Том 18. Избранные письма 1842-1881

Соловьев^* здесь. Но он головной. Еще был я у Сютаева^*. Тоже христианин и на деле. Книгу мою «Краткое изложение»^* читали и Орлов, и Федоров, и мы единомышленны. С Сютаевым во всем до малейших подробностей. Ну, казалось бы, хорошо. Кроме того, пишу рассказы, в которых хочу выразить мои мысли^*. Казалось бы, хорошо, но нет, нет спокойствия. Торжество, равнодушие, приличие, привычность зла и обмана давят. Сижу я все дома, утром пытаюсь работать — плохо идет, часа в 2, 3 иду за Москву-реку пилить дрова. И когда есть сила и охота подняться, это освежает меня, придает силы, — видишь жизнь настоящую и хоть урывками в нее окунаешься и освежаешься. Но когда не хожу. Тому назад недели 3 я ослабел и перестал ходить, и совсем было опустился — раздражение, тоска. Вечером сижу дома, и одолевают гости. Хоть и интересные, но пустые разговоры, и теперь хочу затвориться от них.

Пишите, пожалуйста, почаще. Поцелуйте за меня Лизавету Александровну, Лизу, Колю. Лиза прекрасное письмо написала, и ей и Лизавете Александровне верно кажется скучно, а я как позавидовал вашей жизни.

Прочел письмо и вижу, что оно ужасно бестолково, но боюсь не сумею написать лучше и посылаю.

Напишу непременно получше другой раз.

387. H. H. Страхову

1881 г. Ноября 23? Москва.

Простите, дорогой Николай Николаич, что не отвечал на ваше письмо^*. Вы меня любите, я знаю, и потому понимаете. Правда, что мне тяжело. Бывает очень больно. Но боль эту не отдам за 10 лет веселой, приятной жизни. Даже странно сказать: не отдам за веселую приятную жизнь. Она-то мне и противна, а дорога, хотя не боль, но та деятельность, которая может выйти из этой боли. Не отвечал я вам, потому что был все это время в очень напряженном состоянии. Нынче я не то, что бодрее, но менее удручен.

Работы я никакой еще не начал настоящей. Написал рассказ, в детский журнал («Детский отдых»)^* — и то нехорошо и с ужасным насилием над собой. Интересных мне людей я вижу много, но зачем? Учиться мне уж нечему от людей. А жить так, как я выучился, я не умею. И все ищу, и стараюсь, и все недоволен собой.

У нас все благополучно, родился сын^*. Все слава богу здоровы и в семье хорошо.

Что вы делаете? Пишите мне и верьте в мою дружбу. Мне сердиться на вас не только не за что, но я знаю, что нет человека, который бы так по-моему понимал меня, как вы. У меня только происходит иногда по отношению вас обман чувств: «если этот человек так понимает меня, то как же он не разделяет моих чувств и в той же мере?» иногда говорю я себе об вас. И разумеется, я говорю вздор, доказывающий только то, что я не умею так понимать вас, как вы меня, и потому не вижу ваших чувств так же ясно, как вы мои.

Познакомился я с Николаем Михайловским. Я ожидал большего. Очень молодо, щеголевато и мелко. Обнимаю вас

Л. Толстой.

388. В. К. Истомину

1881 г. Декабря начало. Москва.

Любезнейший Владимир Константинович.

Я переменил не больше 20 строк во всем, но они очень нужны, особенно в конце. Надеюсь на ваше умное и тонкое отношение к этому моему писанью и вверяюсь вам. Переменять же больше не буду, в чем и подписуюсь^*.

Л. Толстой.