Том 2. Докука и балагурье

Возныла темная туча, покрыла небо.

А во тьме белые томновали по лугу девки-пустоволоски да бабы-самокрутки, поливали одолень-траву.

Вылезли на берег водяники, поснимали с себя тину, сели на колоды и поплыли.

Шел серый волк, спотыкался о межу, думал-гадал о Иване-царевиче.

На озере гуси во сне гоготали.

Кукушка *

Давным-давно прилетел кулик из-за моря, принес золотые ключи, замкнул холодную зиму, отомкнул землю, выпустил из неволья воду, траву, теплое время.

Размыла речка пески, подмыла берег, подплыла к орешенью и ушла назад в берега.

Расцвела яблонька в белый цвет, поблекли цветы, опадал цвет.

Из зари в зарю перекатилось солнце, повеяли нежные ветры, пробудили поле.

Сторожил кулик поле, ранняя птичка, почищал носок.

По полю гурьбой шли девочки, рвали запашные васильки, закликали кукушку.

Кукушечье-горюшечье на виловатой сосне соскучилась, не сиделось кукушке в бору, поднялась в луга.

По дубраве дорожка лежит.

Девочки свернули на дорожку. Под широким лопухом несли кукушку, плели венки.

За дубравой на красе стоит гора-круча. На той горе на круче супротив солнца стоит березка.

Обливалась росой кудрявая березка.

Посадили девочки кукушкуна березку. Заломили белую, заплели веночком. Схватились рука об руку и пошли, вкруг кукушки.

— Кукушечка боровая, чего в бору не сидела?

— Воли нету, воды нету.

— Где же воля?

— Пошла воля по лугам.

— Где вода?

— Пошла вода по болотам.

— Лети, кукушечка, лети боровая, в лугах птички поют, соловей свищет.

Сели девочки на примятую траву, поели лепешек, целовались, покумились друг с дружкой и в венках тронулись к речке.

Там разделись и с берега вошли в воду. По воде пустили венки.

Плыли венки, куковала кукушка.

— Кукушка, кукушка, сколько годов мне осталось жить?

Ушли обнявшись девочки с речки, закатилось солнце. Вышла из бора старая старуха Ворогуша, пошла с костылем по полю.

Преклонялось поле, доцветал хлеб.

Перехожая звездочка перешла к горе-круче, заблистала синим васильком.

Плыли венки, куковала кукушка.

— Кукушка, кукушка, сколько годов мне осталось жить?

Красная жар-жаром заря не гасла.

В высокой траве в петушках всю ночь до первых петухов стрекотал кузнец-чирюкан.

У Лисы бал *

У лисы бал — Я пес. — Я бас. — Я баран. Это ноты. Барабан. Трам-там-там, Трам-там-там. По высоким горам, по зеленым долам чинно шествуем на бал Разбреда-емся, собира-емся, переходим ров и вал. Осел, козел, олень да лев, медведюшка — звери страшные, звери важные, сам с усам, сам с рогам. Трам-там-там, Трам-там-там. У лисы бал. — Я пес. — Я бас. — Я баран. Это ноты. Барабан. Трам-там-там, Трам-там-там. Там, там. Там.

1906 г.

Лето красное #

Калечина-Малечина *

Сергею Городецкому

Курица со двора — Калечина в ворота. Заберется Малечина в гибкий плетень, тоненько комариком песню заведет, ждет: «Не покличет ли кто Калечину погадать о вечере?» У Калечины одна — деревянная нога, У Малечины одна — деревянная рука, У Калечины-Малечины один глаз — маленький, да удаленький. — Калечина-Малечина, сколько часов до вечера? Скок Калечина-Малечина с плетня, подберется вся — прыг-прыг-прыг… 1,2,3,4,5,6,7! Да юрк в плетень. Пригорюнится, тоненько комариком песенку ведет, ждет: «Не покличет ли кто Калечину погадать о вечере?» У Калечины семь братов — У Малечины семь ветров, а восьмой неродной — вихорь битной — миленький, да постыленький Калечина-Малечина, сколько часов до вечера? Вечером врывается, крутит вихрь в лесу, Вечером Калечине весело в виру. Ночка по небу лучинки зажжет, Темная, темную нитку прядет… Курица в ворота Калечина со двора.

Черный петух *

От недели до недели подоспело лето.

Последняя отлетная птичка прилетела до витого гнездышка. Зацвели белые и алые маки. Голубые цветочки шелкового льна морем разлились по полю. Белая греча запорошила прямым снегом без конца все пути. Встали по тыну, как козыри, золотые подсолнухи. Сухим золотом-стрелками затеплилась липа, а серебряные овсы и алатырное жито раскинулись и вдаль и вширь; неоглядные, обошли они леса да овраги, заняли округ небесную синь и потонули в жужжанье и сыти дожатвенной жажды.

С цветка на цветок, с травки на травку день до вечера перелетает пчелка, несет праздники.

И не упасть первой росе, а уж щелкает, звонко хлопает в воздухе кнут, звякают коровьи колокольчики — гонят стада.

А за стадом высоко, как дым, подымается пыль вдоль по улице.

И они чахлые и заморенные — Коровья смерть да Веснянка-Подосенница с сорока сестрами пробегают по селу, старухой в белом саване, кличут на голос.

Много они натворили бед — съешь их волк! — то под тыном прикинется — Подтынница, то на дворе пристягнет — Навозница, то соскочит с веретена да заскочит в пряху — Веретенница, то выскочит с болотной кочки Болотница: им бы портить скотину, вынимать румянец из белого лица, вкладывать стрелы в спину, крючить на руках пальцы, трясьмя трясти тело.

И не гулянье от них ребятишкам: не век же голопузым носить на себе змеиного выползка.

Но и нечисть знает черед.

Собирается нечисть зноем в полдень к ведьмаку Пахому, — Пахома изба на краю села: там ей попить, там ей поесть.

В курнике петух взлетает на насест, схватившись с места, как шальной, кричит по селу. Кричит петух целые ночи, несет змеиные спорыши, напевает проклятый на голову от недели до четверга. Сам Пахом-ведьмак о эту пору в печурке возится, стряпает из ребячьего сала свечу, — той свечой наведет колдун мертвый сон на человека и на всякую Божию тварь. Джурка, Пахомова дочка, не смыкая глаз, летает перепелкой, собирает золотой гриб.

Так от недели до четверга.

В четверг в полночь на пятницу подымается на ноги все село.

С шумом врываются в Пахомов курник, чадят зажженными метлами, ловят черного петуха.

Изловили черного петуха и с петухом идут на другой край села.

Алена верхом на рябиновой палке с мутовкой на плече, нагая, впереди с горящим угольком, за Аленой двенадцать девок с распущенными волосами в белых рубахах с серпами и кочергами в руках и другие двенадцать с распущенными волосами в черных юбках держат черного петуха.