Том 2. Марш тридцатого года
Шрифт:
Крейцер. Эх, зачем вы так: «На воровской рабочей силе»? Значит, вы очень далеки от коммунаров, какие же они воры?
Дмитриевский. Я привожу факты, а вы хотите их не видеть. Рекомендуете мне стать ближе к коммунарам. Если это поможет искоренению воровства, дело, конечно, хорошее. Но ведь согласитесь, это не моя задача, я не воспитатель, а главный инженер завода, а не воспитатель.
Крейцер. Хорошо. Допустим, крадут. Произведем повальный обыск, все сделаем. Давайте все-таки о другом. Пятидесяти машинок нет?
Вошел Блюм.
Дмитриевский. Новое производство без таких случаев не может быть. Везде так бывает.
Крейцер. Как это везде бывает? У моего соседа горб, почему у меня должен быть горб?
Дмитриевский. У одного горб, у другого нога короче.
Крейцер. С какой стати! А у меня вот все правильно, и у Трояна, и у Захарова, и у вас. Зачем так много калек? Ничего подобного. Правда же, Соломон Маркович?
Блюм. Я не слышал вашего разговора. Но я понимаю, что Георгию Васильевичу нужны калеки. Я как заведующий снабжением могу достать, но я думаю, что у нас и так довольно. Вот вам Григорьев. Это же калека…
Крейцер. У него нога короче?
Блюм. Если бы нога… У него и совесть короткая и голова тоже недомерок. А скоро ему коммунары печенки поотбивают — к вашему сведению…
Дмитриевский. При вашем участии, вероятно.
Блюм. Я, что вы думаете? Я его два раза тоже ударю. И буду очень рад. Вы его лучше уберите, а то его побьют, и будет скандал. Это же не человек, а наследие прошлого.
Троян. Думаю, что при известном напряжении можно найти много людей, так сказать, с правильными ногами.
Крейцер. И без горба?
Троян. Да… горб тоже… не обязателен.
Блюм. А как же с Григорьевым? Я уже не могу на него смотреть. Разве можно в серьезном производстве иметь такой агрегат? Какой это эпохи, скажите мне, пожалуйста?
Дмитриевский. С каких пор вы стали интересоваться эпохами? Вы сами — какой эпохи?
Блюм. Ну, скажем, и я тоже — эпохи… эпохи Александра второго, это тоже неплохо… так у меня уже все части новые, только сердце у меня старое, так теперь же сердце уже не имеет значения…
Собченко (входит). Товарищи, прошу в столовую… Чай и все такое.
Крейцер. Санчо, отчего у нас в коммуне так много воров развелось?
Собченко. А сколько у нас воров?
Крейцер. Говорят, много.
Собченко. Если и есть у нас вор, то, может быть, один, ну, пускай — два. А больше нет. Скоро он все равно засыпется. Скоро ему совет командиров (показывает, как откручивают голову)…и
кончено. Пойдем чай пить.Крейцер. Что это такое? (Повторяет жест.)
Собченко. Это?.. Ну, так… поговорить по-товарищески.
Крейцер (направляясь к выходу, обнимает Собченко за плечи). Ох, знаю, как вы нежно умеете разговаривать…
Захаров. Что же, товарищи, приглашают, пожалуйста.
Блюм. Они-таки умеют разговаривать…
Все вышли. Вошла Ночевная и устало опустилась на диван. Входит Григорьев, закуривает.
Молчание.
Григорьев. Ваша фамилия — Ночевная?
Ночевная. Да.
Григорьев. Настя?
Ночевная. Настя. Почему вы знаете мое имя?
Григорьев. Я давно обратил на вас внимание, Настя.
Ночевная. Для чего это?
Григорьев. Не для чего, а почему?
Ночевная. Ну хорошо, почему?
Григорьев. У вас очень интересное лицо, вы красивая девушка, Настя.
Ночевная. Ох ты, лышенько!..
Григорьев. И я очень удивляюсь, товарищ Ночевная. Вам уже, наверное, семнадцать лет, у вас есть потребность и запросы, правда же? Будем говорить прямо: вас уже занимают вопросы любви?
Ночевная. Вопросы?
Григорьев. Подумайте: самая лучшая пора жизни. Неужели вам никто не нравится? Вы вот так и живете в этой коммуне? Вам не скучно?
Ночевная. Нам некогда, а вас разве занимают эти вопросы?
Григорьев. Ну, как вам сказать… все люди… Нет, в самом деле: вы убиваете лучшие годы…
Ночевная. Убиваю? Ну что ты скажешь!..
Григорьев. Убиваете. Надо оживлять свою жизнь. Надо искать людей, интересных людей. Почему вы никогда не зайдете ко мне?
Ночевная. К вам? Интересно. Дальше что?
Григорьев. Заходите вот вечером — сегодня-завтра. Я получил хорошую комнату в инженерном доме, знаете?
Ночевная. Так… дальше…
Григорьев. Попьем чайку, поговорим, у меня есть хорошие московские конфеты, журналы…
Ночевная. Вечерком?
Григорьев. Вот именно… Когда дела у вас кончены, коммунары отдыхают, заходите…
Ночевная. А дальше что?
Григорьев. Спасите мою душу, дальше там уже будет видно, познакомимся.
Входит Клюкин.
Клюкин. Где Жучок? Комсомольское кончилось.
Ночевная. Вася, ты знаешь, что предлагает товарищ Григорьев?
Клюкин. А что?