих произведений — циклом «Мелочи жизни».

Первоначально цикл мыслился Салтыковым как серия «фельетонов», имеющих «современный интерес» и предназначенных для публикации в газете («Русских ведомостях» В. М. Соболевского). В таком «современном», злободневном духе и написаны первые три «фельетона» (соответственно — три главки «Введения» окончательной композиции цикла). В ответ на письмо Н. А. Белоголового с оценкой двух опубликованных «фельетонов» Салтыков рассказал о своем новом замысле и о его вынужденной перестройке уже при самом начале осуществления: «Мелочи жизни» должны были выясниться впоследствии, но с ними случилась история. «Русские ведомости» отказались печатать 3-ю главу, по цензурным соображениям, и просят печатать 4-ую главу. Это меня до того расстроило и раздражило, что я целых две недели придти в себя не могу. Это испортило весь мой труд, потому что я написал уже 5 глав и предполагал еще 12–13 глав» (письмо от 21 сентября 1886 г.).

Однако публикация все же продолжалась — частично в «Вестнике Европы», куда были перенесены первые пять глав под общим наименованием «Введение», частично в тех же «Русских ведомостях». «Введение», таким образом, представляет собой приблизительно третью часть начатого произведения. Трудно сказать, что именно должны были содержать следующие 12–13 глав, хотя несомненно, что материал ненаписанных глав все же вошел в окончательный текст цикла. Между тем новая структура «Мелочей жизни», печатавшихся параллельно в журнале и газете, спустя месяц, выяснилась для Салтыкова окончательно, но как нечто целое цикл мог осуществиться, по его мнению, только в отдельном издании, в «книжке»: «В целом составится довольно большая книжка <…> не лишенная смысла. Только в последней, заключительной статье раскроется истинный смысл работы. Вообще, я к журнальной работе отношусь теперь несколько иначе. К ней (а в особенности к газетной) всего менее применима поговорка scripta manent <написанное остается>, и тот, кто не читал меня в книжке, очень мало меня знает» (Н. А. Белоголовому — 30 октября 1886 г.).

Салтыков, конечно, стремился к тому, чтобы написанное им осталось, имело бы смысл не преходяще-злободневный, а общеисторический. От весьма разнообразных по своим художественным приемам зарисовок«пестрой» русской жизни пореформенного времени, в особенности периода реакции после убийства Александра II («Пестрые письма»), Салтыков восходит к разностороннему художественно-публицистическому анализу глубинных исторических процессов, определявших в восьмидесятые годы общественное развитие и общественное состояние не только России, но и Западной Европы («Мелочи жизни»).

«Мелочи жизни» — самое трагическое и, может быть, пессимистическое произведение Салтыкова — потому, что на исходе жизни ему довелось стать свидетелем страшной, мучительно безнадежной, трагической ситуации, когда современникам казалось, что «история прекратила течение свое», а историческое творчество иссякло, перспективы будущего исчезли в непроницаемом мраке, идеалы исчерпали себя: «в самой жизни человеческих обществ произошел как бы перерыв», «прекратилось русловое течение жизни». Жизнь всецело погрузилась в мутную тину «мелочей».

Вскоре после запрещения «Отечественных записок» Салтыков писал: «…чем больше я думаю о предстоящей литературной деятельности, тем более сомневаюсь в ее возможности. Собственно говоря, ведь писать не об чем. Легко сказать: пишите бытовые вещи, но трудно переломить свою природу» (Н. К. Михайловскому — 11 августа 1884 г.) «Надо новую жилу найти, а не то совсем бросить» (ему же — 17 ноября 1884 г.).

Салтыков, естественно, не мог и не стал «переламывать свою природу». Однако «новую жилу» он все же действительно нашел.

Цикл «Пестрые письма», при всей значительности и характерности своего содержания, возводился, в сущности, на развалинах предшествовавших неосуществленных замыслов, в какой-то части — из их обломков.

В «Мелочах жизни» Салтыкову удалось создать новый особый сплав острой публицистической «манеры», характерной для таких высших достижений его творчества как «Письма к тетеньке» или «За рубежом», с глубиной и совершенством социально-психологического реализма «Господ Головлевых», многих рассказов «Сборника» и др. [94] Это была в самом деле «новая жила».

94

См.: А. С. Бушмин. Сатира Салтыкова-Щедрина. М. — Л., 1959, с. 333–335.

II

«Общее настроение общества и масс — вот главное, что меня занимает, и это главное свидетельствует вполне убедительно, что мелочи управляют и будут управлять миром до тех пор, пока человеческое сознание не вступит в свои права и не научится различать терзающие мелочи от баттенберговских» — таков один из центральных исходных тезисов салтыковского цикла.

Начав, в первых главках «Введения», с перечисления «мелочей», опутавших жизнь современного человека, составляющих единственное и исчерпывающее ее содержание, «управляющих миром», Салтыков переходит к обобщениям, которые позволяют уяснить философско-исторический смысл самого понятия «мелочи жизни» [95] . Прежде всего, Салтыков классифицирует, разделяет «мелочи» на две группы — мелочи «постыдные», «баттенберговские», и мелочи «горькие», «терзающие».

95

О содержании этого понятия, восходящего к Гоголю («Мертвые души», гл. VII), см также в книгах В. Я. Кирпотина: «М. Е. Салтыков-Щедрин. Жизнь и творчество». М., 1955; «Философские и эстетические взгляды Салтыкова-Щедрина». М., 1957.

Возня вокруг «болгарского» принца Баттенберга, в которой участвовал «концерт» держав во главе с бисмарковской Германией, символизировала для Салтыкова «мелочность» европейской политической жизни, не называемой им иначе как «политиканство». Эти, «постыдные», мелочи угнетают жизнь, создают атмосферу «испуга», в которой «всякий авантюрист» (Баттенберг, Наполеон III, Орлеан, Бисмарк) «овладевает человечеством без труда». Никакие «новшества» в этой сфере не меняют сложившегося порядка вещей и означают лишь «перемещение центра власти».

Шумные деяния «концертантов», «баттенберговы проказы» мешают увидеть мелочи «горькие», «терзающие», которыми опутана жизнь народная. А ведь именно эти, «горькие» мелочи определяют безысходный трагизм существования человека массы, «среднего человека», ибо они — строй жизни, «порядок вещей». Конечно, этот порядок вещей, современное общественное устройство, исторически исчерпан, неразумен, «призрачен». Однако от этого он не менее реален, не менее «терзающ». (Таким образом, понятие «мелочей жизни» во многом совпадает с другим важным для философско-исторической концепции Салтыкова понятием — «призраков». «Исчезновение призраков» было для Салтыкова равнозначно освобождению от владычества «мелочей».)