Том 17

Обернемся в прошлое. На XVI съезде ВКП(б) (июнь-июль 1930 года) впервые отсутствует оппозиция линии ЦК и провозглашается развернутое наступление социализма по всему фронту. На нем еще нет славословия в адрес Сталина, царит хотя и приподнятое, но в целом деловое настроение. XVII съезд (январь-февраль 1934 года) отмечен большей эмоциональностью и проходит как “съезд победителей”. Открывая его, В.М. Молотов называет Сталина “вождем и организатором наших побед”, “верным продолжателем ленинского дела”. Тогда же на съездовской трибуне появляется “новенький” Хрущев, который сначала вносит предложение о составе президиума, а потом выступает с речью. Именно он в числе первых объявляет Сталина “гениальным” и “великим вождем”, говорит о его “гениальном докладе” (XVII съезд Всесоюзной коммунистической партии (б). Стенографический отчет. М., 1934. С. 6, 145, 147). В 70-х годах Молотов вспоминал, что Сталин однажды увидел его подпись под каким-то групповым приветствием, где Сталина называли “гениальным”. Он рассердился и велел это слово вычеркнуть. “Ты как сюда попал?” — спросил Сталин Молотова. “Попал, как полагается”. — “Неужели ты тоже плетешься за всеми?” По словам Вячеслава Михайловича, славословие в адрес Сталина “целиком нельзя было прикрыть (то есть прекратить. — Ред.). Это могло бы иметь в то время отрицательные последствия. Сталину не всегда это нравилось, но в конце концов немножко и понравилось” (Сто сорок бесед с Молотовым: Из дневника Ф. Чуева. М., 1991. С.242).

Ну а что Хрущев?

В статье, посвященной 60-летию Сталина (1939), будущий ниспровергатель “культа личности” заявит:

“Трудящиеся всего мира будут писать и говорить о нем с любовью и благодарностью.

Враги трудящихся будут писать и говорить о нем со злобной пеной у рта” (Сталин. М., 1940. С. 93).

Какая все же беспощадная штука история! Кто бы мог тогда предсказать, что такой пеной будут исходить и те, что именуют себя коммунистами? Кто бы мог знать, что морально-политическая инерция “ленинцев”-антисталинцев будет неумолимо прижимать их к лагерю антиленинцев и антимарксистов?

Предлагаемые тексты ценны своими достоверными социально-психологическими наблюдениями. Есть в них немало и спорного. Но радует то, что оттуда является к нам не схема, не группа восковых фигур, а кусок жизни в ее подчас парадоксальных проявлениях. Это будит мысль, стимулирует ее, а значит, и продолжение жизни в интенсивнейшем напряжении.

Очерки подготовлены мною к печати непосредственно с рукописи, без какой-либо редакции. Мое вмешательство состояло только в соединении отдельных фрагментов текста, расшифровке некоторых фраз, восстановлении сокращенных слов и окончательной расстановке знаков препинания. Помогали мне в этой работе дочь В.Д. Мочалова и Р.П. Конюшей — Елена Васильевна Мочалова и Владимир Михайлович Куркин.

Р. Косолапов.

Март-99.

2. На приеме у товарища Сталина.

(В связи с рассмотрением им первого тома Сочинений И.В. Сталина)

28 декабря 1945 года. Беседа продолжалась около 1 1/2 часов, с 8 часов 05 минут вечера до 9 часов 35 минут.

Присутствовали тт.: Маленков, Поскребышев, Александров, Федосеев, Иовчук, Кружков, Шария, Мочалов, Надточеев.

28 декабря 1945 года в 7 часов вечера с заседания в Институте истории АН меня вызвали в ЦК. По телефону сообщили, что через 30 минут надо быть у тов. Федосеева.

Торопимся. В бюро пропусков — большая очередь. Называем свои фамилии. Просим ускорить дело, так как мой спутник уже знал или догадывался, что вызов нас в ЦК — необычный, а возможно, и к самому “хозяину”. Нам предлагают проходить через главный подъезд, без пропуска. Это и меня начинает убеждать, что вызывают, может быть, и в самом деле к тов. Сталину. К главному подъезду уже не идем, а бежим. Патруль заглядывает в слегка приоткрытый блокнот, лежащий около него на столике. В блокноте я вижу наши фамилии. Быстро проходим. Лихорадочно раздеваемся. Уже через пару минут появляемся в приемной т. Федосеева. В дверях нас встречают стоящие в пальто и шапках тт. Федосеев, Кружков, Шария.

— Где ваши пальто? — обращаются они к нам. — Одевайтесь и быстрее — обратно. Ждем.

Мы сбегаем вниз, так же поспешно одеваемся, как и разделись.

— Быстро, — замечает по нашему адресу гардеробщица.

Уже все одетые, не торопясь (вернее, с деланной неторопливостью), поднимаемся по лестнице на пятый этаж. Около кабинета тов. Маленкова (места, мне уже “знакомые” по прошлогодним визитам сюда, — на Оргбюро и т. п.) нас встречает он сам, здоровается со всеми, и все гуськом за ним направляемся к отдельному выходу во внутренний двор. Тут нас догоняет отставший т. Иовчук. Тов. Маленков гостеприимно предлагает всем усаживаться в его вместительную машину.

— Иначе вас с пропусками замучают, — говорит он шутливо.

Все размещаемся. Плотно усаживаемся. Вот уж действительно, в тесноте, да не в обиде!

В самом деле, машина быстро, почти не замедляя хода, въезжает в Спасские ворота. Патрули знают хорошо тов. Маленкова в лицо (он сидит рядом с шофером) и потому без задержки пропускают его машину. Так же минует остальных патрулей, через внутренние, сравнительно тесные дворы Кремля подъезжает к довольно обычному, несколько старомодному скромному подъезду. Последний раз проверяют документы. На лестнице, в сторонке, с несколькими ступеньками вниз — небольшая раздевалка. Оставив здесь пальто, шапки, подымаемся на лифте на 3-й этаж. По узкому, поворачивающему под небольшим углом в сторону коридору попадаем в просторную приемную — высокую, отделанную светлым дубом комнату. Прямо напротив входа — большой стол, на нем аккуратно разложены свежие русские и иностранные газеты. Посередине стола — массивный письменный прибор со стопкой бумаги рядом и т. п. Справа от дверей — круглый, накрытый белой скатертью стол с прохладительными напитками. Это приемная, предназначенная для ожидающих вызова к тов. Сталину. Здесь есть все условия для того, чтобы сесть, подумать, прийти в себя тому, кто был вызван сюда так же неожиданно, как и мы. Да и без этого кто не будет взволнован, ожидая с минуты на минуту встречи с величайшим из современных людей, с человеком, который больше, чем кто-либо другой, ныне держит в своих руках судьбы мира…

Все мы толпимся вокруг большого стола. Прошло минут 15–20. Наконец, в 8 часов 05 минут вечера к нам вышел тов. Александров и позвал нас к тов. Сталину. Проходим через одну, затем вторую комнаты, в которых справа у окон стоят столы (бюро) его помощников. Открываем дверь в большой кабинет, напоминающий собой зал несколько удлиненной формы. Это, видимо, и есть рабочий кабинет тов. Сталина и одновременно зал важнейших заседаний, которые проходят у тов. Сталина. Слева в зале вдоль стены — большой покрытый темно-синим сукном стол. В конце стола — председательское место с письменным прибором. В правом дальнем углу, у окна, стоит письменный стол, видимо, постоянное рабочее место тов. Сталина. Дверь в противоположной от входа стене приоткрыта. Через открытую дверь в следующую комнату виден огромный, почти в человеческий рост, глобус и на стене — географическая карта…

Мы вошли в зал гурьбой. Нам навстречу поднялся тов. Сталин, и мы почти окружили его уже посередине зала. Лицо его, спокойное и сосредоточенное, и строгое, и одновременно притягивающее, густо покрыто коричневатыми крапинками — то ли от загара, то ли от перенесенной когда-то оспы. Волосы на голове сплошь седые, несколько поредевшие на темени (случилось это, должно быть, уже во время войны). Сталин поздоровался с нами за руку и пригласил сесть за большой стол. Слева от меня, у стены, расположился тов. Поскребышев, рядом с ним, ближе к тов. Сталину, — тов. Маленков. Остальные товарищи расселись с другой стороны стола. На конце стола, напротив тов. Сталина, расположился тов. Шария.

— Ну, рассказывайте, какие у вас были разногласия? — спросил товарищ Сталин. Вопрос был совершенно неожиданный для всех присутствующих. Трудно было предположить, чтобы тов. Сталин что-либо знал о спорах на эти темы в ИМЭЛе, хотя эти споры были даже перенесены на обсуждение Оргбюро ЦК.

Тов. Кружков, директор ИМЭЛа, стал говорить о том, что у нас в этом отношении все уладилось и прочее.

Ничего скрывать от тов. Сталина было нельзя, и я рассказал об основных сомнениях и возражениях по вопросам авторства, какие у меня имелись: 1) в отношении двух статей из газеты “Брдзола” (“Борьба”. — Ред.). Эти статьи написаны в спокойном тоне, несколько отличном от того боевого тона, характерного для более поздних статей; 2) три статьи из “Кавказского Рабочего Листка”. Первая составлялась или редактировалась, безусловно, с участием тов. Сталина, принадлежность ему двух других — сомнительна; 3) вызывала сомнение по стилю статья “Вооруженное восстание и наша тактика”; 4) “Местная пресса” из газеты “Элва” (“Молния”. — Ред.) — в статье имеются разноречия в постановке того же вопроса со статьями “Газета «Искра» и аграрный вопрос” и статьей 1908 года “Лакействующие социалисты”. Таковы были наши споры и мои возражения.

— Вас за это и “вышибли” из ИМЭЛа? — спросил тов. Сталин. — Кто этим занимался?

— Это дело тов. Кружкова, — ответил я и объяснил, что причиной его недовольства мною было мое письмо в ЦК ВКП(б) о необходимости приступить к изданию Сочинений И.В. Сталина. Первый том их, несмотря на то, что перевод его был готов, тов. Кружков даже не прочел, и это после нескольких месяцев его пребывания в ИМЭЛе. Свое недовольство моим письмом в ЦК тов. Кружков высказывал мне неоднократно. Были еще резкие стычки с т. Шария, но больше по принципиальным вопросам. Я отстаивал новые переводы, а он — старые, уже имевшиеся в ходу в литературе и пр.